Больной лежал я в поле на войне

Под тяжестью сугробного покрова,

Рыдание, пришедшее ко мне,—

Вот первый повод к появленью слова.

И не внимал я голосу творца,

Но чувствую, что оставляет сила,—

Кровь отошла нежданно от лица

И к сердцу на мгновенье подступила.

И жалобы моей полночный крик

Средь тишины, наполнившей траншею,

Был беззащитен, но и был велик

Одною лишь истошностью своею.

И был тогда, признаюсь, ни при чём,

Когда, больной, дышал я еле-еле,

Тот страшный ангел с огненным мечом,

Десницей указующий на цели.

1962

БАБКА АНАСТАСИЯ

Молилась бабка за меня,

моей лишь пользы ради,

пред чёрной вечностью склоня

свои седые пряди,

поднявши взор до высоты,

в рубахе и босая,

сведённые в щепоть персты

неистово бросая.

Она, бездонной ночью той,

молила матерь божью,

чтоб не спознался с клеветой,

ни с низостью, ни с ложью.

Молила в окруженье тьмы,

поникшая уныло,

чтоб от тюрьмы и от сумы

меня бы охранило.

Молила, не стирая слёз,

перед лампадным кругом,

чтоб я не голодал, не мёрз,

чтоб не был предан другом.

Чтоб я ночами мирно опал,

чтоб не был бы бездельник,

чтоб я не спился, не пропал,

не взял казённых денег.

Чтоб жизни пыточный мороз,

чья нестерпима сила,

я бы, упорный, перенёс,

чтоб жизнь не надломила.

Чтоб я не знал тоски.

Лютей

она всего на свете!

Чтоб было всё, как у людей:

и дом родной, и дети...

Молилась бабка обо мне,

и ноги были босы...

Стекали при ночном огне

без остановки слёзы.

Она просила уберечь

от злого произвола!..

И восходила кверху речь

до самого престола.

1975

* * *

С детских лет и мне завет завещан

скромности. Его я берегу...

Но я видел раздеванье женщин

на пустом рассветном берегу.

Над рекой заря, белея, стыла.

Меленький кустарничек. Плоты...

Предо мной тогда предстала сила

женской откровенной наготы.

И на миг вдруг всё оцепенело:

оказались вдруг тогда слиты

белизна немыслимая тела

с белизной надречной чистоты.

1973

* * *

Мои друзья — загадка для меня:

Супруга. Положение. Машина.

Высокомерней вид день ото дня.

Грозней очки. Безбрежнее плешина.

Тот «пульке» предан, этот — гаражу,

Тот с псом гуляет. Горькая пропажа!

На друга озадаченно гляжу:

Ровесник! А как будто бы папаша.

Ползёт солидно, не бежит бегом.

Портфель. К губе прилипла сигарета.

Не с вами я. Я в возрасте другом!

Я где-то там. Я задержался где-то!

1961

* * *

Поэту всё мешает на планете:

Когда соседи рядом гомонят,

Безмолвие, и если плачут дети,

Коль есть семья, и если не женат...

И он, как знахарь, не спеша мешает

Всё то, что закипает в глубине.

Поэту в этом мире всё мешает:

Воротничок, картина на стене...

Он, как сквозь чащу, движется сквозь вещи,

Здесь топь. Мгновенье. И смотри: погряз...

...Он гонит всё, чтоб проступала резче

Та суть, что укрывается от глаз.

1966

МАЛЬЧИКИ

На чердаках и в сумраке подвалов,

В кухмистерских, где толчея и чад,

Исполнены высоких идеалов,

Мальчишки о России говорят.

О мальчики российские!

Не вы ли

Мир потрясли когда-то в десять дней,

Комдивами садясь в автомобили,

Комбригами влезая на коней...

Да, так же, как за книжками в подвале,

На сходке иль в студенческой норе,

Они исканье правды продолжали

Под знаменем и с шашкой на бедре.

Шли на врага с тяжёлыми полками,

Когда весь край мятущийся горел...

Попавши в плен, не заслонясь руками,

Спокойно выходили на расстрел.

В тот трудный час их укрепляла вера...

Сняв шлемы, белокуры и чисты,

Они стояли,

в дуло револьвера

Смотря глазами, полными мечты.

1957

БАЛЫ

Балы! От шпор до штукатурки,

От люстр до коков — всё дрожит...

Вон — Пестель, он летит в мазурке.

Вон — с дамой Вяземский кружит.

Трещат вощёные паркеты.

Солдаты дуют, молодцы!

Кружат сановники, поэты,

Тираноборцы, мудрецы.

Стихи — в альбомах женщин милых.

Трактаты — в дружеском письме...

Как всё легко!

Мазурка в жилах,

В душе мазурка

И в уме.

Всего каких-то полтораста

Иль двести продержалось лет...

О мир танцующий дворянства,

Тебя уже в помине нет!

Твои подмётки отстучали...

Ты так был яростно спалён,

Что средь псковских болот торчали

Лишь камни эллинских колонн.

Не здесь ли тот писал когда-то,

Что был лишь истиной влеком,

В шелку тяжёлого халата,

Дымя янтарным чубуком?

А ведь от вольтерьянских максим

Не так уж долог путь к тому,

Чтоб пулемёт системы «максим»

С тачанки полоснул во тьму...

1959

* * *

Что ж, надо постепенно приучаться

не уходить от повседневных дел.

Удел отца иль просто домочадца —

на свете самый праведный удел!

Среди семейства восседай как турок...

Но за продуктами пойдёшь, и вот

какой-нибудь затейливый проулок

тебя к реке дымящей подведёт...

И как юнец,

что в этот час не в школе,

стоишь с кошёлкой рыжих бураков,

почуяв голос тайной дикой воли

от ветра, от реки, от облаков.

1973

* * *

Шофёры боятся самоубийц.

Однажды, видя, как парикмахер

Натачивал бритву на ремне,

Я подумал, что ритм правит миром.

Ритм задан миру.

Мир заведён, как бывают заведены туго,

До отказа часы.

Ночь с необходимостью сменяется днём.

На улицах помаргивают светофоры.

Ложечка методично вращается

В стакане швейцара Музея восточных культур.