Со своей мыслью поделился с ватагой:

— А не пора ли нам, господа воры, и с голью перекатной поделиться? Небось, слышали, как о нас по-доброму толкуют. Надо обойти все паперти и подать милостыню каждому нищему и обездоленному в городских слободах, у коих голодных ребятишек мал-мала меньше. И не по семишнику! Пусть молва пройдет, что мы не какие-то крохоборы, а истинные помощники простому люду.

В комнате повисла безмолвная, настороженная тишина: Каин взорвал давно устоявшийся воровской обычай. Одно дело сунуть денег караульным солдатам, чтобы выручить из каталажки своего товарища, другое — поделиться с нищей братией, и немало поделиться. Не дело придумал Каин.

Иван без лишних слов понял, что на сей раз его слова наткнулись на глухую стену, но повелеть он не имеет права, так как воровской мир живет по другим понятиям. Уповать же на совесть — дело бесполезное, ибо совесть у воров под спудом лежит.

Иван глянул на братву недовольными глазами и сухо (не без язвы) бросил:

— Не смею приказать, господа честные. Я ж пошел по папертям.

Вскоре за ним подались Камчатка с Куваем. Последним вышел с кислым лицом Васька Зуб.

На другой день слава о Каине поднялась до небывалых высот. Наконец-то он достиг вершины неслыханной известности. Мечта его свершилась, но оставаться в Москве он уже не мог, ибо каждый день пребывания в Первопрестольной становился все более для ватаги угрожающим..

— Пора уходить, братва. Двинем на Волгу и там вдоволь разгуляемся.

Думы Ивана звали к претворению в жизнь еще боле возвышенной мечты.

Облюбовали город Кашин, остановившись под видом московских купцов в Ямской слободе у местного старосты.

Город невелик, тихий, улежный, и к тому же древний. Когда Кашин основан, никто в городе не знают, зато с гордостью рассказывают историю, что сам хан Батый с превеликим трудом смог одолеть кашинцев, а вот великий князь Дмитрий Александрович и вовсе не мог взять Кашин.

В 1288 году, во время нападения на Тверское княжество, он пытался овладеть городом, но безуспешно простоял перед ним девять дней, ибо Кашин был сильно укреплен.

Неприступности города много способствовало его положение. Река Кашинка огибала древний город со всех сторон, так что он стоял как бы на полуострове, доступ к которому был только с одной стороны, в узком (не более 50 саженей) перешейке между изгибами реки. Перешеек этот был перерыт глубоким рвом и укреплен валом с тыном и частоколом.

Но Каина интересовали не древности. В первый же день он пешком обошел весь город, и на торговой площади столкнулся с ярославским купцом Терентием Светешниковым.

— Это надо же, как нас судьба сводит, Василий Егорыч.

— И впрямь, Трентий Нифонтович. Значит, сведет еще раз. Давно здесь?

— Два дня. Никогда не думал в Кашине побывать, да вот привелось. Приехал в Москву помолиться мощам преподобных чудотворцев и в Успенском соборе разговорился с протопопом Серафимом, кой зело желудком мается. Мы с ним давно дружны, а посему я в Кашине оказался, дабы привезти отцу Серафиму целебной воды. Освятил ее в кашинском соборе и сегодня вспять отбываю.

— Какая жалость, Терентий Нифонтович. Так мы с вами и не потолкуем. Я только что прибыл и пока худо знаком с городом.

— Сам по себе город не плохой. Одних церквей боле двух десятков да три монастыря. Как купцу скажу, что Кашин имеет войлочно-валяльную и свечную фабрики, а так же известный завод виноградных «кашинских» вин купца Зызыкина. Весьма хорошо идет и хлебная торговля. Сам помышлял заключить сделку с местными купцами на сорок тысяч пудов, да нет времени. Надо отца Серафима спасать.

— А хотите, я вам помогу, Терентий Нифонтович? Закуплю хлеб, перевезу на подводах к Волге, найму расшиву и в Ярославль под парусами.

— Но это же займет массу времени, Василий Егорович. Да и как-то неловко отрывать вас от своих дел.

— Пустяки. Времени у меня будет достаточно.

— Не знаю, право…И все же мне очень неудобно, Василий Егорович, занимать вас моими делами.

