И тогда он может отправляться к своей Пауле, потому что она, Элен, не потерпит его рядом с собой.

Измученная душевными переживаниями, Элен постепенно погрузилась в сон. Она проснулась, когда уже смеркалось. Леон сидел у ее постели, и она попросила его раздвинуть шторы.

– Уже стемнело, дорогая. Ты долго спала. – Как ловко он изображает заботу о ней! А ведь всего несколько часов назад она поверила бы в его искренность. Леон зажег свет. – Тебе стало лучше?

– Да, спасибо, Леон. – Он помог ей сесть. – Дети поели?

– Арате покормила их. Элен, дорогая, мы никуда не поедем, если ты плохо себя чувствуешь.

– О нет, я в полном порядке. Это была лишь головная боль.

– Ты уверена? Элен кивнула.

– Конечно. Я уже встаю.

– Не беспокойся за детей. Арате позаботится о них.

– Она не любит их купать. Нет, мне надо встать.

Шок все-таки не прошел бесследно. Элен по-прежнему была бледна, а за ужином почти не притронулась к еде. Леон заметно волновался за жену; сердце Элен наполнилось горечью, она больше не верила ему.

На следующее утро дети поднялись в шесть часов. Леон велел им вернуться в свои комнаты и не шуметь.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он Элен, увидев, что она проснулась. – Если тебе не стало лучше, мы никуда не поедем. – Он с нежностью обнял жену. Как он может быть таким лицемером? Может быть, его поступкам есть какое-то объяснение? Если он не влюблен в Паулу, зачем же тогда подарил ей картину Элен? И зачем та взяла ее? В этом не было никакого здравого смысла. Ни одна женщина не захотела бы иметь у себя картину, написанную женой своего любовника. Но тогда каким образом картина могла попасть к Пауле, если Леон не дарил ее? Элен почувствовала, что пальцы мужа нежно гладят ее по щеке. Может быть, спросить его о картине? Разрешится ли тогда эта загадка? А если Леон все же виноват? Тогда они наверняка поссорятся, а именно этого Элен и старалась избежать ради детей. Их голоса опять стали слышны в коридоре. Веселые возбужденные голоса…

Первый день своего пребывания в Пафосе они провели у матери Леона, а после чая он повез Элен с детьми в Ктиму, где снял номер в современном отеле. В этот день детям разрешили подольше не ложиться спать, но когда те все же уснули, Леон предложил Элен прогуляться. Стояла чудесная восточная ночь. Небо было безоблачным, а над землей величаво проплывал серп луны. Море было спокойно, волны не спеша набегали на прибрежный песок. Элен молча шла рядом с Леоном и гадала, заметил ли тот произошедшую в ней перемену. Несмотря на все усилия, она не могла держаться так, будто бы ничего не случилось, и смотреть на мужа с прежней нежностью. Если Леон и заметил в поведении Элен что-то необычное, то не обмолвился об этом ни словом. Возможно, он решил, что жене просто нездоровится, хотя, когда он спросил Элен о ее самочувствии, она твердо заявила, что абсолютно здорова.

– Море такое спокойное, – нарушил молчание Леон. – Завтрашнее утро мы проведем на пляже. А после обеда возьмем машину и поедем в лес.

– Туда долго ехать, Леон? Как ты думаешь, детям там понравится?

– Тебе понравится. – Он взял жену за руку. – Эта поездка для тебя, а не для детей. Они прекрасно проведут время на пляже, а если им не понравится в лесу, то им придется немного потерпеть.

Элен подняла голову, пытаясь разглядеть выражение его лица, но было слишком темно. Как он может так искусно притворяться? Внезапно она вспомнила Грегори. Тот притворялся целый год, а у нее не возникло и тени сомнения. Его отношение к жене совершенно не изменилось; они даже никогда не ссорились между собой. Так что в поведении Леона не было ничего особенного. Нет, она не заблуждается на этот счет: просто он на редкость преуспел в искусстве обмана.

