— И вы подумали, что это Оскар?

— Не сразу. Мне пришло это в голову позже, а сейчас я просто уверена, что эго был он.

— Где находится кафе вашего брата?

— На улице Коленкур.

— Значит, вы встретили бывшего слугу графа фон Фарнгейма на Монмартре?

— А если точно — на улице Клиши, на углу.

— Расскажите мне об этом человеке.

— Я с тех давних пор ни разу не имела дел с полицией. Не спрашивайте меня больше. Что бы он ни сделал, я-то тут причем?

— Вы хотите, чтобы убийца оставался на свободе?

— Если он убил только графиню, невелика потеря.

— А если он убил, как минимум, еще одну женщину и неизвестно, остановится ли на этом?

Она пожала плечами:

— Тем хуже для него. Так и быть, расскажу. Он был невысокий, даже низкий. Это его волновало, поэтому носил обувь на каблуках, как женщина, которая хочет казаться выше. Я часто подтрунивала над его ростом, и тогда он кидал на меня зверский взгляд, но молчал.

— Он был неразговорчив?

— Из тех, у кого Бог знает что на уме. Волосы были черные, густые, росли сразу от бровей. Брови такие толстые, нависшие. Некоторые считали, что брови делают его взгляд неотразимым. Только не я. Он сверлил глазами людей с таким видом, словно говорил: «Все вы — говно». Простите за грубое слово.

— Не стоит. Продолжайте.

Наконец Розали разговорилась. Она сновала по наполненной вкусными ароматами кухне; ловко расставляла по местам утварь, заглядывала в кастрюли и время от времени смотрела на часы.

— Антуанетта на него клюнула и просто шалела. Мари тоже.

— Вы говорите о горничной и о вашей помощнице?

— Да и другие девушки, которые работали раньше. В этом доме слуги часто менялись. Было непонятно, кто хозяин: старик или графиня. Старик был хорошим господином, а вот мадам просто невозможно было угодить. Так вот, Оскар не приставал к женщинам, как вы выразились. Он выбирал сам, и в первую же ночь шел к девушке в комнату, будто они уже обо всем договорились. Оскар был так в себе уверен, что устоять было трудно. Антуанетта все глаза себе выплакала.

— Почему?

— Она по-настоящему полюбила его и надеялась, что Оскар на ней женится. А он, когда добился своего, то и смотреть на нее перестал. А когда ему опять было надо кое-чего, то шел уже к следующей, как ни в чем не бывало. У него было женщин столько, сколько хотел. И не только служанки.

— Вы допускаете, что у него была связь с хозяйкой?

— Не прошло и двух дней после смерти графа.

— Откуда вы знаете?

— Я видела, как он утром выходил из ее спальни. Это одна из причин моего ухода с «Оазы». Когда слуги начинают спать в господских постелях — это конец всему!

— Оскар пробовал хозяйничать?

— Делал, что хотел. И прекрасно знал, что ему никто не может помешать.

— Вам не приходило в голову, что графа могли убить?

— Это не мое дело.

— Но ведь вы думали об этом?

— А полиция, что, не думала? Иначе для чего нас допрашивали?

— Это мог сделать Оскар?

— Я этого не утверждаю. Это могла сделать и графиня.

— Вы все время работали в Ницце?

— В Ницце и в Монте Карло. Я люблю южный климат и сюда приехала только из-за того, что моим новым хозяевам захотелось пожить в Париже.

— Вы никогда не слышали о графине, после того, как ушли из «Оазы»?

— Пару раз встречала ее на улице. Но у нас с ней разные дорожки.

— А там, на юге, не встречали больше Оскара?

— Нет, там — ни разу. Он, по-моему, сразу уехал.

— Но зато встретили его здесь, и недавно. Опишите его, пожалуйста.

— Сразу видно, что вы из полиции. Думаете, что когда сталкиваешься с кем-то на улице, запоминаешь, как он выглядит?

— Оскар постарел?

— Как все мы через пятнадцать лет.

— Ему сейчас около пятидесяти…

— Я старше его на десять лет. Еще немного поработаю и уеду в Кань. Я себе там купила маленький домик. Уеду и буду готовить только для себя. Крутые яйца и котлеты.

— Вы помните, как был одет Оскар?

— Здесь, в Париже?

