Она вспомнила, что здесь не место и потащила меня в комнату, заставленную книжными полками. Ее объятия не разжимались, полуобнаженное обжигающее тело по-прежнему прижималось к моему. Пожалуй, я... нет, никаких чувств, никаких эмоций, можно сказать, прострация, где все действия сведены до уровня инстинктивных, а движения по определению механичны и очевидны. Какие-то секунды билась мысль, готовая вырваться: прошло уже десять лет с того раза, больше, это же одна из причин, переполнивших чашу терпения супруги, я так и не сподобился ей все объяснить, да мы и не пытались друг друга выслушать ни разу; а сейчас, помнится, она ждет третьего....

Мысль оборвалась, сознание остановилось, картинки стерлись из памяти.

Это потом я вздохнул, и перевел дыхание, и разжал стиснутые зубы. То ли несколько минут, то ли мгновение спустя. По прошествии еще какого-то времени, я обнаружил свое положение в пространстве и немедленно перекатился на спину. И кожей обнаружил на себе расстегнутую рубашку, левую ногу, просунутую в брючину и смятые трусы в горошек.

- Ты тяжелый, - произнесла она, вздыхая и садясь на кровати.

Я хотел было извиниться, но не смог. Она легко коснулась ладошками сосков и стянула скатавшуюся у горла маечку с пиктограммой улыбающегося лица и подписью "my friend". Гранатовые горошины просвечивали сквозь тонкую ткань. Она посидела еще немного и легко поднялась и подошла к книжному шкафу, как делает обыкновенно гость, впервые попавший в дом нового знакомого и желающий таким нехитрым образом узнать его получше.

- Марк Анатольевич, - ее обращение заставило меня вздрогнуть. - А ваши книги где?

Она стояла ко мне спиной, тонкая маечка едва прикрывала верх ягодиц, собираясь в складки при каждом движении.

Я приподнялся на локте, вспомнил, что она не то стонала, не то кричала. И, чувствуя законную мужскую гордость первопроходца, расправил кремовое одеяло, покрывавшее кровать... нет, никаких пятен.

Оксана повернулась ко мне; взгляд мой невольно сфокусировался в пяти сантиметрах ниже обреза ее маечки.

- Ну что вы, Марк Анатольевич, - она догадалась.

На мгновение, я, кажется, впал в транс, буквально загипнотизированный увиденным, пока крохотный ее шажок не разрушил нарождавшиеся чары. - А это ваша рукопись?

Она подошла к письменному столу, стоявшему напротив окна. Моя библиотека была ей неинтересна, имена Камю, Сартра, Бахман, Мережковского ей ничего не говорили. Двигаясь вдоль полок с классиками, она бросила взгляд на листы, лежавшие на краешке стола, подошла и перелистала несколько страниц.

- "Автограф ангела", - прочла она, - Интересно. О чем эта повесть? И, да, кстати, вы же обещали....

Теперь Оксана отправилась в коридорчик на поиски сумочки с медузой. Я натянул брюки и, почувствовал себя немного увереннее.

Подошел к аптечке, и пока она не видела, положил под язык таблетку валидола.

Послание, что я сочинил в вагоне метро, напрочь выветрилось из головы, за прошедшее время возникли новые, куда более рискованные ассоциации. Взяв ручку со стола, я вписал их на шмуцтитул "Города среди песков" и размашисто расписался под сегодняшней датой. Поблагодарив, Оксана буквально выдернула у меня из рук книжицу и убрала ее обратно.

Освоившись окончательно, но, все так же продолжая обращаться ко мне на "вы" и по имени-отчеству, Оксана отправилась в душ; вволю намывшись, она одолжила мой халат и устроилась с ногами в кресле, зажатым меж платяным и книжными шкафам, как раз напротив кровати. Она с интересом разглядывала комнату и меня, рассказывающего ей по ее просьбе о только что законченной повести, писателя в обыденном окружении. Потом я позвал ее на кухню пить чай. От ужина Оксана отказалась, есть в ее присутствии было не очень удобно. Но девушка настояла. И продолжала с интересом наблюдать за мной.

