Ранним вечером я позвонил девушке и без предисловий заявил:

– Хочу прийти к тебе с другом. Во что это встанет?

Она назвала сумму раза в полтора выше обычной и хихикнула: «Даже если не встанет».

А затем поинтересовалась:

– А вы между собой не того?... Никогда не видела, как мужики...

– И не увидишь! – прервал я ее. – Скоро будем.

Из самолюбия Генка, конечно, не мог отказаться, хотя желания идти к проститутке у него отнюдь не наблюдалось.

– Сколько ей лет? – спросил он, когда мы поднимались в «гнездо порока».

– Двадцать.

– Старая... – резюмировал он.

Юля открыла нам дверь и, несколько опешив, в свою очередь поинтересовалась возрастом младшего клиента, обратившись ко мне, как к ответственному заказчику – мол, сколько же ему?

– До фига! – мрачно встрял Геннадий.

– Пятнадцать, – подтвердил я.

Юлька еще раз оценивающе оглядела юношу и скомандовала:

– Ну, мальчики, в душ!

Она и сама через минуту присоединилась к нам – чтобы, по-видимому, осуществить контроль помыва. Генке, конечно, было уделено особе внимание. Ее рука мягко прошлась по его груди, животу, еще ниже... С какой тщательностью и осторожностью заботливая девушка оттянула кожицу! Гена, тем не менее, вздрогнул и поморщился – процедура далась ему с трудом. Головка, открывшаяся под крайней плотью, была слегка воспаленной – с гигиеной хлопчик дружил не очень-то.

... Мы сидели с ним в обнимку на диване. Юлька, стоя на коленях на полу, обрабатывала нас, варьируя методы – то втягивала в рот либо только член, либо весь «генитальный комплекс» одного из нас разом, то ухитрялась охватить оба члена одновременно, то покусывала кожистые мешочки.

Генкина физиономия стала пунцовой. «Первое свидание» – и сразу на групповичок угодил, да еще в руки опытной «женщины для утех». Не у каждого в судьбе выпадает такое!

Наконец наша добрая хозяюшка извлекла из ящика серванта презерватив и начала напяливать его на Генку. Изделие было очевидно велико. Использовать его казалось бессмысленным – оно запросто могло остаться в недрах.

– Да что ты, Юлька, дурью маешься?! – вспылил я. – Только ребенка мне мучаешь!

– У меня железное правило: без резинки – ни-ни! – огрызнулась она.

– Так нарушь его! Ты у мальца первая, а сама, надеюсь, чиста, как слеза младенца!

И, не дожидаясь дальнейших возражений, я установил ее тело на четвереньки, поставил Генку позади и собственноручно соединил парочку – ее, уже вовсю сочащуюся, и его, дрожащего мелкой дрожью, но тем не менее прекрасно эрегированного. Так-то, дружок! Это тебе не ухмылочки постороннего наблюдателя...

Убедившись, что все в порядке, я переместился и уселся перед Юлей, подсунув подушку под спину. Она сделала язык желобком и подложила его мне под уздечку, прошлась нежным наждачком. Я сжал ее груди и скомандовал Генке:

– Возьми эту ебливую сучку за задницу и двигайся!

Впрочем, мои указания были излишними – Юлька сама отлично знала, как надо дергаться. И мы втроем погрузились в «пучину разврата». Точнее, с разгону вперлись в нее на Юльке, как на горячей кобылке.

Так под моим руководством и с Юлькиной неоценимой помощью друг Гена лишился девственности. Хотя, что ею считать?...

«Менаж», которого год назад страстно жаждала женщина-змея из ресторана и даже готова была выложить за него кругленькую сумму, состоялся. Только оплатил развлечение я; Юльке было немного любопытно, но в целом она выполнила рутинную работу; а Гену, как всегда, не поймешь. Во всяком случае, твердого «нет», как когда-то, он не заявил.

– Понравилось? – спросил я, когда мы по окончании оргии вышли на улицу.

– Нормально... – ответил он.

Ранние осенние сумерки уже скрадывали силуэты блочных параллелепипедов. Я предложил новоиспеченному самцу:

– Хочешь, пойдем пива попить?

