Не щелкнул. Пока. Я сел в кресло, налил рюмку водки, закурил.

Ну, Сергеев, дело, кажется, идет к завершению, к финальной сцене. Скоро упадет занавес, Под аплодисменты.

Я не ставил себе больших задач. Мне нужно вычислить еще двоих из тех, кто был в том «Мерседесе». И я не собирался уточнять, кто из них стрелял в Андрея. Я ведь не народный суд, чтобы определять им меру наказания в соответствии со степенью вины. Все они одинаково в крови, все и ответят разной мерой.

И о том, как я это сделаю, я тоже не думал. Я был уверен в себе и в высшей справедливости, которая не допустит моего поражения.

День-два, может, и три - в моем распоряжении. Все определится само, пока Руслан думает и проверяет. Что он там проверит? Я дал ему только общие наметки, а таких организаций в Москве - как лягушек в пруду. В общих чертах все сойдется. А лезть в глубину, искать подтверждения тем конкретным фактам, что я сообщил, Руслан никогда не решится. Он прекрасно понимает степень риска и ту роль и место, что я определил ему в этой комбинации: можно и от сладкого пирога поворот получить, можно и по морде…

Но что-то больно гладко получается. Подозрительно гладко. Fie исключено, даже более того - весьма вероятно, что Руслан не поверил ни одному моему слову. Принял условия игры из своих соображений. Не страшно? Пожалуй. Он может предполагать все что угодно, но мне это нисколько не помещает, потому что истинная опасность откроется ему в тот момент, когда ее уже не избежать…

Но что-то больно гладко получается… Чем больше я гнал эту тревожную мысль, тем больше она меня беспокоила своей назойливостью.

Предчувствие - вот что! Инстинкт самосохранения. Каждая частичка души чувствовала наступающую беду и давала сигналы тревоги.

Впрочем, немудрено. Забрался Сергеев в логово зверя, нахамил и жалуется: страшно! Вдруг покусают и съедят?

Нервы не выдержали - я уснул прямо в кресле, с сигаретой в руке…

Когда проснулся, за окном синело; осторожно, как кошка на открытое место, выбирался из ветвей на небо тонкий месяц. В окно тянуло вечерней свежестью.

За дверью затопало, заржало, застучало. Вошел парень в распахнутом пиджаке, в незашнурованных туфлях на босу ногу, рот - до ушей:

– Здорово, сосед. Что в темноте сидишь? - Дернул шарик выключателя, плюхнулся в кресло. - Угощай со знакомством. - Неизвестно чему засмеялся. - Как звать-то? Молодец! А меня - Кузя,

– А по отчеству? - спросил я, наполняя рюмки.

– Григорич.

– Кузя Григорич, значит?

– Ага, - он опять засмеялся. - Ловко придумал: Кузя Григорич Карпухин. Всем скажу. Так и буду называться. Молодец, Леха! Ты вроде меня - заводной. - И снова - смех во все стороны.

Я рискнул: показал ему пальчик. Сперва мгновенное легкое (облачком) недоумение, и тут же - обвальный хохот.

– Ну, артист! Ну, задружились мы с тобой! Давай, со знакомством - и на ужин. Сам не любит, когда опаздывают.

Пансион какой-то для дебильных.

Мы выпили. Кузя вскочил и пошел к двери, наступая на шнурки.

– Ты бы, Григорич, шнурки завязал, да носки не худо бы надеть. К столу ведь выходишь.

– Носки! Они мокрые у меня - постирал, дурак. И шнурки потом опять развязывай, да? Не люблю я это дело, честно скажу.

Мы спустились вниз, в «рыцарский холл». Был накрыт большой стол. Черномор и Тюбетейка стояли у окна, курили, ждали Руслана. Когда он вошел, стали рассаживаться.

– Леха! Серый! Садись со мной, - кричал Кузя. - Подухаримся.

Ого! Он уже фамилию мою знает. Смехач-то наш непрост. Можно было и раньше подумать.

Появились дамы. Но не хозяйки. И из гостей не самых почетных. Все обращались с ними очень вольно и словами, и руками.

Сдержанный поначалу Руслан скоро охмелел, распустился - и уже бесконтрольно пошла обычная пьянка. То один из застольщиков, то другой приглашали дам наверх, в «будуар». Дамы не чинились. Кузя Григорич и Черномор все пытались запеть, но никак не запевалось. Один референт в тюбетейке не хмелел и не терял лица. И никого - из виду, особенно меня. Он несколько раз за вечер подходил к телефону и требовал каких-то новостей. Видимо, новостей все не было, и это сильно его беспокойно. После каждого звонка он подавал какой-то знак Руслану через стол, но тот уже этой мимики не воспринимал. Я извинился в пространство, сослался на усталость и пошел наверх.

