Поставив чашку на столик, Леон наклонился вперед и пристально посмотрел на жену.

– Элен, – вкрадчиво сказал он, – либо ты едешь в город так, как предлагаю тебе я, либо ты не едешь вовсе.

Несколько мгновений она только лишь смотрела на него, но сдержанность изменила ей, и она ответила достаточно резко:

– Я намерена ехать с Робертом. Мне очень жаль, что я вынуждена идти против твоей воли, Леон, но мне не нравится, когда мной командуют. Не забывай, что я – англичанка.

– Ты – моя жена, и будешь делать то, что я сочту нужным.

– Я уже договорилась с Робертом. Он заедет за мной.

– Заедет сюда? – Леон был поражен. – Ты действительно попросила его заехать за тобой домой?

– А что в этом такого? – Элен действительно не видела ничего дурного в том, что Роберт заедет за ней домой, но, судя по выражению лица Леона, она ошибалась. Странно, что Роберт сам ничего не объяснил ей – ведь он-то хорошо знал местные порядки. – Если хочешь, я позвоню ему и попрошу подождать меня в поселке.

– Ты позвонишь ему и отменишь вашу договоренность. Я с самого начала предупреждал тебя, чтобы ты вела себя осмотрительно и не подавала повода к пересудам. А то, что ты задумала совершить, наверняка сделает меня объектом насмешек.

– Но это же просто глупо! Почему моя поездка с Робертом может причинить тебе зло?

– Это очень маленький поселок; к тому же на Кипре каждый считает себя вправе интересоваться делами соседей. Я не хочу, чтобы имя моей жены связывали с этим англичанином. – Голос Леона звучал строго, и даже в слабом свете бра было отчетливо заметно суровое и непреклонное выражение его лица. Элен было неприятно подчиняться, но она чувствовала, что дальнейший спор не только бесполезен, но и принесет ей лишь унижение. Леон все равно добьется своего… и не только в данной ситуации. Она молча смотрела на него, испытывая смутную тревогу, и это ощущение заставило Элен стать осторожной и больше не противоречить мужу.

– Если ты так настаиваешь, я откажусь от поездки с Робертом. – Напряженный разговор вымотал ее; Элен понимала, что выглядит сейчас совсем бледной. Строгие глаза Леона без всякого интереса взглянули на нее.

– Ты поедешь со мной? – спросил он. Элен кивнула. – Нам придется встать очень рано. Очень жаль, но ничего не поделаешь. Завтра у меня будет тяжелый день, и мне надо пораньше прибыть в офис, чтобы все успеть.

Утро было ясным и свежим, солнце ярко светило на безоблачном небе. Элен удобно устроилась на переднем сиденье огромного черного «мерседеса», предчувствуя, что поездка окажется приятной. Выехав за пределы Кирении, они присоединились к конвою. В их колонне, которую сопровождали солдаты в голубой форме ООН в джипах, находилось множество грузовиков, автобусов и личных автомобилей.

Все было спокойно: кроме наблюдательных постов и предупреждений, что фотосъемка запрещена, не ощущалось никаких признаков того, что дорога контролируется. Искоса взглянув на мужа, Элен увидела, что он абсолютно спокоен. Леон не выражал абсолютно никакого неудовольствия по поводу того, что ему приходилось ехать в этой длинной колонне, не имея даже возможности обогнать идущие впереди машины.

– Жаль, что здесь происходят беспорядки, – задумчиво произнесла Элен, глядя на мелькавший за окном прекрасный пейзаж. Остров Афродиты был создан для любви, а не для ссор.

– Все уладится, – спокойно ответил Леон. – Мы все – киприоты, и у нас нет причин для вражды. – Элен вспомнила, что его симпатии на стороне турок, и вновь удивилась своему мужу, остававшемуся тем не менее для нее совершенно чужим человеком.

Скоро началась северная горная цепь, образованная сильным землетрясением, которое разрушило известняковое плато и создало эти отроги. На вершине возвышались замки святых Иллариона, Буффавенто и Кантара. Склоны гор покрывали кипарисовые и оливковые рощи, а внизу густым ковром расстилались весенние цветы. Обширная равнина Мессории, голая и засушливая в ноябре, теперь буйно зеленела всходами пшеницы и ячменя. То тут, то там среди этой зелени попадались огромные поляны алых маков.

Наконец впереди показался плакат «Добро пожаловать в свободную зону». Колонна распалась, и каждая машина тронулась по своему собственному маршруту. Леон прибавил газу, оставляя позади себя тяжелогруженых мулов, женщин-крестьянок с корзинами на голове и редких мотоциклистов с девушками на задних сиденьях.