— Ради Бога, не уничижайте себя, Терентий Нифонтович. Я сегодня вам помогу, вы — завтра.

— Непременно. На всю жизнь буду у вас в долгу…

— Да Бог с вами, любезный Терентий Нифотович. Лучше скажите, чем еще Кашин может заинтересовать?

— Дважды в год в Кашине проводятся ярмарки, базары же — еженедельно. Но больше всего прославился город своими целебными минеральными водами, коими богата река Маслянка, и куда нередко приезжают на лечение богатые люди…

Ямская слобода, где остановилась ватага Каина, как раз находилась неподалеку от «пользительной» реки, чем не преминул воспользоваться Иван.

Свой же приезд в Кашин он объяснил старосте слободы следующим образом:

— Москва нуждается в хлебе. Намерены закупить после Покрова сорок тысяч пудов, а пока намерены здоровьишко поправить, кашинской водицы попить.

— С хлебушком дело верное, пока родит, слава Богу, да и цена гораздо ниже московской. Я сам малость хлебом приторговываю… А вот на счет здоровьишка, может, и закавыка выйти. Купец Савелий Зызыкин на источники руку наложил. С каждой бутылки — полушка[100].

— Да то ж — кружка пива!

Староста развел крупными жилистыми руками.

— Хочешь здоровье поправляй, не хочешь — и дальше пребывай в недуге… Но я, как погляжу, никто из вас здоровьем не обижен.

— Это ты напрасно, Еремей Лукич. В нутро не заглянешь. Иногда так прихватит, хоть на стену лезь.

— Прости, коль не так, ваша милость.

Каина же заинтересовал заводчик Савелий Зызыкин.

— Выходит, пошлину на ключи наложил? Чего ж народ не возмутился?

— Возмутился, а Савелий грамотку от тверского наместника привез. Золото не говорит, а чудеса творит. Вот таким Макаром весь люд и объегорил.

— Никак, башковитый?

— Куды там. На наших землях виноград сроду не растет, а Зызыкин целых пять десятин им занял. Народ хихикал, а Савелий всем нос утер. Взрастил! Да такой добрый виноград получился, что заводчик из него стал стоящие вины выделывать, коими даже и в Москве и в Петербурге заинтересовались. Знаменит и богат стал Савелий Зызыкин.

— Лихие не шарпают богатых-то?

— Пока Бог миловал. Покойный городок, но заводчик всегда настороже. И завод под надежным караулом, и дом его каменный высоким тыном обнесен. Одних сторожей, поди, с десяток. И чего с такой опаской живет? У нас, чай, не Москва.

— А чем Москва не по нраву, Лукич?

— Аль сам не ведаешь? Мои ямщики, что на Москву гоняют, такие страсти рассказывают, что волосом дыбом. Какой-то страшный разбойник там объявился, коего Каином кличут. То ли человек, то ли дьявол. Вся Москва от него в ужасе. Да вы, чай, ваше степенство, лучше меня о сем лиходее наслышаны.

— Наслышаны, Лукич, покоя от него нет, — хмуро высказал Каин, а на душе его будто серебряный колокольчик заиграл. Вот она — покатилась слава по всей Руси. Покатилась!

Честолюбие с небывалой силой охватило Ивана, но он с замкнутым (для старосты) лицом распрощался с ним и направился к речке Маслянке — глянуть на живительные источники. Возле одного родника какой-то человек (дворянского виду) покрикивал на кучера, набирающего в ведерную стеклянную бутыль целебную воду:

— Мимо не лей, чурбан! Вода денежек стоит.

Подле источника стояла довольно богатая карета, а возле кучера — дюжий мужчина в сером сюртуке и с большой деревянной «пошлинной» кружкой, имевшую прорезь для проталкивания монеты.

Каин наблюдал в сторонке. Он не стал вступать в разговор с покупателем воды, а когда тот, заплатив пошлину, поехал к городу, Иван подошел к сборщику дани.

— И многие за водой наезжают, братец?

Сборщик кинул внимательный взгляд на незнакомого «купца», и неспешно ответил:

— Хватает, ваше степенство. Сей водицы цены нет. Никак, тоже намерены подлечиться?