– Девушку, возьми, дорогой, - посоветовал референт, провожая меня взглядом,

– Не в моем вкусе, - отказался я. - Не люблю, когда мне в постель готовых подкладывают. Люблю боем брать.

– О! - заржал Кузя. - Как я совсем! - Поднялся и, гораздо тверже, чем можно было ожидать, пошел за мной. Ввалился в комнату, упал в кресло, сбросил башмаки. - Посижу у тебя, не возражаешь? С тобой весело.

– Хорошие у вас ребята, - похвалил я, наливая рюмки. - Простые, душевные. Мне только Черномор не понравился - скучный…

– Черномор! Здорово ты его! - Карпухин поднял рюмку. - Он только не всегда Черномор, он чаще Алехин. Трус такой… Чуть что - бороду отпускает, маскируется.

– Ладно, хрен с ним, - я потер лицо ладонями, - Извини, Кузя, устал. Голова болит.

– А я вот никогда не устаю. И головой не маюсь. Ну, отдыхай. Пойду посижу еще с нашими.

– Ботинки забери.

Я подождал немного и снял телефонную трубку. Но что-то мне в ней не понравилось. Я тихо вышел и толкнул соседнюю дверь.

В такой же комнате сидел на тахте Кузя с телефоном на коленях, с трубкой, прижатой к уху и большим вниманием на серьезной роже.

Он не растерялся:

– Во, бабе забыл позвонить.

Я тоже:

– У тебя анальгина нет?

– На кухне аптечка. Покопайся. Хотя стой, - он выдвинул ящик прикроватной тумбочки, заглянул: - Нету. Думал, от кого-нибудь осталось, но нету. Иди вниз.

На тумбочке, рядом с пепельницей, лежали наручные часы. Я небрежно, без интереса, взял их, перевернул, прочел дарственную надпись: «Отличнику охраны общественного порядка». Это были часы Андрея.

– Это ты, Кузя, отличник? - Мне хотелось его задушить. Здесь, сейчас. Но не сразу, а постепенно. Чтобы он вдоволь похрипел и подергался, А потом - спуститься вниз и…

– Ага! - засмеялся весельчак. - В бою взяли, с Черномором. Трофей. Я ему сперва отдал - не носит, боится, бороду отращивает. А меня теперь как гаишник остановит - я ему эти часы в нос. Действует. Иной и честь отдает.

Я осторожно, бережно положил часы, взял в руки пепельницу, повертел в дрожащих пальцах - тяжелая, хорошая, в самый лад по его башке придется.

Ну вот, все они тут, все четверо из «Мерседеса»: Руслан, референт, Черномор Алехин и весельчак Кузя. Недолго вам теперь, ребята, веселиться.

…Руслан не торопился с ответом. И я его не торопил. Планы мои нуждались в корректировке. Несмотря на постоянный контроль со стороны Кузи, я имел возможность присматриваться к жизни особняка. Какие-то капли информации, что удавалось мне собирать, постепенно сливались в лужицу, в которой все больше отражалась деятельность группировки Руслана, Это была какая-то всеядная структура, ненасытная, безмерно алчная. В их сферу входило все: рэкет, проституция, откровенные грабежи, они даже собирались подобраться к арсеналу соседней воинской части. Боевики Руслана участвовали в осаде Белого дома.

Чем дольше я здесь продержусь, тем ярче будет моя месть. И шире. И еще мне не давал покоя этот чудесный засыпной японский сейф в кабинете Руслана. Ах, распотрошить бы его - какой бы был подарок госпоже Юстиции, а по-нашему - Справедливости.

Связаться с шефом мне не удавалось, единственный доступный мне телефон усердно слушал Карпухин, Впрочем, об ожидаемых событиях я все равно узнаю по косвенным признакам.

Я действительно не предполагал, что эти признаки будут такими явными. Как следы побоев на лице.

В один прекрасный вечер от казармы оторвалась группа машин и вернулась в тот же вечер сильно потрепанной.

Той же ночью двое парней в камуфляже выдернули меня из постели, надели наручники к привели в кабинет Руслана. Он начал разговор коротко и ясно - ударил меня по лицу. Стоящие сзади ребята добавили. Я упал, получил ботинками по ребрам. Меня рывком подняли на ноги, бросили в кресло. Руслан навис надо мной: