— Вас пытались под себя подмять?

— Однажды Кашинцев помышлял отобрать моих тысячных коней, коих я закупил на торгах в Петербурге, но получил от ворот поворот, сказав, что поеду к самой государыне, издавший высочайший указ, чтоб «обид мне не чинить под опасением гнева Ее Императорского Величества». С неохотой, но отступился, как и воевода.

— Вы, как мне известно, и посадских людей от произвола властей защищаете. Вас даже «Правдолюбцем» назвали.

Затрапезнов улыбнулся.

— От кого услышали?

— От московского купца Евлампия Кулешова.

Заводчик усмехнулся.

— Конечно, Евлампий Алексеевич хороший краснобай, но если честно, воевать с нашими пастырями иногда приходилось.

— А что же магистрат[92] бездействует?

— Магистрат полностью в руках Павлова и Кашинцева… Вы будете с ними встречаться, Василий Егорович?

— Всенепременно. Думаю, ваши примеры не останутся без внимания Московского губернатора.

И вновь Каин собрал братву.

— У вас все тихо? В драки не вступали?

— На Семеновской площади солдаты и драгуны вновь бучу учинили, но мы не ввязались. Правда, у Флоровского моста двух бражников из болота вытащили, а то бы хана обоим. Так что тише воды, ниже травы, Василий Егорыч, — ответил Кувай.

— Добро, иначе бы мне всё испортили.

— Аль что намечается?

— Намечается, Петр. Завтра я встречаюсь с воеводой и полицмейстером.

— Лезешь к черту на рога. Не велик ли риск?

Иван почувствовал, что братва не на шутку встревожилась, понимая, что может лишиться атамана, которого, в случае провала, могут отвезти под караулом в Москву, где его неминуемо ждет дыба.

— Понимаю вашу тревогу, други, но будьте уверены — промаха не будет. Нас ждет весьма крупная добыча.

— Дай-то Бог, — перекрестился Одноух, тем самым, растопив напряженную атмосферу, ибо братва никогда не видела, чтобы безухий гопник осенял себя крестным знамением.

— Может, и в церкву сходишь? — рассмеялся Камчатка. — Грехов-то у нас — всем попам не пересчитать.

— Любого батюшку Кондратий хватит[93].

— Буде гоготать, братцы…

Переждав, когда братва успокоится, Каин сказал:

— К дому воеводы едем вместе. Прихватите котомки. Когда я войду в его хоромы, высаживаетесь из тарантаса с ружьями и пистолями[94] и ждите моего выхода. Кафтаны распахните, чтобы пистоли были видны. И все время наблюдайте за окнами. Когда я покажу в окно два пальца или дважды кивну головой, Петр и Роман поднимайтесь к воеводе. Четко поняли?

— А если не пропустят?

— Об этом прикажет сам господин Павлов…

Каина пропустили к воеводе без промедления. Уж слишком магическими показались дворецкому слова посетителя:

— К воеводе с секретным поручением от генерал-аншефа, московского губернатора, члена Тайной канцелярии Салтыкова.

Павлов, услышав доклад дворецкого, тотчас приказал:

— Немедля пропусти.

В голосе воеводы ни малейшего страха: мало ли каких бумаг присылают в воеводскую канцелярию из московской губернии. Правда, сейчас человек прибыл с каким-то секретным поручением. Небось, предписано побольше рекрутов прислать, или что-нибудь по поводу обветшалой крепости.

Воевода был невысокого роста, но приземист, одет в немецкое платье, на голове неизменный напудренный парик. На лице ни усов, ни бороды, глаза табачные, выпуклые, губы большие, слегка вздутые, будто чем-то недовольные.

— Позвольте представиться, господин коллежский советник. Вестовой генерал-губернатора, начальника московской Тайной канцелярии, графа Семена Андреевича Салтыкова, Василий Егорович Корчагин.

— Рад вас видеть, господин Корчагин. Однако позвольте спросить, почему секретное письмо пришло не по почте? И гораздо быстрей и человека отрывать не надо.

— Вам, вероятно плохо известно, господин коллежский советник, что секретные поручения чаще всего доставляются специальными вестовыми или курьерами.

Каин говорил сухим, бесстрастным голосом, что не понравилось Павлову.

— Прошу прощения, господин Корчагин, но вы не похожи на губернаторского вестового. И одеты в русское платье и борода. Вылитый купец. Почему?

— Я не обязан отвечать на ваш вопрос, господин коллежский советник. У их сиятельства Семена Андреевича разные бывают вестовые, особенно если секретное поручение передано на словах. Если вы в чем-то сомневаетесь, сделайте одолжение и съездите в Тайную канцелярию.

— Упаси Бог!.. Внимательно слушаю вас, господин Корчагин.

— Вы правы, не будем терять время. Скажу прямо. В вверенном вам городе творятся жуткие бесчинства, которые мною вскрыты, будут занесены на бумагу и партикулярно переданы в Тайную канцелярию генерал-губернатора.

— Что?.. Что вы говорите, господин Корчагин… Какие бесчинства? Сущий вздор! Как вы смеете?

Выпуклые глаза воеводы забегали, а голос стал резким и грубым.

— Попросил бы вас, господин коллежский советник, сбавить тон и очень внимательно, без пререканий выслушать меня.

— Да ради Бога! Кроме чепухи я ничего не услышу.

— Прошу вас больше меня не перебивать.

И Каин твердым, взыскательным голосом высказал все то, что он намеревался выложить воеводе. По ходу его рассказа лицо Павлова то бледнело, то становилось пунцово-красным. Вначале он ерзал на кресле, затем принялся на нем подскакивать, а затем и вовсе забегал взад-вперед по своему роскошному кабинету.

Вестовой губернатора говорил не голословно, а с убийственными примерами, которые невозможно было оспорить. Кто? Кто все ему так подробно наябедничал? Почитай, каждый купец, сукин сын, руку приложил. А может, и сам Затрапезнов, который знает всю подноготную. Свидетелей — тьма тьмущая! Даже о золоте Мишки Зари стало известно… А проделки полицмейстера с лошадьми, заключение неугодных в темницы! Господи, милосердный! Кто ж спасет, кто поможет?.. Бирон! Эрнст Бирон.

После завершения подробного и обстоятельного доклада Корчагина, воевода, как утопающий, ухватился за соломинку.

— А вы не забыли, господин тайный курьер, что мы с господином полицмейстером назначены в Ярославль самим Эрнстом Бироном, могущественным человеком императрицы, кой сломает любого, который встанет на его дороге.

— Хотите прикрыться щитом Бирона? Напрасно, господин коллежский советник. У вас плохая память. Их сиятельство Семен Андреевич является родственником великой государыни, и ваш Бирон даже дохнуть не посмеет на генерал-губернатора и сенатора Салтыкова. Или мои слова вас не убедили?

Павлов ничего не сказал в ответ, опасаясь, что они будут переданы губернатору. Он вновь уселся в кресло и надолго замолчал, поджав вздутые губы.

«Сейчас поступит весьма заманчивое предложение. Другого выбора у этого пройдохи нет. Он попытается спасти свою шкуру, в том числе и полицмейстера, ибо повязаны одной веревочкой», — подумал Каин.

— Видите ли, господин Корчагин, — наконец, заговорил Павлов. — Я всего в Ярославле два года, а посему все безобразия сразу не исправишь. Народ здесь темный, ударился в пьянство. Купцы же обитают по старине, ведая, что воевода живет кормлением, как всегда на Руси бывало. Вот и несут подарки. Ты их со двора гонишь, а они через тын сиганут — и опять перед тобой. Другие же…

— Бред сивой кобылы. Довольно, господин коллежский советник! Меня одурачить вам не придется. Либо вы соглашаетесь со всеми безобразиями, либо вы будете ответ держать вместе с полицмейстером в Тайной канцелярии, где вас допросят с пристрастием в присутствии десятка свидетелей. Самое малое — вас ждет дыба, в худшем случае — колесование. Выбирайте. Я прибыл сюда не один, а с караулом. Пять минут вам на раздумье.

На лбу, бритых щеках и на тяжелом выдвинутом подбородке воеводы появились капельки пота. Павлов глянул на строгие, властные глаза «человека» от губернатор и окончательно убедился, что у него остался последний шанс.