- Готово, Павел Игоревич, - сказал Вася Скоробогатов.
Зислис повернулся от окна и увидел в руках у Васи пустой шприц.
Власов перестал хрипеть - лежал с пустым, остекленелым взглядом.
Зислис поставил стул перед диваном и сел.
- Расскажите мне всё, - попросил он. - Что вас так напугало? Для кого вы сняли квартиру у Кропотовой Антонины Ивановны? Что вы знаете об этом человеке?
Кончик языка задрожал во рту у директора... и Артем Артемович заговорил... отрывисто и сбивчиво...
...смерти своего брата не простит...
...сразу после того происшествия, о котором писали газеты... в пригородном районе, когда ни с того ни с сего рухнул целый подъезд заброшенного дома и в одночасье вымерли в окрестностях все бродячие кошки, а бомжи покрылись язвами и струпьями...
яркое голубое свечение над обломками, но что это светится - поди разберись...
...направил к нему Холодёнок... И где теперь он сам? Кормит червей на Позоряевском кладбище... Великан с птичьим личиком сказал, что он швед... или это фамилия у него была такая - Швед... говорил он как-то странно: всегда мы... и словно бы совещался самом с собою... спросит, а потом сам себе же и отвечает, а когда к Артему Артемовичу обращался, то ему говорил ты, а про себя - мы...
...брат у него чудной какой-то. Вроде как не в себе малость.
Швед ему книжку в руки сунул, он и заткнулся себе в уголочке...
Швед сказал: нам нужна квартира для брата. На долгий срок. И обязательно с книгами... Мы хорошо заплатим...
...тут же вспомнил о покойном профессоре Кропотове...
...побежал в сортир, и его вырвало... глядит, а мальчики его тоже бледные стоят... а Рубен и говорит: я бы его лично...
своими руками...
...на другой день пришел снова, на этот раз один, потребовал ведро воды со льдом и отдельный кабинет... с тех пор каждую ночь, и неизменно требовал ведро ледяной воды... и каждый раз Артема Артемовича неудержимо рвало... А когда Рябой сказал:
убери его отсюда... потому что по всему телу у него пошли фурункулы... они сунулись к нему, но их так скрутило... прямо на полу... Тогда-то и решено было покончить с ним раз и навсегда...
Власов начал заговариваться. Зислис понял только, что странное, непреодолимое, не поддающееся рациональному объяснению отвращение вызывал Швед у всех, кому доводилось с ним столкнуться. И в конце концов Артем Артемович приказал своим мальчикам убрать Шведа. За ним установили слежку и выяснили, что скрывается он в пустом доме, предназначенном на снос... Мальчики облазили все закоулки дома, но так и не нашли никаких следов человеческого присутствия... Зато там было много других следов... Убрать одиночку, разгуливающего по пустырям, не составляет никакого труда... можно было просто подстрелить его... но Власову хотелось предать его тело огню и разрушению...
и в подъезде пустого дома подложили бомбу... В предрассветный час, когда Швед обычно возвращался из ресторана, прогрохотал взрыв... красное пламя вырвалось из дверного проема и даже из смотрового окошка наверху... За несколько кварталов от пустыря завыли милицейские сирены... А как всполошились бродячие собаки!.. Господи ты боже мой!.. Казалось, они сбежались со всего города... Дальше оставаться на месте было опасно, и Артем Артемович велел водителю трогаться... Они медленно попятились, и тут послышался глухой стук, как будто они ударились обо что-то задом... Артем Артемович обернулся и увидел за стеклом, прямо перед собой, жуткое лицо с одним глазом - вторая половина головы обуглилась и еще дымилась... Они рванули вперед, обгорелый полутруп снесло в сторону, и он пропал во тьме...
Дойдя до этого места в своем рассказе, Власов замолчал и обеспокоенно зашевелился. Зислис подал Васе знак, и тот вкатил директору вторую порцию "зомбина". И снова - остекленелые глаза и пустой голос.
