Перезарядив оружие, солдат ТХЛ пошёл прочь, подыскивая себе очередную цель, он больше не обращал внимания на Рахмаэля. И он тоже знал, что ожидает того. О Рахмаэле можно было забыть, отныне он не принадлежал к окружающему миру, он больше не существовал.

Подстёгиваемый командой онемевшей, но продолжающей функционировать доли мозга, Рахмаэль машинально побежал за солдатом. Не теряя ни секунды, не заметив преодолённого расстояния, он схватил его, оттащил в сторону и завладел длинным метательным ножом, висевшим на поясе солдата. Стискивая ему горло левой рукой, Рахмаэль широко размахнулся — прочертив воображаемую дугу, лезвие устремилось в живот жертве, проследившей движение взглядом. Удерживаемый Рахмаэлем солдат дёрнулся всем телом, его глаза вдруг потускнели и высохли, словно влага из них испарилась тысячу лет назад. А нож в руке Рахмаэля вдруг стал чем-то незнакомым.

Существо, которое он держал в руке, прекратило горизонтальное движение. Оно перемещалась теперь в ином направлении — ни вверх, ни вперёд. Рахмаэль никогда не видывал такого направления и испугался, ибо оно двигалось, но и оставалось на месте, поэтому не было необходимости изменять фокусировку глаз. У него на глазах сияющее, хрупкое и прозрачное существо украшало себя, извлекая из собственного главного ствола тонкие ветки, напоминающие стеклянные сталагмиты. Перемещаясь судорожными рывками и прыжками во внепространственное измерение, существо-дерево развивалось до тех пор, пока его совершенство не ужаснуло Рахмаэля. Теперь оно заполняло собой весь мир; выйдя из его руки и пройдя через ряд изменений, оно оказалось повсюду, не оставив места ничему иному и вытеснив из пространства прежнюю реальность.

И оно продолжало развиваться.

Тогда Рахмаэль решил отвести от него взгляд Мучительно сосредоточась, он представил себе во всех подробностях солдата ТХЛ и засёк то место относительно гигантского, заполняющего мир существа-дерева, где мог находиться этот солдат. Затем он с усилием повернул голову и устремил туда взгляд.

Маленький круг, словно дальний конец опускающейся трубы, открыл перед ним крошечную частицу прежней реальности . Внутри этого круга он различил лицо солдата ТХЛ, сохранившее обычную свежесть и форму. Одновременно в бесконечном пространстве вне далёкого круга с реальностью замигала и заискрилась такая масса нестерпимо ярких форм, что даже не сосредоточиваясь на них, он почувствовал боль. Они привели в смятение оптический сегмент его сенсорной системы, хотя и не оставляли в ней своих отпечатков. Невыносимо яркие формы продолжали вливаться в него, и он знал, что они останутся надолго. Вернее, навсегда. Они не уйдут никогда .

Он осмелился на кратчайший миг взглянуть на одну из световых фигур, притягивающую взгляд своей бешеной активностью. Находящийся под ней круг с прежней реальностью изменился. Рахмаэль торопливо отвёл от фигуры взгляд. Слишком поздно?

Лицо солдата ТХЛ. С опухшими глазами. Бледное. Он ответил на взгляд Рахмаэля, их глаза встретились, они увидели друг друга, и после этого физиономические качества пейзажа реальности быстро рассыпались новым изменением: глаза превратились в скалы, которые мгновенно поглотил леденящий ветер, засыпавший их снежным покровом. Скулы, щёки, рот и подбородок, даже нос исчезли, обратясь в голые валуны меньшей величины, также уступившие снежной буре. Остался торчать лишь кончик носа — одинокая вершина над раскинувшейся на десятки тысяч миль пустошью, губительной для всего живого. На глазах у Рахмаэля прошли годы, отмеченные внутренними часами его разума, он ощущал ход времени и осознавал причину упорного нежелания пейзажа ожить. Он понял, где находится, увидев знакомое зрелище, не узнать которое было ему не просто под силу.

Это был ландшафт ада.

«Нет, — подумал он. — Это должно прекратиться». Потому что он увидел возникшие повсюду крошечные фигурки, они оживляли ад своими лихорадочными приплясываниями, привычными для них — и для него, как будто он снова видел знакомое зрелище и знал наверняка, что вынужден будет созерцать его ближайшую тысячу лет.

Его сосредоточившийся на этой единственной мысли страх навалился на ад обжигающим лучом и отбросил снежный покров, испаряя его тысячелетнюю глубину. Скалы появились опять, затем отступили во времени, чтобы снова оказаться чертами лица. Ад с пугающим послушанием обратился в прежнее состояние, словно вытолкнуть его из занятой им крепости реальности не составляло никакого труда. И это напугало Рахмаэля больше всего, ибо сулило ужасные неприятности. Чтобы обратить вспять процесс возникновения извечного адского пейзажа, достаточно было ничтожно малой частицы жизни, хотя бы капли воли, желания и намерения. А значит, во время недавнего появления перед ним ада в Рахмаэле отсутствовали какие бы то ни было признаки жизни. Ему отнюдь не противостояли мощные внешние силы. У него не было противника. Ужасные трансмутации окружающего мира во всех направлениях появились стихийно по мере затухания его собственной жизни и (хотя бы на миг) перекрыли ему реальность.

Он умер.

Но сейчас он снова ожил.

Спрашивается, где? Не там, где он жил прежде.

Обычное естественное лицо солдата ТХЛ маячило в съёжившемся отверстии, сквозь которое проглядывала реальность, — лицо, не запятнанное никакими адскими признаками. Всё будет в порядке пока он, Рахмаэль, удерживает это лицо перед собой. И пока он говорит. Это поможет ему преодолеть испытания.

«Но солдат не ответит, — подумал Рахмаэль. — Ведь он пытался убить меня, хотел, чтобы я умер. Он действительно убил меня. Этот парень — единственная внешняя связь — не кто иной, как мой убийца». Он вгляделся в лицо солдата и встретился с ответным взором немигающих совиных глаз, в них были жестокость и отвращение, желание убить его, причинить страдания. Солдат ТХЛ смолчал; Рахмаэль ожидал долгие десятилетия, но так и не услышал ни единого слова. Или он не смог их расслышать?

— Чёрт тебя побери, — не выдержал Рахмаэль. Собственный голос не дошёл до него, он ощущал в своей гортани дрожь звука, но слух его не воспринимал внешних изменений — ничего. — Сделай хоть что-нибудь, — сказал Рахмаэль. — Пожалуйста.