Проводник еще какое-то время попенял на жизнь наяву, одновременно расхваливая жизнь во сне, а затем сбегал куда-то и принес поднос, на котором стояло множество розеточек с разными сортами свежего, пахучего варенья. Он хотел еще что-то сказать, но тут послышался лязг замка и грубый голос:

-- Каданников, на допрос!

Проводник вздрогнул, нахмурился, а затем смущенно улыбнулся и сказал:

-- Я извиняюсь, мне срочно надо по делу отлучиться. Так что сон вместе досмотреть не получится, жалко! Приятно вам чайку попить! Там кипяточек возьмете в титане, когда надо будет, а заварочка у меня в купе в тумбочке, берите, сколько хотите, не стесняйтесь. Ну дай вам Бог всего! -- и исчез.

-- Куда это он заторопился так? -- не понял я.

-- Дело в том, что в реальности Георгий Иванович Каданников, наш с вами проводник, уже девять дней не работает проводником. Один из пассажиров расплатился с ним за поддельную водку фальшивыми долларами. Проводник стал с ним разбираться, и они подрались. И в драке Георгий Иванович сбросил того пассажира с поезда на полном ходу, прямо под колеса. Прокурор настаивает на умышленном убийстве, а адвокат пытается доказать, что это было убийство по неосторожности. Так что наш проводник сейчас находится в камере предварительного заключения, и его водят на допросы. Он от этих допросов уже очень устал, поэтому и уснул, стоя у стенки камеры. Там ведь так тесно, что даже присесть негде. Но он уснул стоя и попал в наш с Вами сон. Хороший человек. Все люди хорошие, но этот особенно душевный. Я, пожалуй, поприсутствую на суде потихонечку, хотя мое присутствие ничего не изменит. Дадут ему срок на всю катушку. У него ведь уже было раньше две судимости, и одна из них тоже за убийство.

-- А кого он в первый раз убил? -- поинтересовался я.

-- Любовника своей жены. Он очень любил свою жену и поэтому сильно расстроился, застав ее со своим другом. И от расстройста и потрясения он ударил своего друга кулаком в печень, а тот возьми да и умри от болевого шока. В тот раз ему всего четыре года дали. Потом, уже на зоне, ему еще два года подболтали, за то что раздробил челюсть охраннику, который его оскорбил. Но по понятиям по другому нельзя было - иначе бы его свои сокамерники до конца опустили. А так всего лишних два года - большая разница. Вот только теперь, вероятно, получит червонец и просидит от звонка до звонка. Очень жалко. Хороший, очень хороший, действительно добрый человек - да вы сами видели.

-- Виктор Витальевич, а откуда вы все про него знаете?

-- Хм! Откуда? Вопрос, что называется, в самую точку. Чтобы это понять, я должен вам снова рассказать то, что уже рассказал вам за прошлым чаепитием, и за что Няпа на меня рассердилась.

-- А как она рассердилась?

-- Ну как кошки сердятся - очень просто. Распушила хвост, загнула его самым что ни на есть надменным крючком, забралась под диван и демонстративно просидела там весь вечер. Я уж и звал ее, и прощения просил, но она так и не вышла. И на следующий день тоже со мной не разговаривала.

-- Так что же именно Вы мне такое рассказали, что Няпа рассердилась?

-- Ну, она посчитала, что некоторых личных вещей Вам знать не стоило бы. Например, тех фактов моей биографии, которые Вы знаете по документам, но которые прошли мимо Вашего внимания.

-- Ну а какие именно факты? Вроде, ничего необычного.

-- Ну вобщем, да. Действительно, ничего необычного, бьющего по глазам в моей биографии нет. Я и сам так считал, вот только некоторые детальки мне казались необычными.

-- Как то например?