...на третий день. Он был страшен. Приволакивая правую ногу, он дотащился до своего кабинетика и рухнул там прямо на пол. Никто не решался войти к нему, только под дверями подслушивали... О том, что они слышали, лучше не рассказывать... Четыре дня директор был ни жив, ни мертв. Он ждал, что с минуты на минуту разразится над его головой гроза... Но тучи поколобродили, гром погрохотал в отдалении, и... выглянуло солнышко. Гроза прошла стороной.
Как удалось Шведу выжить после такого взрыва? Это оставалось загадкой. Три дня тому назад он покинул свое добровольное заточение. Ушел и пропадал до вечера, а потом вернулся, как обычно, в одиннадцать часов и опять уединился в своем кабинете.
Казалось, всё вернулось на круги своя...
Артем Артемович совсем уже было успокоился. Он был убежден, что Швед знает, кто совершил покушение на его жизнь... знает, но - простил его. И вот - спустя всего неделю - убийство его брата!..
и не просто брата - любимого брата... одной с ним плоти... Что должен подумать Швед? Конечно, подозрение падет на него... и месть будет страшна!
- А вы сами не знаете, кто убил жильца? - быстро спросил Зислис.
По щекам Артема Артемовича вдруг потекли слезы.
Да, он рассказывал... рассказывал сестре об этой кропотовской квартире. А у той - сын, оболтус половозрелый... связался не то с националистами, не то с нацистами... радетели за чистоту нации чертовы... сопляки... Ну, если только это они, он вытрясет из них души...
- Артем Артемович, - сказал Зислис, - вы можете свести меня со Шведом?
И, не дожидаясь ответа, он мягко заговорил:
- Давайте мы с вами договоримся. Завтра вечером я приду к вам в ресторан, и вы сведете нас. Сами же вы забудете всё, что мы здесь с вами говорили. Хорошо? Ну, вот и чудненько. Вот и чудненько.
3. Полковник Павел Игоревич Зислис
Легавые против сявок
Убийц взяли за час до рассвета. Прямо в постелях. Тепленькими.
Когда в одиннадцатом часу полковник поднялся к себе, Никита встретил его с чрезвычайно виноватым видом.
- Отпираются, говоришь? - переспросил Зислис весело. Он в это утро чувствовал какое-то особое вдохновение. - А пойдем посмотрим на этих затворников.
Задержанных допрашивали в пустой комнате. Ребятишки из сил выбивались, домогаясь желанного признания, чуть по стенам не бегали, воротнички на обоих расстегнуты, лица малиновые, у одного из-за отворота пиджака то и дело как бы невзначай высовывается край наплечной кобуры.
И цели своей они явно достигли: допрашиваемые запуганы, запуганы до обморока, до оцепенения, едва не до обмочения.
Эге, тотчас смекнул Зислис, да они давно бы признались во всем, если бы у них языки со страху не отнялись.
Это были парни лет по пятнадцати, оба с бритыми головами, оба в форменного покроя рубашках с черными славянскими свастиками-коловратами на коротких рукавах, в шортах до мосластых колен. Бой-скауты какие-то перезрелые. Все бы им в игрушки играть. Человека ни за что на про что убили. Играючи.
Зислис ребятишек отпустил - все еще подрагивая от возбуждения, раздувая ноздри, ворочая малиновыми шеями, они вышли гуськом, - а сам он остался с бой-скаутами с глазу на глаз.
Первым делом поставил перед ними стул спинкой вперед, уселся на него, положив ладони на спинку, и громко фыркнул, словно какой-то своей, неожиданно пришедшей в голову мысли.
- Вот ведь как иногда забавно получается, - сказал он. - До того заработался, что лицо собственной жены забыл. Мы, правда, не живем уже около года. Захожу вчера в мужской салон, ну, по обыкновению, думаю о чем-то. Дела всё, знаете, будь они неладны.
И что бы вы думали? Лицо новенькой парикмахерши... ужасно знакомое... "Девушка, говорю, мы с вами нигде раньше видеться не могли?" А она мне: "Какая я тебе девушка, садовая ты голова!
Была девушка, пока за тебя замуж не вышла."
Правды ради надо добавить, что никогда в своей жизни полковник Зислис женат не был и вся эта история, таким образом, была придумана им от первого и до последнего слова; мало того, она, история эта, была совершенно не в духе полковника, отменного рассказчика, ценившего более тонкий юмор.