Для детей поездка стала незабываемым событием. Они радовались каждому мгновению, проведенному в Пафосе, а Элен радовалась глядя на них. Детям был необходим отдых, ведь у них уже много лет не было нормальных каникул, и если бы эта поездка не состоялась, Элен никогда не простила бы себя. Однако сама она дошла до предела отчаяния, ведь она тоже с нетерпением ждала этой поездки. Они собирались провести это время всей семьей, и Элен представляла себе, как они будут счастливы все вместе. Но ничего не получилось. Каждый день отдыха приносил ей только боль разочарования.

Утро последнего дня они провели на пляже, в маленькой бухточке к западу от Пафоса. Чиппи уже умел плавать, и Леон учил держаться на воде Фиону. Дети прекрасно загорели и окрепли.

– Жаль, что мы возвращаемся домой, – сказала Фиона. – Может быть, задержимся еще на один день, дядя Леон?

– К сожалению, нельзя, Фиона. Но мы приедем сюда снова… возможно, через несколько недель. – Леон повернулся к жене. – Как ты считаешь, Элен? Ты не возражаешь?

– Нет… – Она опустила голову, чтобы скрыть свое расстроенное выражение лица. Она больше не выдержит таких мучений. К тому же по возвращении домой она собиралась высказать Леону все, что ей стало известно. А после этого никаких поездок уже не будет.

– Ты говоришь как-то неуверенно, Элен. Тебе здесь не понравилось? – Никаких нежных слов в последние дни, подумала Элен. Взгляд Леона вновь стал суровым, будто его что-то тревожило.

– Очень понравилось, – солгала Элен, видя как пристально смотрит на нее Фиона. – Мы все прекрасно провели время. Верно, Чиппи?

Ее слова прозвучали не слишком убедительно. Дети, конечно, ничего не заметили, но Леон помрачнел.

– Да, мы здорово отдохнули, но я не прочь вернуться домой, если мы опять когда-нибудь сюда приедем. Ты обещаешь, дядя Леон? – спросил Чиппи.

– Обещаю, – ответил Леон и пристально посмотрел на жену. Он ясно давал ей понять, что скоро они опять предпримут такую поездку, нравится это ей или нет. Элен почувствовала, как сердце у нее учащенно забилось. Она была уверена, что после откровенного разговора с Леоном все пойдет так, как захочет она, и она сможет диктовать ему свои условия. Но не преувеличивает ли она свои возможности? Если Леон и раньше не оставлял ей выбора, то почему он сделает это сейчас? И чем больше Элен думала по этому поводу, тем яснее осознавала, что ее положение в браке никоим образом не изменится. Элен посмотрела на мужа. Он сидел на песке, глядя на нее своим строгим взглядом, который столько раз внушал ей страх.

Как она могла хоть на минуту представить себе, что сможет диктовать свои условия этому мрачному киприоту, который по иронии судьбы является ее мужем? Сейчас Элен готова была посмеяться над своей самонадеянностью. Нет, она не сможет освободиться из-под власти Леона. То, что она узнала о нем, ничего не меняет и все останется так, как и прежде.

Твердо решив объясниться с Леоном начистоту, Элен тем не менее постоянно откладывала этот разговор. Причина заключалась в обычной трусости. Она уже знала, каким бывает Леон в гневе, знала его жестокость, и поэтому заранее боялась предстоящего объяснения. Ему, конечно, не будет стыдно, да к тому же, как утверждал Роберт, ни один киприот не станет искать оправдания своим поступкам. Значит, никакого раскаяния она от него не дождется.

Поэтому Элен отказалась от мысли рассказать Леону о том, что ей известно, у кого находится ее картина. Не имело смысла создавать ситуацию, в которой больше всех пострадает она сама. Но ее сдержанность привела к неожиданным последствиям. Леон не мог понять причины такой резкой перемены жены по отношению к нему. Некоторое время он молча это терпел, Элен казалось, что только гордость мешает ему потребовать от нее объяснений. Однако в конце концов Леон не выдержал.

У детей продолжались каникулы, и они поехали погостить к Асмене и Василиосу. После ленча Элен ушла в гостиную. Она читала книгу, когда в комнату вошел Леон. Не говоря ни слова, он взял книгу у нее из рук и бросил на стол.

– Я требую объяснений, Элен. Я думаю, что вправе это сделать, не так ли?

– Объяснений? – Почему она вдруг задрожала? Он не может сделать ей ничего дурного. – Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Леон.