— Да.

— Он был в темном, именно в чем-то темном, а не в черном. Теплое пальто. Перчатки. Я хорошо запомнила перчатки. Выглядел просто шикарно.

— А волосы?

— Зимой никто не ходит без шляпы.

— Виски седые?

— Вроде бы, но не это меня поразило.

— А что?

— Он потолстел. Всегда был широкоплечим, часто разгуливал голый до пояса, чтобы продемонстрировать женщинам свои мускулы. В одежде, дескать, их не видно. А в тот раз, на Клиши, если это был, конечно, Оскар, он стал просто, как бык. Шея толстая. И как будто еще меньше ростом.

— Вы ничего не знаете об Антуанетте?

— Она умерла. Вскоре после моего ухода от графини.

— От чего?

— Криминальный аборт. Так, по крайней мере, говорили.

— А Мари Пинако?

— Не знаю, что с ней сейчас, а когда я ее видела последний раз, она приставала к мужчинам на бульваре, в Ницце.

— Когда это было?

— Года два назад. Да и раньше она уже…

Кухарка вдруг спросила:

— А как убили графиню?

— Задушили.

Розали ничего не сказала, но Мегрэ понял: это похоже на Оскара.

— А другая женщина — кто? — теперь вопросы задавала она.

— Девушка из кабаре. Вы не могли ее знать: ей было всего двадцать лет.

— Благодарю за напоминание о моем возрасте.

— Я не это хотел сказать. Просто эта девушка родилась в Лизьё и у нас нет сведений о ее пребывании на юге Франции. Известно только, что когда-то она лечилась в Ла Бурбуль.

— Это недалеко от Мон-Доре?

— Да, в Оверни.

Розали посмотрела на Мегрэ с неожиданно появившейся решимостью во взгляде.

— Раз уже начала закладывать… — вздохнула она. — Оскар родом из Оверни. Не знаю точно, из какого города, но выговор у него был, как у уроженца тех мест. Когда я хотела его разозлить, то называла смолокуром. Он просто бледнел от злости! А теперь, будьте добры, уходите. Мои господа через полчаса будут садиться за стол и у меня больше нет времени на разговоры.

— Я, наверное, еще загляну к вам.

— Да, но с условием, что будете таким же обходительным, как сегодня. Как вас зовут?

— Мегрэ.

Комиссар увидел, как девочка вздрогнула, она наверняка читала газеты. А кухарка никогда не слышала о его существовании и принимала его за обычного полицейского.

— Вас просто запомнить, вы — такой солидный мужчина. Да, еще об Оскаре. Он не такой полный, как вы, но зато на целую голову ниже.

— Благодарю вас.

— Не за что. Но если вы его арестуете, я не хотела бы, чтобы меня вызывали в полицию. Хозяевам это не понравится. Да и в суде часто задают такие вопросы, чтобы выставить человека на посмешище. Мне один раз приходилось выступать свидетельницей, и я дала себе слово, что это было в первый и последний раз. Так что прошу на меня не рассчитывать, — и она спокойно закрыла дверь.

Мегрэ прошел два квартала, пока не нашел такси, на котором поехал домой обедать. На набережной Орфевр комиссар появился только полтретьего, когда снегопад прекратился, и улицы покрывал тонкий слой скользкого, как растопленный вазелин, льда.

Когда Мегрэ открыл дверь «уголка грешников», там было темно от дыма, а в пепельнице лежала целая гора окурков. На подносе комиссар увидел недоеденные бутерброды и пять пустых кружек.

— Выйди ко мне на минуту, — обратился Мегрэ к Торрансу.

Когда инспектор зашел в кабинет патрона, то простонал, утирая пот со лба:

— Этот парень меня просто прикончит. Он как тряпка, а сломать его я не могу. Два раза мне казалось, что он раскалывается, но… Все-таки он что-то скрывает. Больше я не могу. Он так меня допек, что получил по морде. И знаете, как отреагировал?

Мегрэ не ответил.

— Начал скулить, схватился за щеку: «Мсье такой злой!» Но еще раз заехать не могу: это его только возбуждает, а мне противно.

Комиссар не смог скрыть улыбку.

— Я должен продолжать, патрон?

— Поднажми еще немного. Может, вскоре изменим тактику. Он ел?