Такое: коль скоро между автором и Фантом уже давно завязалась определенная обратная связь, то почему этот самый автор не дает этому самому Фанту права голоса? Почему первый может писать о втором, а второй о первом — нет? Ведь мы же с самого начала условились, а теперь уже знаем наверняка, что Фант — писатель (ну, литератор) на пансионе. И это, видимо, свидетельствует о кое-каком даровании, по крайней мере об умении держать перо в руке, щелкать на машинке и пользоваться писательским компьютером. Пусть же и Фант напишет что-нибудь в свою очередь, а о чем ему еще писать, как не об авторе, создателе, творце, его, Фанта, родителе, враге, друге, антиподе и зеркальном отражении?

(Кстати, лично я как автор не дам поймать себя за руку: Фант уже имел право голоса на этих страницах и оное право успешно реализовал, с этим трудно спорить. Но то была лишь маловразумительная «Фуга», так сказать, поток сознания, к литературе традиционной — с сюжетами, диалогом, кульминацией и развязкой — не имеющий, по меркам разоблачительного реализма, никакого отношения. Теперь же пусть Фант говорит во всю силу легких, пусть пишет, пусть старается, пусть строит композицию, надо же ему когда-нибудь показать себя с профессиональной, так сформулируем, стороны.)

«Итак, об Авторе. Я не собираюсь приводить здесь его биографию — это было бы довольно скучно, и не намерен выдирать из его жизни какой-либо день, концентрировать в нем всевозможные неприятности, а затем предлагать на неправый суд читателя: вот он, мол, каков, мой герой-то, читайте и злорадствуйте,— хотя из справедливой мести я обязан был бы сделать это, ибо совершенно аналогичным образом он поступает со мной. Нет, я ограничусь описанием лишь одного утра из упомянутой скучной жизни, а утро сие попалось мне на глаза случайно — в тот удобный момент, когда я услышал о предоставленной мне возможности соучаствовать в создании пресловутой повести «Земля». Отыграюсь я на Авторе лишь единственным способом. Памятуя, сколь дурацким именем нарек он меня в своем опусе, назову я его в данном куске точно так же — Фант. А уж супруга его на меня пусть не обижается, если и над ее именем я не стану долго размышлять. В конце концов, Автор сам во всем виноват. Иоланта так Иоланта…

Соблазнившее меня утро относится к тому времени, когда автор с женой, то бишь Фант с Иолантой, еще не имели стажа супружеской жизни и посему полноправными супругами называться не могли — были всего-навсего новобрачными. А период этот, как любой может догадаться, представлял собой медовый месяц. Был ли он в точности «медовым» или нет — судить не могу, а вот месяцем в календарном смысле точно не был, поскольку длился лишь двадцать дней, и как ни старалась судьба, но отпустить больше не сумела: спасовала перед жесткой регламентированностью плохо пригнанных друг к другу очередных отпусков.

Где и когда проводили молодожены счастливые послесвадебные дни? Подобно моему Автору-создателю, я волен распоряжаться географией и хронологией как мне взбредет в голову, поэтому своих героев я тоже перенесу в теплое местечко — в Сектор Гелиоустановок. Если действительный медовый месяц Фанта и Иоланты проходил не здесь и не в это время года, надеюсь, они простят мне мою вольность. Суть-то не в местоположении, а кое в чем другом. И вот за это «другое» я ручаюсь.

Фант и Иоланта снимали половину блока у мастера-смотрителя парогенераторного отсека. Смотрителя звали Гришей, и был он неплохим малым, но имел пристрастие к водке из отрубей, называвшейся здесь «отрубкой». Производством «отрубки» занималась — не из бескорыстных, разумеется, соображений — жена Гриши, особа свирепая, склочная и абсолютно, что странно, непьющая. Самогон она держала в надежно запирающемся железном ящике и ключ носила с собой. Это, впрочем, не мешало умельцу Грише вскрывать «сейф» по желанию, прикладываться к вожделенному напитку и делить грешную радость с друзьями, коих было у него несметное множество. За что и бывал ежевечерне изруган нещадно и даже иногда бит. Как бы то ни было, а жена Гришу не бросала: имелись в семье чада, должность мастера-смотрителя приносила немалый доход, на «отрубку» спрос тоже был неизменный, даже растущий, особенно со стороны командированных: в Гелиосектор постоянно приезжали визитеры для обмена опытом. А семейные сцены?.. Что ж, у кого их нет! Если смотреть непредвзято, их даже развлечением можно посчитать. Только вот Фанту с Иолантой удовольствия они не доставляли определенно, и Бог знает, какие всякие слова шептали они, лежа поздно вечером на отведенной им узкой койке, прислушиваясь к сочному скандалу, разгоравшемуся за тонкой алюмотитановой переборкой. Скажу только, что охарактеризовать эти слова как любовные можно было далеко не всегда.

Что греха таить, скука царила в Секторе Гелиоустановок. Конечно, слово «скука» применимо лишь к отдыхающим: местным труженикам хандрить не приходилось, у них на это просто времени не было. Культурные мероприятия сводились к танцевальным вечерам в диско-клубе и просмотру голографических постановок. Кстати, Иоланте немного нужно было: позагорать под ультрафиолетом светосвода, поплавать в Теплых Ваннах. Фруктов поесть вдоволь. Ну и, конечно, нельзя забывать, что медовый месяц — это вещь в себе, для него особой приятельской компании не нужно, шумных увеселений тоже, более того, необходимо именно обратное — относительное хотя бы уединение. Все так, все правильно, но поясним здесь следующее: Фант был натурой деятельной. Ночи он еще мог проводить медовым способом, зато дни превращались для него в сущую пытку.

И вот в один прекрасный вечер, когда немногочисленные отдыхающие уже разобрались по своим арендованным блокам, а за алюмотитановой переборкой жилища наших новобрачных непьющая самогонщица, свербимая гневом, поджидала своего непутевого смотрителя,— родился у Фанта замысел. Блестящий план. Мой Автор решил встать утром на заре светосвода, растолкать ничего не подозревающую Иоланту, запихать в сумку бутерброды и пару банок клубниколы и проникнуть в радоновые Теплые Ванны: вход туда был строго по санаторным книжкам, каковые у Фанта и Иоланты, разумеется, отсутствовали. А искупаться в запретных водах очень хотелось. Вот с такой криминальной мыслью Фант и заснул под первые звуки застенной свары. И что самое удивительное — проснулся он действительно в пять утра.