Третьи съемки проходили весной на пленэре как говорил режиссер. Толпа народу в пахнущих пылью и нафталином странных костюмах дурачилась как умела — люди фехтовали, танцевали, дрались и о чем-то яростно спорили. Льва отвели в павильон, сняли торжественный выход из тронного зала и оставили в покое. Над передвижной клеткой висела большая луна, соловьи сладко пели, наглый лис кружил поодаль, выискивая еду, воздух пах упоительной настоящей свободой. Неудивительно, что засов легко поддался удару лапы, а Тамерлан отправился искать дверь в саванну.

Путь выглядел веселой прогулкой — счастливый лев валялся на молодой травке, драл когтями стволы берез, пил воду из родника, пытался лапами ловить бабочек и щелкал зубами на перепуганных белок. Море сказочных запахов окружало его, солнце грело роскошную гриву, трусливые зверушки разбегались подальше.

К вечеру похолодало, небо затянуло облаками, закапал противный дождь. Лев замерз, устал и проголодался, но ни стола ни дома в лесу почему-то не отыскалось. Никто не спешил к Тамерлану с ведром, полным парной баранины или курицы, никто не волновался, хорошо ли он кушает и не включить ли обогреватель. В сыром полумраке кто-то стонал и ухал, кто-то жалобно выл, навевая тоску, хвойная подстилка оказалась колючей и неприятной. Тамерлан провел скверную ночь, наутро голод погнал его дальше, сквозь бурелом и чащобу. Мелкий дождь намочил шерсть льва, роскошная грива сделалась тяжелой, пригибая голову к земле, лапы отяжелели от липкой грязи. Он дрожал от озноба — но все-таки шел к свободе.

Бурелом кончился, дождь тоже. Огромное поле расстилалось передо львом, где-то вдали маячили невысокие крыши домов, лаяли псы, тянуло бензином и дымом. Льву захотелось к людям, в тепло и сытость. Озираясь, Тамерлан нерешительно двинулся через поле и дошел уже до середины, когда появились чудовища. Два десятка огромных рогатых существ цвета бурой земли, с массивными копытами и грозными голосами. Завидев хищника они не растерялись — закричали на разные голоса: муу! Мууууу! И пошли в атаку единым фронтом, выставив вперед нешуточные рога. Тамерлану бы рыкнуть, махнуть лапой, прыгнуть вперед, как делала мать, сбивая с ног буйвола. Но испытания ослабили мужество льва, он обернулся и помчался прочь, преследуемый стадом. Добежав до деревни, Тамерлан забился в первый попавшийся хлев и сидел там, в соломе и навозе, рыча на всех, кто пытался приблизиться. К вечеру приехали служители зоопарка. Подогнали переносную клетку, зарядили мясо снотворным, лев жадно накинулся на еду и проснулся в родном вольере. Фотография жаркой саванны показалась ему издевательски яркой.

С того дня Тамерлан начал чахнуть. Он оказался слаб и труслив, негоден к битвам, недостоин настоящей свободы. Масла в огонь подлила практикантка Липочка — девчонка вернулась из Африки загорелая дочерна, увешанная браслетами и побрякушками. Жаль вести привезла невеселые — программа по возвращению львов в дикую природу действительно существовала, но в нее брали лишь маленьких львят. Если бы черные спасители отправили его в заповедник, а не продали звероторговцам, возможно Тамерлан бы сейчас жил в саванне безо всяких вольеров. А теперь окончит дни в заключении, как паршивая курица.

Льву исполнилось десять — почтенный возраст. В зоопарке при хорошем уходе цари зверей случалось переваливали и на третий десяток, но Тамерлан расхотел жить. Заскучал, начал отказываться от пищи, перестал пугать служителей и охотиться на ворон. Развлекала его лишь Липочка — показывала африканские слайды, рассказывала о приключениях, проделках гиен и павианов, расчесывала другу спутанную гриву, растирала уши, и незаметно, кусочек за кусочком вкладывала мясо в пасть собеседнику. Она заботилась о Тамерлане истово, как львица о детеныше, отбила его у ветеринара, поставившего вопрос об усыплении, и отстояла у директора, который решил перевести старика в тесную клетку подальше от публики. Впервые в жизни хищник почувствовал привязанность к другому существу. Он радовался Липочке, терся лбом о ее плечо, клал морду на колени и даже пробовал играть. Но легче не становилось — к слабости прибавился кашель, выворачивающий нутро.

Лев мало и беспокойно спал. Большую часть дня он проводил лежа в полузабытьи, разглядывая саванну на стене сквозь полуприкрытые веки. Тамерлану казалось, что он чувствует запах раскаленной земли, свежего навоза и падали, алых цветов гибискуса. Грузные носороги проходили от зарослей тамаринда к озеру в поисках сочной травы. Под ногами слоновьего стада вздрагивали холмы. Леопард крался вдоль русла реки, выслеживая водяного козла, а затем с рычанием рвал добычу. Пестрые бабочки порхали над застоявшейся бурой водой, их легкие тени пятнали землю. Беззаботно чирикали ткачики, розовые скворцы вторили им мелодичным цвирканьем. Длинноногая птица-секретарь торопилась по своим делам — ни дать ни взять Липочка, опять забывшая сдать отчет. Назойливые москиты планировали атаки и пикировали, целя то в уши, то в беззащитный нос.

Тамерлан смахнул кровожадное насекомое — и понял, что вернулся домой. Выгоревшее жаркое небо расстилалось над ним, раскидистая акация отбрасывала густую тень, термитники торчали из голой земли обглоданными костями. Ветер доносил запах целого стада гну, вонь бородавочниковой норы и соблазнительный запах крови — похоже недалеко отсюда стая гиен завалила дукера. «Отнять бы у них обед», облизнулся лев — и зарычал во всю мощь легких, ощутив, что силы вернулись к нему. Свобода. Саванна. И будь что будет!

Легким шагом лев направился в сторону редкой рощицы баобабов — где-то там пировали пятнистые хищницы. И замер, услышав чье-то прерывистое дыхание. Тощий львенок прижался к земле, пытаясь стать незаметным. Он выглядел сиротой, давно не умывался, явственно голодал. И не сомневался, что чужой страшный лев убьет его одним взмахом могучей лапы.

Тамерлан усмехнулся про себя и осторожно лизнул детеныша:

— Эй, не бойся! Айда охотиться, раздобудем нам что-нибудь пожевать!

…Служители зоопарка пришли в совершенный ужас, вызывали милицию, привлекли розыскную собаку. Куда из вольера мог провалиться огромный лев? Ров он не перепрыгнет, дверь заперта. «Улетел» улыбалась Липочка и молчала.

Двери в Нарнию открываются в любых стенах.