И ретировалась.

До конца недели в школе все было спокойно, а потом началась привычная суета, знаменующая окончание учебного года. Выставление итоговых оценок, заполнение журнала, педсовет, родительское собрание… Я крутилась, как белка в колесе, и думала, как любой попавший в цейтнот, лишь об одном: только бы добить эту неделю!

Арсений на уроках больше не появлялся, я вывела ему по английскому «тройку» и уговорила коллег выставить мальчику в году положительные оценки по всем предметам. На итоговое родительское собрание Борис не пришел. Хотя я, честно говоря, особо и не надеялась, что ему захочется послушать об «успехах» своего сына. Кроме того, я все время ждала звонка Арсения. Мне казалось, что весь мой организм превратился в один большой орган слуха. Мы с Борисом так и договорились: я жду звонка от мальчика и, как только это произойдет, сразу же сообщаю Борису, чтобы вместе решить, как быть дальше. Я вздрагивала каждый раз, когда звонил мобильник, и страшно злилась, слыша в трубке что-нибудь вроде «вы подошли к порогу отключения связи». За это время я почти что подошла к порогу отключения разума, а они мне про связь!

Из-за родительского собрания мой последний в этом году рабочий день закончился поздно. Когда в десять часов вечера я вышла из школы, на улице было тепло и очень приятно. Было совсем светло – приближалось мое любимое время белых ночей. Я испытывала смешанное чувство радости и одновременно легкой грусти. Радости от того, что, не считая мелких дел в школе, до конца августа я свободна как птица, грусти – что это время я, скорее всего, проведу в гордом одиночестве.

Я не торопясь брела от метро к своему дому, вдыхая ароматный, уже почти летний воздух, пропахший сиренью. Замечтавшись, я не сразу заметила троих парней, вышедших из кустов, окружавших детскую площадку прямо напротив моего подъезда. Один из них чуть опередил меня и загородил двери подъезда. Он молча смотрел на меня, но его расфокусированный взгляд был красноречивее всяких слов – я поняла, что предстоит иметь дело с наркоманом. Тут только я вспомнила статистику, недавно разосланную по городским школам из Комитета по образованию. Если верить указанным там цифрам, то Гражданка вполне может претендовать на звание самого «наркопродвинутого» района. Я беспомощно обернулась, ища защиты, но увидела лишь две пары таких же затуманенных дурью глаз.

– Ну-ну, не дергайся, – сказал один из парней, приближаясь ко мне.

Я попятилась.

– Не подходи, я закричу, – выдавила я из себя угрозу, смешную и нелепую из-за того, что в горле у меня резко пересохло, – слова прозвучали почти шепотом.

– Заткнись, сука, – парень резко рванул у меня из рук сумку, – давай сюда. – Я сочла за лучшее не сопротивляться, наивно подумав, что, может быть, они возьмут сумку и уйдут. Напрасно. Тот, что вырвал сумку, тут же у меня на глазах расстегнул ее, перевернул, и все содержимое посыпалось на асфальт. Парень небрежно пнул ногой губную помаду, наступил на тюбик с кремом для рук, который я теперь всегда ношу с собой, так как мел не лучшим образом влияет на кожу. Потом первый кивнул, и второй – худой прыщавый подросток – бросился поднимать с земли мой мобильник и кошелек.

– Может, нам стоит проводить тебя домой, так, кажется, поступают настоящие джентльмены? – спросил он зловеще, подходя ко мне вплотную.

Подонки заржали.

– Там ни хрена! – визгливо выкрикнул прыщавый, тряся кошельком в воздухе. – Вот падла!

Я промолчала, сделала шаг назад и почувствовала чей-то кулак, упершийся мне в спину, – там все еще стоял третий.

– Ну, пригласи нас на чашечку кофе, или, может, мы тебе не нравимся? – в его голосе появились истеричные нотки.

Страх накатил откуда-то изнутри, перехватывая дыхание и останавливая сердце. В голове крутилось лишь: «За что?»

Повинуясь глупому инстинкту самосохранения, я сделала отчаянную попытку вырваться. Я развернулась и со всей силы толкнула того парня, что стоял сзади. От неожиданности он качнулся и чуть не упал. Воспользовавшись замешательством, я рванула к дверям. Вот уже спасительная ручка, а там можно будет звонить во все квартиры, кто-то же должен будет мне помочь! Но открыть дверь я не успела.