-- Ну хотя бы, например, имя моей матери - Мария. Отчим - Осип, почти Иосиф. Отец неизвестен. Моя матушка решительно не знала, как она стала беременной. Тогда она еще в деревне жила. Пошли они как-то раз по весне с девчатами гулять на свадьбе у подруги, перепились там самогонки, а что дальше было - Бог знает. Только месячные пропали, да живот стал расти. Пошла она к тамошнему фельдшеру. Он ее проверил, а потом по пьяни раззвонил на всю деревню - дескать, Машка Пыхтяева так забеременеть ухитрилась, что даже целка не поломана. Ну а народ в деревне всегда рад языком чесать - что мужики, что бабы. Машка Пыхтяева, мол, от святого духа понесла. Христа нам родить собирается. Вот такие перед моим рождением были пророчества. Надсмеялась деревня над моей мамкой, так что она со стыда уехала в город. Ну, а в городе у ней я родился, все как положено. А потом Осип Данилович мою матушку пожалел, потому что он и сам несчастный мужик, горький пьяница. Витей меня мама назвала по деду, своему отцу, а отчество "Витальевич" , можно сказать, она мне с потолка придумала. Интеллигентно звучит "Витальевич", по крайней мере маме так всегда казалось".

Тут до меня что-то стало доходить:

-- Так Вы на самом деле не Витальевич, а Иосифович? - благоговейно произнес я.

-- Экий Вы балда, Александр! Ну какой же я Иосифович? Вы что, совсем Библию не читали?

-- Нет, отчего же, читал -- пробормотал я.

-- Ну вот, видите! А в тридцать три года я получил четыре пули от своих ближних - две в спину и две в грудь, и от полученных ран скончался на месте. Потом кое-как воскрес, используя мной же ранее изготовленные подручные технические средства. Ну что, есть у Вас какие-то мысли по этому поводу?

Мыслей у меня решительно никаких не было, если не считать массу вопросов, которая немедленно стала роиться в голове как туча шершней над дуплом.

-- Я и сам не знал, как мне следует относиться к этим фактам из своей биографии,-- продолжал Виктор Витальевич,-- пока не сумел переместиться со своим транслокатором на Ближний Восток, на две тысячи лет назад. Я всего лишь хотел уточнить, как там в действительности обстояло дело, и почему моя жизнь так упорно следует столь известному сценарию. Но стоило мне материализоваться на вершине Лысой горе, у подножия того самого креста, как тут же сработали мои резонансные эффекты, и произошло неуправляемое совмещение, как в случае с Лореттой и танцором, который вы достаточно точно описали. Неуправляемое резонансное совмещение тел происходит только в одном случае: если два тела являются различными формами материализации одной и той же сущности, одной и той же интенции той изначальной эманации, которую Гегель называл мировым разумом.

Вот так я и узнал, воплощением какой сущности я являлся, и почему моя биография развивалась именно по этому сценарию. По факту своего рождения я изобретатель, как и тот, кого я невольно снял с креста. Конечно, он изобретал по-своему, совсем по-другому, чем я. Он упирал в первую очередь на человеческие чувства, а не на технику. Он неустанно проповедовал и надеялся научить людей жить и любить по-другому. Отчасти ему это удалось: люди действительно стали жить по-другому, да только совсем не так как он хотел. И любить они по-другому тоже не научились. Станиславский сказал на этот счет очень точно: "ничему нельзя научить, всему можно только научиться". Это правильно, да только ведь он жил задолго до Станиславского, и в то время были совсем другие представления и понятия о том, что можно, а чего нельзя.

-- Так ведь он - это теперь вы -- выдохнул я почти шепотом.

-- Ну вобщем, верно. Он - это я. Вернее, я - это он, во второй попытке. Я бы не назвал эту вторую попытку очень удачной, но на мой взгляд, она все же гораздо успешнее предыдущей. Удалось избежать ненужной огласки, помпы, толпы ничего не понимающих учеников-двоечников, многочисленных прихлебателей, выдающих себя за последователей. Удалось также избежать создания новой религии, армии церковных чиновников, очередного ареопага сытых иерархов. И поэтому удалось избежать религиозных распрей, войн, очередного передела мира. Правда, мне и ничего хорошего сделать, честно говоря, тоже не удалось. И хотя технически я был вооружен несомненно лучше, чем пару тысячелетий назад, мне это абсолютно никак не помогло. Я создал прибор, который совершенно явно и четко показывает человеку его бессмертную душу. Мне самому стоило немалого труда понять, что именно я изобрел. А когда я понял, то мне показалось, что я как никогда близок к успеху, но увы! Когда дело дошло до публичной демонстрации прибора, толпа смогла увидеть только жопу в зеркале. Ничего нельзя показать со стороны. Все можно только увидеть самому, и никакая техника не изменит этого положения.