Под его обожающим взглядом Джилиан вдруг как-то поникла.

– Дорогой Ройс, – промурлыкала она своим звонким голоском, четко выговаривая каждую согласную, – я вас чем-то обидела?

– Что? – Коннел даже мигнул от изумления. Он никогда не позволял себе удивляться так, чтобы это было заметно другим. Но в последнее время жизнь наносила ему удар за ударом, поэтому он начал морщиться и мигать, выражая свое неудовольствие. Теперь, когда он достиг вершины служебной лестницы, работа доставляла ему не столько удовольствия, сколько неприятностей. Ройс был одним из тех старомодных дипломатов, смыслом жизни которых были мир и спокойствие. Чтобы обеспечить их, он проявлял чудеса дипломатического искусства, становясь все более полезным своей стране в этом бурном мире. Но он уже не мог притворяться, что ему это нравится.

– Дорогой, почему вы так свирепо смотрите на меня?

Он снова мигнул, но при этом лицо его озарила такая широкая и теплая улыбка, словно он хотел заключить Джилиан в объятия и сказать: «Для меня нет никого на свете дороже вас».

– Каким ветром вас занесло? – спросил он. Джилиан не хотела откладывать свой неприятный сюрприз до ленча в «Гавроше». Это только испортит удовольствие. Один из ее «свободных художников», ведущий раздел местных сплетен, позвонил ей сегодня утром, сообщил, что посол Фулмер и герцог Бучанский охотились на оленя... тогда как это запрещено.

– Герцог, конечно, старая хитрая лиса. И то, что они охотились на оленя герцога на восьми тысячах акров его земли, дела не меняет. Но я не об этом, – заверила она Ройса. – Главное для меня – прием Четвертого июля. Это нужно видеть, и люди смогут посмотреть это по телевидению.

– Что, вся ваша команда собирается в Уинфилд-Хауз?

– Через два дня, чтобы отснять все приготовления к воскресенью.

Заместитель руководителя посольства чуть не мигнул снова, но удержался. Мысль о том, что телевизионная бригада Джилиан Лэм будет болтаться по комнатам и парку Уинфилд-Хауза, а сама Джилиан займется скандалом с посольской охотой на оленя, внушила Коннелу такой же страх, как и то, что в следующее воскресенье жена соберет самых дорогих в мире заложников.

Что происходит в госдепе, если там одобряют посла, только что назначенного президентом? Неужели любой дилетант может преодолеть дипломатическую табель о рангах, если не поскупится на деньги? Неужели политические назначенцы, навязанные госдепу каждым новым президентом, всегда будут саботировать и доводить до маразма работу профессиональных дипломатов вроде Ройса? Лондон – не южноамериканское полицейское государство. Нельзя создать в Лондоне такую же синекуру для своих политических сторонников, как, скажем, в Танзании, Лихтенштейне или Гренландии. Лондон...

Ройс Коннел нахмурился и уселся за стол, избегая любопытного взгляда Джилиан Лэм. Ее большие глаза светились как объективы телекамер. Лондон, размышлял он, самое сложное место на земле. Москва – тоже не подарок, но чуть лучше Лондона. Даже обманчивая, эгоцентрическая, аморальная атмосфера Парижа была предпочтительней лондонской. Когда-нибудь Коннел подготовит доклад по Лондону. Руководить американским посольством здесь в десятки раз труднее, чем на вражеской территории. Несмотря на все недостатки, здесь был круг общения, Ройс же любил общество в той мере, в какой ему позволяли средства. За ленч с Джилиан, например, заплатит он сам, а не дядя Сэм.

– Дорогой, вы далеко отсюда, – сказала ему Джилиан.

Ройс медленно покачал головой.

– Я, как все, – ответил он мрачно, – не люблю плохих вестей. – Он понял, что слишком серьезен, и продолжал уже веселей: – Впрочем, мне нравится, когда вестник прекрасен, как вы.

– Не считайте меня плохим вестником. Я, если хотите, ваша поклонница.

– А я ваш, – галантно ответил он.

Джилиан некоторое время сидела молча, размышляя о том, сколько плохих новостей он способен переварить.

– А как друг, – продолжала она скороговоркой, – я хотела бы вам сообщить еще кое-что, прежде чем мы перейдем к ленчу. Для меня все это несущественно. Я посвящу время только приему Четвертого июля. Но газеты идут по следу, и стоило бы поручить кому-нибудь из ваших ребят, прикомандированных от министерства юстиции, разобраться с этим, до того как разразится скандал.

– Дорогая Джилиан, – простонал Ройс, – пожалуйста, не надо больше несчастий на мою голову!

– Только пометьте перед тем, как идти, – попросила она его. – Есть такой ваш соотечественник по имени Тони Риордан. Вам говорит что-нибудь это имя?

– Нет.

– А нет ли у вас каких-нибудь неприятных ассоциаций с названием «Международный англо-американский траст»?

– Спекуляции на бирже?

Она кивнула:

– Наше счастье и наша беда в том, что финансовый центр, Сити, основан на принципах саморегулирования и доверия.

– Так во всяком случае говорят. – Коннел почувствовал легкий холодок внутри. Он ненавидел любые финансовые скандалы, но особенно те, в которых участвуют американцы. Можно ли говорить о репутации, основанной на саморегулировании и доверии, если некоторые американцы возглавляют неслыханно прибыльные фирмы по всей Европе?

– Тони Риордан, – повторил он, небрежно делая пометку. – «Международный англо-американский траст». Отличное название. А в чем суть аферы?

Джилиан только махнула маленькой красивой ручкой.

– Обычная липа. Акции выпускались для компаний, которые существовали лишь в фантазии Тони Риордана. Это так называемые совместные фонды. Ничего нового или сложного. Просто чрезвычайно доходно. Я только хочу добавить, что малый, передавший мне этот слух, сообщил и об охоте на оленей. Здесь может быть какая-то связь с Риорданом.

– Сколько у нас времени?

– До чего?

– До... – Ройс сделал вялый жест рукой.

– До того, как эта бомба взорвется? – спросила Джилиан, расширив свои тигрово-желтые глаза. – Дни. – Ее вдруг заинтересовало что-то позади него. – Дорогой, а эта фотография другого приема по случаю Четвертого июля?

Ройс повернулся к книжному шкафу за письменным столом. Прошлогодний прием. Так, небольшой сабантуй, аппарат посольства и члены семей.