Чья-то сильная рука схватила меня сзади за блузку. Затрещала разрываемая ткань, отлетели пуговицы, и в следующее мгновение я уже лежала на земле. Все происходило очень быстро, но в тот момент время, казалось, замедлилось, стало дискретным. Я слышала отборный мат, изрыгаемый наркоманами. Удар о землю был такой, что я решила, что порвала щеку. Нужно свернуться калачиком и закрыть руками голову, тогда удары, может быть, окажутся не столь болезненными и опасными… Один из парней наступил мне на руку, я взвыла, послышался громкий гогот. Но в ту секунду, когда мое тело опять напряглось, готовясь принять на себя удары, может быть, последние в этой жизни, я услышала еще один голос. Голос звучал угрожающе и я не сразу разобрала слова:

– Убью, сволочи, – прорычал кто-то, затем послышалась возня, снова мат, топот удаляющихся ног. А потом я почувствовала чьи-то сильные руки, помогающие мне подняться.

Кто-то поднял меня и поставил на ноги. Я открыла зажмуренные глаза, передо мной стоял Борис, держа в побелевшей от напряжения руке монтировку.

Конец света. Женский любовный роман – в лучших его традициях. Благородный герой спасает даму своего благородного сердца.

– Идти можешь? – с трудом переводя дыхание, спросил Ровенский.

– Да.

– Пошли.

В парадном я почему-то точно решила, что в лифт не сяду, и мы потащились пешком. Колотить и трясти меня начало уже в районе второго этажа. Третий… Четвертый… У двери собственной квартиры я никак не могла найти в рваной сумочке ключа, а потом тот не желал попадать в замочную скважину.

Наконец мы ввалились в квартиру.

– Что-нибудь крепкое есть?

Я с перепугу решила, что Борису нужно что– нибудь для обороны.

– Да, скалка, на кухне, в левом ящике… Говорить было сложно, потому что сильно стучали зубы.

– А, – Борис махнул рукой.

Я сидела, как в столбняке, только тряслась сильно. Он, как беспомощного ребенка, усадил меня на диван, укутал пледом и стал искать спиртное. Нашел и заставил выпить полстакана коньяка. Погремел посудой на кухне, я услышала звук льющейся воды, наверно, поставил чайник.

Потом сел рядом, прижал к себе и, успокаивая, стал гладить по голове.

Тут я разразилась законными слезами. Трясти стало меньше – как будто из меня по каплям уходили прочь смятение, стыд, испуг. Он собирал губами слезы с моих щек, целовал глаза, шею… Я обмякала, расползалась, растворялась в его руках, гладила его по мокрому лицу. Неужели таким, как я, чтобы пережить подобное, сперва обязательно необходимо подвергнуться жестокости и насилию?

Вдруг Борис отодвинулся от меня, глубоко вдохнул, по уже знакомой мне привычке запрокинув голову… А потом резко поднялся с дивана, вышел в прихожую, и хлопнула входная дверь.

Потом прогремела железная дверь подъезда, зашумел двигатель… Я, не шевелясь, сидела на диване довольно долго. Трудно сказать, какое чувство было сильнее в эту минуту – счастья от пережитых минут почти близости или горечи от того, что Борис все-таки ушел.

Заставил меня очнуться запах горелого. Чайник! Я выбежала на кухню. В густых сумерках белой ночи чайник выглядел удивительно – раскаленный докрасна и как будто прозрачный. Вот только запах… Чайник я чистить не стала – потом, когда остынет, выброшу. Или оставлю на память о своей несостоявшейся любви.

Господи, как это меня угораздило? я же влюбилась в Бориса! Как быть, ведь совершенно очевидно, что моя любовь – несостоявшаяся. Борис не любит и никогда не полюбит меня, потому что это невозможно. Никогда не любил меня Антон, никогда не любил Павел… Меня нельзя любить – во мне нет ничего, что может привлечь мужчину, я это давно и точно знаю. А то, что сейчас между нами было? Борис всего лишь меня жалел. Да и не было ничего. Хотя забыть тепло его рук и нежность губ я уже не смогу…