— А ты думаешь, Персивал любит такого рода развлечения?

— Я прощупал его на этот счет, и — хотите верьте, хотите нет — он никогда в жизни не бывал в стриптизе. Сказал, что с удовольствием заглянул бы туда с коллегами, на которых можно положиться. Вы же знаете, как оно при нашей работе. А он в таком же положении, что и мы. На вечеринке никто слова никому сказать не может — из соображений безопасности. А Джонник даже и приподняться не смеет. Совсем скукожился — точнее не скажешь. Но если Джонник помрет, господи боже мой, — тогда надо и самому ложиться в могилу. У вас, конечно, дело обстоит иначе: вы человек женатый. Всегда можете поговорить с Сарой и…

— Мы не должны говорить о работе даже с нашими женами.

— Могу поклясться, что вы говорите.

— Нет, Дэвис. И если ты намереваешься пригласить с собой парочку шлюшек, говорить при них я тоже не стану. Почти все они состоят на службе в Пятом управлении — ох, я все забываю, что мы же иначе называемся. Мы теперь Управление разведки. Интересно, почему нас переименовали? Наверное, потому, что есть Управление семантики.

— Послушать вас — такое впечатление, что вам тоже все обрыдло.

— Да. Возможно, посижу в компании и развеюсь. Позвоню-ка я Саре и скажу ей… что?

— Скажите правду. Что вы ужинаете с одной из шишек. Что это важно для вашей будущей карьеры в Фирме. И что я предоставляю вам кров. Сара мне доверяет. Она знает, что я вас не совращу.

— Да, полагаю, знает.

— И, черт побери, так оно и есть, верно?

— Я позвоню ей, когда пойду обедать.

— А почему не позвонить отсюда и не сэкономить денежку?

— Не люблю разговаривать по телефону, когда рядом кто-то есть.

— Вы действительно думаете, что они нас подслушивают?

— А ты не стал бы подслушивать, будь ты на их месте?

— Наверное, стал бы. Но какую же кучу всякой нудоты они, должно быть, записывают.

Вечер удался только наполовину, хотя начался он довольно хорошо. Доктор Персивал, несмотря на медлительную солидность, оказался неплохим компаньоном. Он ни разу не дал почувствовать ни Кэслу, ни Дэвису, что занимает в Управлении более высокое положение. Когда в разговоре возникло имя полковника Дэйнтри, он немного посмеялся над ним: они встречались, сказал он, во время уик-энда на охоте.

— Он не любит абстрактного искусства и не слишком одобряет меня. Потому что я не люблю охоту, а только люблю ловить рыбу, — пояснил доктор Персивал.

К этому времени они уже сидели в кабаре «У Реймонда» за крошечным столиком, на котором еле уместились три стакана с виски, в то время как прелестное молодое существо занималось весьма своеобразными шалостями на гамаке.

— Вот _в нее_ я б не возражал забросить крючок, — заметил Дэвис.

Глотнув из бутылки «Хай-энд-Драй», болтавшейся на веревке над гамаком, девица в пьяной удали сняла с себя еще один предмет туалета. Под конец сквозь сетку гамака показались ее обнаженные ягодицы, выпиравшие точно куриная гузка из сетки, с какими ходят хозяйки в Сохо. Бизнесмены из Бирмингема, сидевшие группой, громко зааплодировали, а один из них даже помахал над головой кредитной карточкой «Дайнерс клаб», возможно, желая показать свою финансовую состоятельность.

— Какую же рыбу вы ловите? — осведомился Кэсл.

— Преимущественно форель или хариуса, — ответил Персивал.

— А между ними есть разница?

— Дорогой мой, спросите охотника на крупную дичь, есть ли разница между львом и тигром.

— И какую же рыбу вы предпочитаете?

— Дело не в предпочтении. Я просто люблю удить рыбу на леску — любую рыбу. Хариус — рыба менее умная, чем форель, но это еще не значит, что ее легче ловить. Просто нужны другие приемы. И она рыба-боец: бьется, пока есть силы.

— А форель?

— О, это рыба-король. Очень пугливая — царапнет по камню подбитый гвоздями сапог или стукнет палка, любой звук — и ее уже нет. И потом, надо очень точно ставить блесну. А не то… — Персивал повел рукой, словно забрасывая удочку на новую голую девицу, исполосованную, как зебра, лучами черно-белого прожектора.

— Вот это задница! — изумленно выдохнул Дэвис. И так и не донес до губ свой стакан с виски, глядя на то, как, словно маятник в швейцарских часах, размеренно колышет ягодицами девица.

— Едва ли такое зрелище полезно для вашего кровяного давления, — заметил ему Персивал.

