- И все-таки цвет человечества в космосе.

- А с этим кто же спорит? Хочется быть этим самым цветом, вон на Молибина посмотри, на Дзюбу - истинные розы.

Они остановились. Прямо перед ними чернел темной пастью небольшой по лунным меркам кратер. Сразу за кратером начинались отроги гор. В черных расщелинах что-то волшебно высверкивало. Мир казался черно-белым, совершенно лишенным полутонов. Дна не было видно, казалось, что в чашу кратера была налита китайская тушь. По мере удаления от дна медленно выплывали из тьмы стены, испещренные трещинами. Издалека они казались отвесными, но при ближайшем рассмотрении было видно, что по ним легко спуститься вниз.

Кратер рядом с горами был идеальным местом для установки автоматического сейсмографа.

- Пойду, - вздохнул в микрофон Пржелински. - Ты меня проконтролируй, Гурген, я быстро.

Подхватив свой груз, он начал ловко спускаться в кратер.

Изория смотрел, как он спускается. За спиной разливалось голубоватое зарево. Не стоило и гадать, Земля была у Изории за спиной. Голубовато-синий диск, подернутый дымкой облаков, которые на юге сливались в одно сплошное белое пятно.

Спустя полчаса он снова увидел скафандр Пржелински.

Поляк уверенно поднимался наверх. Сейсмограф был установлен на дне кратера у специальной стойки, которую они кропотливо монтировали всю прошедшую неделю.

Ловким прыжком сейсмолог преодолел последний десяток метров.

- Отлично, - сказал он. - Гурген, мы с тобой все нормативы бьем. На Земле такую же штуку устанавливали пять человек. И знаешь, они потратили почти рабочий день. И за все это нас кормят паршивой китайской тушенкой! С бобами, Гурген!

- Да хватит тебе, Сташек, - сказал Изория.

И в это время мир изменился.

Казалось, бархат, покрывающий дно кратера, вдруг расцвел миллионами небольших голубых цветов. Цветы росли на глазах, потом начали вытягиваться, свиваться в затейливо скрученные жгуты, которые, покачиваясь, устремились вверх, соединяясь и ассимилируясь друг с другом, и вскоре впадина кратера стала нежно-синей, синева эта густела на глазах, покрывалась белесой пленкой, а через некоторое время, на мгновение блеснув, все снова скрылось в стремительно набежавшей чернильно-беспросветной тьме.

- Бог мой, - выдохнул Пржелински. - Что это было, Гурген?

- Не знаю, - отозвался Изория. - Но я все успел отснять.

На шлеме скафандров размещались видеокамеры. Чтобы привести их в действие, достаточно было нажать на кнопку на пульте, размещенном на левом рукаве чуть выше запястья.

Изория успел это сделать, а Пржелински нет. Вот и сейчас геолог опередил товарища - он торопливо начал спускаться вниз.

- Ты куда?

- Надо взять образцы, - торопливо сказал Изория. - Что бы это ни было, оно оставило вполне вещественные следы.

Еще через час они огромными многометровыми скачками направлялись к базе. "Селена" ярко светилась, и это было удивительным и тревожным, обитатели базы иллюминацией не увлекались, особенно в последнее время, когда электроэнергию экономили даже в мелочах.

- Кажется, у нас неприятности, - сказал Изория.

Около куполов копошились неуклюжие фигурки в скафандрах. Изория включил общую связь и услышал голоса товарищей. Предчувствия никогда не обманывают, из торопливых реплик людей, занятых своим делом, он понял, что исчез Ван Келлен. "Ну вот, - подумал Изория. - Я же говорил, что одиночные вылазки чреваты неприятностями!

Куда его понесло, ведь когда мы выходили с базы, он собирался проверять свои расчеты?" Никакого торжества из-за того, что он оказался прав, Гурген не ощутил. Более того, он почувствовал вину. "Накаркал, батоно!" - с огорчением подумал Изория.

Глава четвертая

СЕЛЕНИТЫ. 2055 ГОД

Большой купол был предназначен для оранжереи.

Новичок всегда приходил в восторг - стебли многолетней травы четырехметровой высоты, карликовые вишни и яблони, разросшиеся до самой вершины тридцатиметровой высоты купола, огромные огурцы и помидоры, которых не могли спрятать листья, - все это заставляло удивляться и восхищаться, а головки подсолнуха, достигавшие в диаметре трех-четырех метров, вдруг заставляли вспомнить детские сказки. Сад был детищем биолога Стюарта Хэрриса, но ему с удовольствием Помогали все свободные от работы обитатели станции. Лунный грунт, богатый накопленными за века микроэлементами, соединенный с доставленной на Луну земной почвой, творил чудеса, за которыми было трудно угнаться гидропонике. Нет, выращенные гидропоническим способом овощи тоже были велики, но многие отмечали, что они уступают во вкусе овощам, выращенным в грунте. Как бы то ни было, но у обитателей станции "Селена" был свой сад и свой огород, которые приносили землянам немало гастрономических удовольствий, но еще больше - духовного удовлетворения. Даже заядлые горожане вдруг вспоминали о своих деревенских корнях и увлеченно занимались огородничеством. Почти у каждого была собственная грядка, на которой росло что-то особенное, пусть хоть размерами, но отличавшееся от того, что росло на грядках других.

Многие ворчали на то, что воду с лунных ледников использовать запрещалось, а грунт - нет. Конечно, доля субъективизма в такого рода указаниях и запретах имела место, но, во-первых, как говорили выступавшие за запреты, лунный грунт уже хорошо изучен, даже апробирован на Земле, а во-вторых, указания даются для того, чтобы они исполнялись, а не оспаривались. Следили за этим строго, нарушителей сурово наказывали - вплоть до отправки на Землю.

Пластиковые переходы базы служили для самовыражения и поддержания психологического равновесия. Так порекомендовали психологи, однако этого требовала и сложившаяся на базе практика, поэтому пластиковые стены переходов были разрисованы доморощенными художниками базы. В большинстве своем рисунки были полупрофессиональны, некоторые даже казались выполненными детьми, но были и такие обитатели отанции, которые вполне бы могли сделать рисование своим основным ремеслом. Эти художники получили в личное пользование переходы целиком, и днем можно было увидеть людей, внимательно разглядывающих рисунки "профессионалов", чьи вернисажи были ничуть не хуже иных мастеров кисти, выставлявшихся в художественных галереях Земли.