Он молча кивнул.

В баре я внимательно взглянул на него и подумал: он уже наверняка похоронил то, что с ним произошло получасом раньше. Гений безразличия, Рембо безмятежности! Мне бы такие замечательные свойства характера. Мы допили пиво и вышли на воздух.

Волоча ножку, бочком к нам подкатился ослабленный человечек. Запах перегара исходил от него послойно. Очи блуждали, гниловатый рот подергивался. Но, приободрясь, незнакомец собрался с мыслями и задал свой онтологический вопрос бытия:

– Мужики, щас утро или вечер?

– Вечер, – без колебаний ответил я.

Человек удовлетворенно кивнул, будто и не ожидал другого ответа. Действительно, утро наше уже далече... И запойный пешеход снова заколбасился по своим неотложным делам захмелиться.

Генка не приостановился для беседы с заплутавшим во времени гражданином, а, напротив, ускорил шаг и ушел вперед. Когда я догнал его, он поспешно и тихо спросил:

– Ну, насмотрелся на моего папаньку?...

В своем повествовании я остановился лишь на узловых событиях, отказываясь от описания многочисленных эпизодов, не гальванизируя в памяти нюансов. Незачем перекармливать воспаленное воображение слабеющих рукоблудов. Оно, подобно пучеглазой цихлазоме, тычется в аквариумное стекло, силясь различить за ним нечто. Но, как и рыба, совершенно неспособно существовать вне своего искусственного мирка.

«Как медленно ползет ужасная улитка – время», – сказал Генрих Гейне. Вероятно, в его век так оно и было. Но нынче...

Я просматривал заметки в своем тайном секс-дневничке. Они зашифрованы и темны для непосвященных. А за калейдоскопическим мельканием условных обозначений встают они, они...

И маргиналка Танечка с пухлыми губами порнозвезды, не по своей воле совершившая феноменальный полет с девятого этажа. Феноменален он был тем, что, учитывая высоту, остался почти безнаказанным для Танечки – так, пара переломов, сотрясение всего, что еще можно было сотрясти в ее головке. Уже через шесть месяцев Танечка вернулась в строй и по-прежнему исправно несла трудовые секс-вахты.

И главный бухгалтер крупной фирмы Елена Федоровна. После напряженнейшего дня, заполненного дебетами-кредитами, она как никто раскрепощалась в постели, пускаясь во все тяжкие.

И голубоглазая русалка Олечка, имеющая неординарные мазохистские наклонности.

И стрип-танцовщица Вика, горячая почитательница фаллоимитаторов.

И некая приезжая девица из Архангельска, похожая не снеговика – глубоко посаженые угольки глаз, нос морковкой.

И прочие, прочие... Порой все они казались мне умалишенными. Как, вероятно, и я – им.

И ежемесячно среди этих иероглифов находилось место для буквы Г. Последняя запись с этой буквой гласила: «15 – 16 авг. Г. З пет. Черта!» Да, черта уже была подведена...

А однажды появилась та, которая отсрочила ад. И больше не понадобились никакие секс-дневнички с их иероглифами. Это было хоть и недолгое, но счастье. И я понял, что прежде искал его там, где найти невозможно. Но я ни о чем не жалею, потому что...

Потому что однажды из-за дальних домов по всему горизонту, от края до края, наплывала лиловая тьма. Она упаковала во мрак октябрьские красно-желтые деревья на противоположном берегу пруда, кустарник, полуразрушенный каменный спуск к воде.

Наконец, гигантская туча закрыла солнце. Небо теперь являло странную двойственную картину: сжимающаяся, подобно шагреневой коже, прозрачная голубизна и агрессивная, прущая, всеохватная тьма. А разделяла их яркая золотая полоса, результат последних усилий солнца.

И тут я понял, что не нужны мне ни безмятежная голубизна, ни фиолетовый мрак. А нужна лишь эта недолговечная полоска, уже бледная, исчезающая. Я увидел то, что хотел, – этого достаточно. И пусть земля вновь станет безвидна и пуста.