Дз-з-з-зынь! Дз-з-з-зынь!

Мишель вскочила с постели, разбуженная настойчивым звонком. Времени было всего полдесятого – и это в первый выходной, что она позволила себе за три недели. Муж ее на несколько дней уехал куда-то на съемки, и она могла бы спать и спать…

Дз-з-з-зынь! Дз-з-з-зынь! Дз-з-з-зынь!

Вот ведь какой неугомонный! «Неужели мир не может оставить меня в покое хоть на один день!» – в отчаянии застонала она. Настроение у нее было препаршивое, а день еще и начаться-то толком не успел. Выбора у нее не оставалось, и она, тяжело вздохнув, поднялась.

Она натянула на себя халат, вышла из комнаты и спустилась по лестнице, не переставая недовольно ворчать. Сквозь маленькое окошко у входной двери она увидела огромный букет белых лилий, за которыми была почти не видна голова принесшего их молодого человека.

– Что? Кто? Филипп?

Она открыла дверь.

– Мадам Бертье?

– Да…

– Это вам. Всего вам доброго!

Цветы были замечательные, но имени их приславшего нигде не обнаруживалось. Мишель пожала плечами, полагая, что отсутствие карточки выглядит довольно странно… Но тут она заметила конверт, прикрепленный к прозрачный упаковке, и догадалась, что там внутри, даже не открывая его, – одна из таких маленьких открыток с цветочками, ленточками и птичками. Она готова была спорить на что угодно, что на открытке банальная строчка, нацарапанная кем-нибудь из работников магазина: «Я тебя люблю. Филипп». Невзирая на эти мысли, подношение привело ее в более спокойное и умиротворенное состояние. Кроме того, ее, конечно, снедало любопытство.

Нет сомнения, это еще одна попытка ее дорогого муженька помириться с ней… Непродуктивная и предсказуемая попытка, которая конечно же не решит их проблем. Но все же попытка… Она бы предпочла, чтобы он придумал что-нибудь пооригинальнее, но такой поступок типичен для мужчины, которого она женила на себе и втайне надеялась изменить со временем к лучшему. Она вспомнила старую шутку, которую услышала лет сто назад: «главная проблема брака в том, что женщина выходит замуж, надеясь, что ее муж изменится, а мужчина женится, надеясь, что его жена всегда останется такой, как в день свадьбы».

Наконец она взяла открытку. Она и в самом деле была маленькой, но без всяких иллюстраций – абсолютно белая. Она раскрыла ее и увидела не предсказуемое «Я тебя люблю. Филипп», а загадочное: «Я уже некоторое время наблюдаю за Вами». И все. Ни подписи, ни инициалов, никаких тебе «Я тебя люблю» или «Прости меня». «Что это значит?» – спрашивала она себя в полном недоумении. «Я уже некоторое время наблюдаю за Вами?» Нет, такой лаконизм совсем не в духе Филиппа; стиль резкий и почерк отнюдь не аккуратный, как у Филиппа, что подтверждало ее предположение: послание было, по всей видимости, продиктовано по телефону. Но к чему такая таинственность?

Она пребывала в полном недоумении и некоторое время так и стояла у дверей, пытаясь разгадать загадку. Она теперь проснулась окончательно, и возвращаться в кровать уже не имело смысла. Она с сожалением отказалась от своих планов поспать подольше и постаралась утешиться хотя бы хорошей горячей ванной.

Эта записка не давала ей покоя, даже когда она входила в пузырящуюся ванну. Когда Филипп уходил из дома день назад, обстановка была хуже некуда. Напряжение между ними росло на протяжении последних нескольких месяцев и теперь вылилось в брань и ссоры. А почему? Она так толком и не могла понять. Возможно, это было следствием недомолвок, которые нужно было прояснить давным-давно, но вместо этого они подавляли, таили, носили в себе эти невысказанные претензии. Они были женаты уже пять лет, у обоих была работа и оба очень ее ценили, хотя она и отнимала у них массу времени; детей у них не было – тоже по причине большой занятости. Правда их отношения оставались довольно стабильными… вплоть до последнего времени. Мишель вдруг поняла, что не может вспомнить, когда они в последний раз занимались любовью… Месяца три назад, наверно, случилась у них очередное отработанное до автоматизма совокупление, завершилось оно быстро и было лишено даже малейшего намека на страсть. «Видимо, в этом есть и моя вина, – размышляла она. – Работаю слишком много… Конечно, как можно винить главу дома в том, что его жена чувствует себя неудовлетворенной. У него столько времени отнимает работа, и он, конечно же, не может ею пожертвовать… А моя работа – так, пустяки, да? Минимум того, что я могу сделать, – это найти энергию, чтобы работать по шестьдесят часов в неделю, решать все маленькие хозяйственные проблемы и, последнее, хотя и не менее важное, постараться оживить любовь и восхищение в моем повелителе. Что может быть проще?»

В то утро, несколько дней назад, случился в конце концов взрыв. Он ей ясно дал понять, что вот-вот свихнется из-за нее. А она с еще меньшей тактичностью призналась, что он ее больше ничуть не возбуждает. Он тогда ушел, и с тех пор она его не видела и не слышала, если не считать сегодняшней маленькой демонстрации. Но вот слова, которыми он воспользовался… Доказывали ли они его намерение (нечто эфемерное, чего она при всем желании не смогла разглядеть за последние несколько месяцев) продолжать их отношения? Или он сделал этот жест, чтобы предупредить ее обвинения в том, что он якобы больше не любит ее? Ничего путного ей в голову не приходило, а все, что приходило, не имело смысла. Ее муж всегда стремился к ясности и искренности. Нередко он бросал ей: «Скажи, что ты чувствуешь, и покончим с этим!»

«С чего же это он теперь, – спрашивала себя она, – напускает столько таинственности и тумана?»

Эта загадка не давала Мишель покоя, медленно, но верно вытесняя из ее головы все другие мысли. Она пыталась сказать себе, что у нее есть занятия куда как поинтереснее, чем расходовать свое драгоценное время на мысли о том, что там может быть на уме у Филиппа, но она ничего не могла с собой поделать, и ее мозг снова и снова возвращался к этой проблеме. Время перешагнуло за половину десятого, а ванна ничуть ей не помогла. Она начала ходить по квартире, как лев по клетке, и вдруг, ударив ей по нервам, зазвонил телефон.