– Что ты собираешься делать? – поинтересовался Леон, останавливая машину у своего офиса. – Тебе ведь еще рано идти к твоей подруге?

– Пожалуй. Я бы осталась здесь ненадолго – если это не причинит тебе неудобства.

Леон улыбнулся.

– Я же сам предложил тебе остаться, – напомнил он и вышел, чтобы открыть перед женой дверцу машины. – Сейчас мы выпьем кофе.

– Нет, не беспокойся. Я же понимаю, что тебе надо работать.

Но Леон все-таки настоял на своем. Когда они поднялись в его кабинет, там уже находился тот самый человек, который отвозил Элен и детей в Кирению. Его звали Теофилос. Он приветливо улыбнулся, когда Леон представил его своей жене, и попросил называть его просто Тео. По просьбе Леона он принес кофе – две чашечки с неизменным стаканом холодной воды. Элен села по одну сторону стола, Леон – по другую. Он наблюдал за женой, пока та неторопливо пила кофе. На ней было надето, платье из хлопка, но такого темного цвета, что она выглядела в нем совершенно бледной. Неожиданно Леон осторожно поинтересовался:

– А ты не собираешься здесь пройтись по магазинам? – Элен опять подумала, не намекает ли он на то, что ей следует купить себе новое платье.

– Мне ничего не нужно, – ответила она. – Хотя нет, детям надо купить носочки. Я, возможно, зайду в магазин, если мы с Труди пойдем в город.

Леон больше не стал продолжать эту тему. Убрав поднос со стола, он достал папку с бумагами, но прежде чем заняться делами, взглянул на жену. Он потянулся было за газетой, чтобы дать ее Элен, но передумал.

– Мне кажется, что ты еще недостаточно хорошо знаешь греческий, чтобы читать на нем, – с улыбкой сказал он и протянул жене английское издание «Сайпрес Мейл».

Примерно через час Тео отвез Элен к дому Труди.

– Он заедет за тобой в половине пятого, – предупредил Леон, когда Элен уходила из офиса.

– А как же дети? – удивилась Элен. – Я могу вернуться раньше, автобусом.

– Ничего с ними не случится, – возразил Леон. – Отдыхай. Желаю тебе хорошо провести день.

На улице, на которой жила Труди, просторные виллы соседствовали с небольшими коттеджами и многоэтажными домами. В садах росли пальмы и кипарисы, апельсиновые и мандариновые деревья. Всюду пестрели цветы – их было множество. Вьющиеся растения обвивали балконные решетки и спускались вниз по стенам.

– Мне пришлось закрыть ставни, – объяснила Труди, когда Элен вошла в комнату. – На солнце все выгорает.

– Я еще не привыкла к тому, что надо закрывать окна от солнца. Мне это кажется неестественным.

– Я понимаю. Сначала я тоже не помышляла о том, чтобы закрываться от солнца, ведь в Англии мы так редко его видим. – Труди предложила своей гостье пройти в комнату, выходившую на теневую сторону. Там оказалось прохладно, хотя окна и ставни были открыты. – Посидим здесь – тут конечно не так красиво, как в гостиной, зато прохладнее.

– Здесь тоже красиво, – возразила Элен, усаживаясь у окна. – Мне вообще очень нравится твоя квартира.

– Но я думаю, что она совсем не такая, как твой дом. – Элен покраснела. Она уже в четвертый раз приезжала к Труди, и еще ни разу не приглашала подругу к себе. – Что будешь пить?

– Апельсиновый сок. – Наблюдая, как хозяйка готовит им обеим напитки, Элен подумала, как замечательно выглядит ее подруга. Когда-то и она сама была довольно привлекательной, вздохнула Элен, вспоминая дни своей юности. Тогда у них с Труди отбоя не было от молодых людей. Но Элен встретила Грегори и с первого взгляда влюбилась в него. Они стали откладывать деньги на свадьбу, и через два года поженились. Мысленно возвращаясь к этим дням, Элен теперь ясно понимала, что Грегори охладел к ней очень быстро. Но у них с мужем сохранились прочные семейные отношения, и Элен была вполне счастлива. Блаженство первых дней супружеской жизни не могло длиться вечно, Элен это понимала, и поэтому потеря остроты чувств не слишком расстраивала ее. Рождение же ребенка принесло ей ощущение полного счастья, которое способно дать женщине только материнство.