Когда я поел и выпил с ней чаю и закончил прерванный рассказ, она спросила:

- Еще будете? - демонстративно раздвинув полы халата. Поскольку я не ответил, а за меня ответило мое лицо, она пожала плечами и, промолвив "как хотите", прошла в ванную. Возвращаясь с кухни, я заглянул в полуоткрытую дверь: Оксана красила ногти и при этом мурлыкала себе что-то под нос.

Когда она вернулась в комнату, то прямиком подошла к столу, вновь полистав рукопись "Автографа", вновь оглядела полки, нашла среди классиков знакомое имя, просмотрела книги и заметила, что у нее "почти все из вашего есть".

- Жаль, мало у вас книг, Марк Анатольевич, - заметила в завершении осмотра Оксана. - Очень жаль.

- Быстро писать не умею, - не знаю, зачем я начал оправдываться. Да и потом... с этой будет на одну больше. К тому же у меня в загашнике несколько рассказов есть, правда у издателей до них руки не доходили.

Зачем-то подняв крышку стола, я вытащил оттуда полукилограммовую пачку давно уже отпечатанных рукописей толщиной в добрый вершок: дюжины две рассказов, написанных за последний десяток лет и по той или иной причине отклоненных издательствами и редакторами журналов. Оксана просмотрела и эту папку с тем же сдержанным интересом. Не знаю, что я хотел сказать, продемонстрировав ей свои поражения.

- Пишите вы интересно, - сказала она, откладывая в сторону листы, - но не современно. Хотя мне нравится, - поспешно добавила она.

- В этом вся и проблема.

- Классиком вы так и не стали. А сборники сейчас печатают только у классиков.

- У меня еще все впереди, - отшутился я, на что она, покачав головой, пробурчала "не знаю, не знаю" и тут же осеклась.

Мы посмотрели друг на друга. Оксана отвела взгляд первой и, сказав "давайте хоть посуду вымою", скрылась в кухне, оставив меня наедине с ее выводами.

Я услышал, как зашипела на кухне вода. Оксана замурлыкала уже знакомую мне песенку, громко стуча тарелками и чашками. А я, постояв с минуту в полной неподвижности, повернулся было к столу и тут только обратил внимание на позабытую гостей сумочку с медузой на замке, словно нарочно раскрытую, небрежно лежавшую на кресле.

Кажется, минуту назад ее не было. Или я попросту запамятовал? Все тот же чертик, которого мне врачи советовали опасаться, дабы излишне не обременять свою гипертоническую жизнь, погнал меня к столу.

Я заглянул внутрь. Пиратская книжка лежала на самом виду, сверху, так что уголок высовывался наружу. Я вынул ее, под ней оказалась коробка тампонов, ключи, множество аксессуаров для наведения порядка на лице, баллончик с дезодорантом, пачка таблеток, я достал их, прочел название: "Нон-овлон", способ применения.... Немецкий контрацептив; я положил початую конволюту на место и, чтобы унять невольную дрожь, вынул книгу с собственной дарственной надписью. Взглянул на обратную сторону, на которой, как это принято во всех современных изданиях, давалась краткая аннотация к книге. Там помещался мой снимок изрядной давности и небольшая, в несколько строк, биография.... Все на месте.

Кроме одного. Я уже было раскрыл книгу, дабы поинтересоваться содержанием, как до меня дошла вся нелепица увиденного на обложке. После моего имени, Павловский Марк Анатольевич, стояло две даты. Две!

Я впился глазами в обложку. Год моего рождения, случившийся пятьдесят шесть лет назад и... нынешний год. Нынешний? Не может быть!

"Известный писатель-фантаст, чьи произведения"....

книга выпала у меня из рук и громко шлепнулась на пол.

Шум воды разом стих, послышались шаги. Оксана вышла в комнату и изумленно взглянула на меня, затем на лежащую на полу книжку.

Я хотел что-то произнести, но слова не шли из горла. Оксана подняла книгу, взглянула на шмуцтитул, точно удостоверяясь, что именно в ней я написал дарственную. И положила в сумочку.

- Зря вы это сделали, Марк Анатольевич - без выражения сказала она, защелкивая замок. Затем сняла халат и стала одеваться.

Несколько минут я бездумно смотрел за ее плавными размеренными движениями. Когда она стала надевать свитер, я смог, наконец, вымолвить:

- Когда? - в вырвавшемся на волю хрипе я с трудом узнал свой голос.