– А пьесу свою ты в подарок кому написал? А? Нам, что ли? Мы ее пока еще не смотрели, но есть сигнал: плохая она.
– Что плохая – это точно. – У Постмы перехватило дыхание. – Знаете, бывает... И потом, это не я ее...
– Как «не я»? Как это «не я»? – загневался первый мужчина, по галстуку видно – председатель. – Мы, что ли? Пьеса – «не он», видите ли. Раз. Здание – в подарок, видите ли. Два. А ведь в этом «театре», как ты говоришь, Постма, что-нибудь полезное можно было завести. Овощехранилище, например, или, скажем, контору. Не говоря уже о вечерних курсах сверхскоростного чтения. Это три. И, наконец, Прибор твой где, Постма? Это будет четыре.
– К-к-какой прибор? – заболел нутром Постма. – Ничего не знаю, ничего не слышал. Вот самопрыгающие пепельницы – это по моей части. Могу вам всем предложить по одному экземпляру. Прекрасное средство для ликвидации вредной привычки. Вы хотите стряхнуть пепел, а она, пепельница то есть, самопроизвольно прыгает в непредсказуемом направлении. Пепел стряхнуть некуда, и вам воленс-ноленс приходится бросить курить.
– Мы не курим, Постма, – ехидно заерзала пенсионерка. – Как только такое предположение могло в твою синюю башку залезть, а? Мы ведь все-таки почетная, уважаемая комиссия, не первый год уже занимаемся Контактом, выясняем различные обстоятельства. В общем, вот тебе наш сказ: чтобы через сутки Прибор был готов. Тот самый, Великий, чтобы все ахнули. И на Сферу не смей летать! Все должно быть по закону: если вы какую-нибудь технологию от нас скрыли, суд должен решать, что с вами делать, а чтобы кто-то самовольно с этого пенки снимал – не позволим! Впрочем, тебе все равно не успеть индивидуальную ракету построить. Кишка тонка! И еще – насчет «Крандапеи» подумай. Что за дурацкое название для пьесы? Нет чтобы как-нибудь красиво назвать: «Трудовые успехи», или там «Навстречу окончанию сезона», или совсем просто: «Изобретение будет изобретено в срок».
– Ну иди, Постма, – прервал председатель пенсионерку. – Завтра придем на Духанный, пять. Проверим твой подарочный «театр», а заодно и Великий Прибор.
Постма пришел из Комиссии домой и лег досыпать. Только спалось ему опять плохо. Все снилась щербатая Крандапея, гонялась она за Постмой по всем параллелям и меридианам родной Сферы, размахивала секирами, а тетка из Дмитряшевки нагло лузгала семечки на экваторе и подстрекала комиссию, которая разъезжала по Главной Оси на Великом Приборе и ахала, дабы та отвезла пьесу на Землю, в Москву, и показала ее в Большом театре, чем и ославила бы Постму елико возможно. Тут же на Магнитке носилась жена Анюта, призывала снести театр в Духанном переулке и разбить там сквер имени ее девической фамилии, Мясопотниковой.
«Фигу вам всем! Не отдам я никому мой театр имени меня!» Произнесенное мысленно ругательство привело Постму в ужас, и он проснулся в холодном желтом поту. Потом пришел в себя, съел холодные комбижировые клецки из супа и пошел строить Великий Прибор.
Весь вечер, всю ночь и все рассветное утро здание в Духанном переулке озарялось таинственными сполохами, издавало окрест бухающие и скрежещущие звуки. А в десять ноль-ноль двери его распахнулись, вошла туда комиссия из четырех мужчин и одной особы в комбинезоне, и чумазый от креозота Постма нажал на рычаг.
Построил-таки Постма свой Великий Прибор, не знал еще, что делать он будет, но знал, что ахнут все; его во сне еще осенило, когда ненавидел он тетку из Елань-Коленовского и жену свою Анюту (Ниневию) Мясопотникову лютой ненавистью, и взял и построил.
И все ахнули. Замигали в сложной конструкции, сооруженной из кресел партера, спрятанные внутри софиты, завертелся сбоку поворотный круг, поставленный на попа, колосники задвигались, как живые, рампа зажглась ультрафиолетовым светом, занавес захлопал, как от сильного ветра, и из оркестровой ямы полезла Крандапея. Тут уж и сам Постма ахнул: не ожидал он, что столь сильным эффект будет. А Крандапея шла и шла.
И все поняли тут, что это самая настоящая Крандапея, первосортная, лучшая в мире. Может, и была где-то еще в Галактике Крандапея, но уж точно хуже этой, а скорее всего, нигде не было и быть не могло, ибо стоит только взгляд бросить – сразу ясно: неповторимая она, Крандапея эта, высшего качества, отборнейшая; а если кто скажет, что видел он в других краях такую же – значит, врет, потому что чего же он из тех краев сюда приехал, коли там Крандапея есть; стало быть, нет там никакой Крандапеи, ведь никто еще никогда и нигде от Крандапеи не уезжал, кому охота свое счастье упускать. И бросились все хватать ту Крандапею, и всем мало было, и все равно всем хватало, потому что лезла она без конца из оркестровой ямы, и шла через служебный выход, и ползла по улицам. И бегали уже по городу молодые люди, из тех, что всегда на всех закрытых просмотрах бывают, и все анекдоты знают, и весь дефицит понимают и распределяют между желающими за особый расчет, и переводят с разных иностранных языков для дела, а кое-что – для своих, особенно с голографических кассет, и кричали эти молодые люди в замшевых пиджаках: «Слыхали? Постма Крандапею дает, в Бурляндском театре. Построил свой Великий Прибор и дает, только мало осталось, посему можем вам свою очередь уступить задешево, если вы, конечно, понимаете, что такое задешево, а Крандапея-то не чета заграничным: «прима», «суперкволити», «трейд марк», «хай класс», «хох модиш» и вообще...» Но никто им не верил, этим предприимчивым молодым людям, не слушали их вовсе и даже не бегали за Крандапеей, петому как знали: сама дойдет до них, ведь хоть и мало каждому – поди узнай, какой на нее завтра спрос будет и на что она сгодится? – но тем не менее всем хватит и еще останется. А комиссия уже тем временем распоряжалась погрузкой Крандапеи в контейнеры и лично жала руку Постме, а вредная пенсионерка так даже целовала его многократно; сам господин Ф. приезжал, личность в городе первостепенная, хлопал по плечу и говорил речи, рассовывая Крандапею по карманам. Жена Анюта, в миру Ниневия, тоже нарадоваться не могла: Крандапею в ванну сваливала, а бурляндский администратор, неизвестно откуда взявшийся, кусал локти с досады, но раздачей Крандапеи тоже пользовался.