Усталый до отупения Уманский нашел пару минут на беседу. Он согласился, что на фронте псу больше не место, его подвиг заслуживает большего нежели пуля в голову, но что ж тут поделаешь, молодой человек? Отправить в Энск? Через полстраны? Одного? Постойте-ка… собаке ведь потребен сопровождающий. А найдется ли в вашем зоопарке место для мальчика? Не шучу — дорожки мести, клетки чистить или кушать зверям варить? Хороший паренек, расторопный. И на фронте ему тоже не место.

…Павку Коваля медсанбат подобрал в сожженном селе под Харьковом. Сельчан согнали в клуб, привалили дверь бревнами и подожгли, кур и свиней побили, только невесть откуда прибившаяся вороная кобылка бродила по пустым улицам, да в теплом пепле безмятежно игрались котята. Из канавы кто-то стонал, санитары услышали и достали израненного, чуть живого подростка. Класть гражданских в военный госпиталь не полагалось, но Уманский протер очки и спокойно сказал начгоспиталя, что ребенка с операционного стола не заберут, пока он главный хирург. «Это легко исправить» — огрызнулся начгоспиталя. Уманский пожал плечами и не стал продолжать разговор — врачей на фронте все еще не хватало, а мальчику было столько же лет, сколько сыну в 41 м году.

Вскоре жизнь Павки оказалась вне опасности, он окреп, и не имея привычки сидеть нахлебником рьяно принялся помогать в госпитале. Выносил утки, мыл полы, писал письма, таскал носилки, высоким и звонким голосом пел «Нэсе Галя воду». Учился стрелять из винтовки, метать ножи, кидать гранаты. И мечтал о том дне, когда окажется на передовой, сможет отомстить за родителей. Ему шел пятнадцатый год, но высокий подросток выглядел старше. Уманский несколько раз безуспешно увещевал Павку, и опасался, что тот однажды сбежит на фронт. Капитан Добролюбов дослушал рассказ и кивнул — пусть будет так.

Рядовой Павел Коваль страшно возмутился боевому заданию — отвезти в тыл пса-инвалида и остаться в зоопарке для прохождения дальнейшей службы. Он упрашивал, клялся, показал, как ловко кидает нож, но Уманский остался непреклонен. Детям рано идти убивать.

Джим покорно дал привязать веревку к ошейнику, покорно втиснулся в смрадный вагон и поехал домой. Попутчики наперебой хвалили красавца пса и его боевые заслуги, Павка тоже ощутил гордость — чай не дворового кобеля везет, а ветерана войны. Он ласкал Джима, трепал за теплые уши, выбирал мелкий сор из густой длинной шерсти, не ел сам пока не накормит собаку. В сердце подростка зародилась привязанность к одинокому существу — у них обоих никого не осталось. Понемногу и пес оттаял, стал приветливей и бодрее. Но кошмары ему все еще снились и новый человек не мог заменить хозяйку.

В зоопарке хорошо приняли Джима — старый Джульбарс полгода как умер, хорошую собаку поди сыщи. А вот мальчишке сперва не слишком обрадовались. Война все еще шла, еды не хватало, посетители не спешили полюбоваться на понурых животных. Но раз приехали — что поделаешь? Обустроимся как-нибудь. У дяди Рифата с тетей Ляйсан родилось семь пацанов, трое старших ушли на фронт, один погиб. Места в доме для сироты хватило, но и работать пришлось как взрослому.

Вместе с дядей Рифатом Павка обходил дорожки зоопарка, складские помещения, кухню, проверял замки на клетках, учился различать и понимать зверей. Джим хромал рядом, рявкая, если наглая рысь пробовала протянуть лапу сквозь решетку или старый волк нарочито облизывался при виде нового человека. Повадки зверья пес не забыл и баловать никому не позволял.

В мае небо покрылось сверкающими цветами фейерверков. Грохот снарядов напугал Джима до стыдно лужицы, но зареванный Павка успокоил овчарку — война кончилась, больше стрелять не будут. Летом начали возвращаться сотрудники, привезли и новых зверей — мартышек, тигра, пару верблюдов. Огромный морщинистый слон с маленькими умными глазками покорил Павку до глубины души — мешая русские и украинские слова парнишка долго рассказывал дяде Рифату про то как живая гора орудует хвостом на морде — цоп капусту и йист соби. Пожилой сторож улыбался и бормотал «якши» — ему нравилось, что новичок любит животных. Вскоре дядя Рифат разрешил Павке дежурить сутками самому без присмотра — молод, да ранний, справится.

Бездомный сирота почувствовал себя властелином огромной страны с прудами и перелесками, замками и угодьями, разношерстными подданными и их секретами. Дневная и ночная жизнь зоопарка оказалась совершенно разной, помимо учтенных зверей здесь жили голуби и вороны, ежи и крысы, приблудный лис, пара сычиков… и пяток страхолюдных созданий, о которых имели понятие разве что составители бестиариев. Впрочем, Павка быстро догадался, что с обитателями клеток порой все сложно. И это ему тоже понравилось. Он вел записи, фиксируя догадки и наблюдения мелким почерком с жуткими грамматическими ошибками, пробовал рисовать необычных зверей и птиц. Заметив рвение неофита, зоотехник посоветовал парню поступить в местный техникум, благо знакомство есть, и получить нормальное образование. Подумав немного, Павка отказался — он уже понял, что сторожа самые важные люди в стране.

О Джиме он конечно не позабыл, но стал уделять псу меньше времени — собачий лай порой пугал робких созданий и мешал наблюдениям. У овчарки тем временем появился иной интерес.

Дядя Рифат первым заметил неладное — обычно Джим не страдал отсутствием аппетита и дочиста вылизывал миску. Кормили в зоопарке скудно и если бы не паек, положенный служебным собакам, пришлось бы довольствоваться пустой кашей. А так в миске нет-нет да попадались кости и хрящи с кусочками мяса. И пес повадился делать запасы, таскать мясной паек в конуру. Приносил, засовывал внутрь и укладывался у входа, сторожко шевеля ушами. Дядя Рифат позвал Павку, парнишка оттащил пса, старший сторож заглянул в будку — и чуть не лопнул от смеха. На куске мяса всеми четырьмя когтистыми лапами стоял черно-белый котенок размером с варежку и свирепо шипел на непрошеного гостя. Под носом у котенка красовалось пятно — словно маленькие усы очень знакомой формы. Дядя Рифат ловко схватил малыша за шкирку и выволок на свет.

— Ну и злой же стервец! Павка, глянь — вылитый Гитлер.

— Бачу, дядя Рифат. Гитлер и есть. Відпусти його, пока мени собака не з'їла.

Джим и вправду ощерил клыки, рычание клокотало в широкой груди пса. Слава богу, что дядя Рифат не хотел обижать кота — крысы в зоопарке плодились и здравствовали, мохнатых крысоловов могучей местной породы завербовали и вывезли очищать от грызунов Ленинград. А малыш обещал вырасти знатным охотником… Котенок вывернулся, вцепился сторожу в палец, дядя Рифат выругался и разжал руку. Мохнатый стервец юркнул к собаке, уселся между передних лап и начал демонстративно вылизываться. Гитлер и есть!

На собачьих харчах кот рос быстро, из взъерошенной варежки с хвостом-щеткой превратился в роскошного зверя. Черно-белая шкурка лоснилась, длинные усы топорщились, желтые глаза смотрели на мир презрительно и спокойно. Охотник из Гитлера оказался хороший, первую крысу он задавил еще зимой и с тех пор регулярно украшал порог сторожки свежей добычей, доказывая, что не зря ест свой хлеб. К слову он обожал ржаные горбушки, ради них, презрев достоинство, становился на задние лапы и царапал передними воздух — угости, человек! До воровства со стола кот ни разу не унижался.

Пока Гитлер помещался в ладонях, пес ухаживал за ним как за щенком. Вылизывал, грел, воспитывал, мог и зубами прихватить за капризы. После первой успешной охоты зауважал. Джим прощал Гитлеру хулиганские выходки — напрыги из-за угла, охоту за пушистым хвостом, дурную привычку лупить лапой по носу, когда пес устраивался дремать на солнышке. В дождливые дни и снежные месяцы приятели спали вдвоем в конуре, кот мостился под боком у пса и тихонько мурлыкал. Ранней весной Гитлер пропал на месяц, вернулся драный, с разорванными ушами и шрамами на довольной морде. Дружба возобновилась.

На дежурства они выходили вместе — впереди маршировал Павка, следом вышагивал Джим, на его мохнатой спине, важно поглядывая по сторонам, ехал Гитлер. Внимательный кот первым замечал непорядок и начинал выть мерзким голосом, пес басовито лаял, сторож шел разбираться. Старенький дробовик, заряженный крупной солью, Павка с собой не носил — случайные пьянчужки и притаившиеся парочки разбегались от звонкого заливистого свистка, а грабители в зоопарк не захаживали… до поры — до времени.

Зима с сорок шестого на сорок седьмой выдалась холодной и малоснежной. Одичалые псы, волчьи вымески, злобные и бесстрашные, повадились резать скот в деревнях, забираться в хлева и овчарни, как делали всю войну. Вот только домой вернулись мужчины, обнаглевших хищников встретили вилами, топорами и выстрелами. Уцелевшие псы потянулись из лесов в город — к городским помойкам и задворкам, мягкотелым домашним шавкам и непуганым кошкам. Поговаривали, что пропадали и люди — припозднившиеся забулдыги, безногий нищий, сумасшедшая тетка из вороньей слободки.

В зоопарке погибли лебеди — самка повредила крыло и осталась зимовать на пруду вместе с самцом. Дядя Рифат спал крепко и не услышал гомона, а поутру на льду остались лишь перья. Следом кто-то вломился в курятник, изрядно проредив куриное поголовье. Спустя пару дней случился настоящий погром на складе — погрызли мясо, разорвали мешки с крупой, перепортили овощи. Пол был в собачьих следах. Услыхав об этом, временно исполняющий обязанности директора товарищ Шубин, толстенький мужичок, до войны бывший начальником птицефабрики, не придумал ничего умнее, чем обвинить Джима в бесчинствах. Собака фронтовая, контуженная, мало ли что ей в голову может взбрести. В расход его и взять нормального сторожевого пса, молодого, здорового. Павка с трудом сдержался, чтобы не обозвать начальника тыловой крысой. Хитрый дядя Рифат кое-как сгладил конфликт, но от греха подальше Джима посадили на цепь.