— Кровяного давления?

— Я же сказал вам, что оно у вас высокое.

— Сегодня вы меня не заставите волноваться по этому поводу, — сказал Дэвис. — Это же сама великая Рита Ролз. Единственная и несравненная Рита.

— А вам ведь придется пройти всестороннюю проверку, если вы действительно подумываете о работе за границей.

— Я отлично себя чувствую, Персивал. Никогда не чувствовал себя лучше.

— Вот тут-то и таится опасность.

— Вы, можно сказать, начинаете меня пугать, — сказал Дэвис. — Сапоги, подбитые гвоздями, и палка. Я понимаю, почему форель… — Он глотнул виски, точно это было горькое лекарство, и поставил стакан.

Доктор Персивал сжал ему руку выше локтя и сказал:

— Я ведь только пошутил, Дэвис. Вы скорее из породы хариусов.

— Вы хотите сказать — я рыба неважнецкая?

— Не надо недооценивать хариуса. У него очень тонкая нервная система. И он боец.

— Тогда я скорее треска, — сказал Дэвис.

— Про треску вы со мной лучше и не говорите. Эту рыбу я не ловлю.

Зажегся свет. Представление окончилось. Хозяева кабаре считали, что после Риты Ролз ничто уже не пойдет. Дэвис еще немного задержался в баре, пытая счастье с фруктовым автоматом. Он пробросал все монеты, какие у него были, и занял еще две у Кэсла.

— Не везет мне сегодня, — сказал он, снова погружаясь в мрачное настроение. Доктор Персивал явно расстроил его.

— А не опрокинуть ли нам на ночь по рюмочке у меня? — предложил доктор Персивал.

— Мне казалось, вы же отговаривали меня пить.

— Дорогой мой, я пережимал. Во всяком случае, виски — наиболее безобидное питье. — Тем не менее мне что-то захотелось в постельку.

На Грейт-Уиндмилл-стрит под красными маркизами стояли в дверях проститутки, зазывали:

— Поднимешься со мной, дружок?

— Я полагаю, вы и от этого будете меня отговаривать? — заметил Дэвис.

— Ну, степенный брак — оно безопаснее. Не так влияет на кровяное давление.

Ночной швейцар скреб ступеньки одного из домов жилого массива «Олбени», когда они расстались с доктором Персивалом. Его холостяцкая квартира в «Олбени» была обозначена буквой и цифрой «Д-6» — будто сектор в старушке Фирме. Кэсл и Дэвис проводили доктора Персивала взглядом: оба отметили, как он тщательно выбирает путь к дому, чтобы не замочить ботинок, — вещь странная для человека, привыкшего бродить по колено в холодной речной воде.

— Жаль, что он был с нами, — сказал Дэвис. — Мы могли бы отлично провести вечер без него.

— А мне казалось, он тебе нравится.

— Так оно и было, но сегодня он донял меня своими проклятыми рассказами про рыбную ловлю. И всей этой болтовней про мое давление. Ну, какое ему дело до моего давления? А он действительно врач?

— Не думаю, чтобы он практиковал последние годы, — сказал Кэсл. — Он ведь находится при шефе для связи с теми, кто занимается бактериологической войной, — я полагаю, на этом посту, наверное, полезно иметь человека с медицинским дипломом.

— У меня этот центр в Нортоне [Нортон — центр разработки методов бактериологической войны в Англии] вызывает мурашки. Сейчас столько говорят об атомной бомбе и совсем забывают об одном маленьком хозяйстве в нашей стране. Никто ни разу не потрудился устроить там марш протеста. Никто не носит значков против бактериологической войны, а ведь если бомбу ликвидируют, маленькая смертельная пробирочка-то по-прежнему останется…

У отеля «Клэридж» они свернули за угол. Высокая тощая женщина в длинном платье как раз садилась в этот момент в «роллс-ройс»: ее сопровождал надутый мужчина во фраке и белом галстуке, взглянувший украдкой на свои часы: было два часа утра, и мужчина с женщиной выглядели как актеры из пьесы времен короля Эдуарда. На крутой лестнице, ведущей в квартиру Дэвиса, лежал желтый, вытертый до дыр линолеум, похожий на сыр грюер. Но когда на писчей бумаге стоит: «Лондон, Вест-1», подобные мелочи никого не волнуют. Дверь на кухню была распахнута, и Кэсл увидел в мойке груду грязных тарелок. Дэвис открыл дверцу шкафа: все полки были забиты початыми бутылками: забота об окружающей среде явно начиналась вне дома. Дэвис попытался найти бутылку, в которой было бы достаточно виски для двоих.