Четверг, 19 января 1989 года,

3 часа дня,

Лубянка

Максим Николаевич Градский явился на допрос на следующий день после назначенного в повестке.

Он пришел в синем костюме советского пошива, серой рубашке с синим полистироловым галстуком и серых ботинках из кожезаменителя. Ботинки (как подумал Чантурия, выбранные специально, чтобы не переиграть роль) изготовлены в Чехословакии, но не из добротного чешского материала. Если не считать модной дорогой прически, которую вообще-то трудно не заметить, Максим Николаевич выглядел как добропорядочный советский трудяга из маловажной конторы.

– Какой хороший костюм, – заметил Чантурия, чтобы посмотреть, как Макс Градский будет реагировать на его слова. Костюм его вовсе не интересовал.

Градский настороженно посмотрел в одну сторону, потом в другую, как будто хотел разглядеть неожиданную засаду. Он был похож на человека, занявшего круговую оборону и готового дать отпор нападению с любой стороны. Кроме того, он, казалось, решил показать, что недоволен вызовом на допрос.

– Вы меня вызвали по поводу моего костюма? – с подковыркой спросил он.

– Ну конечно же, нет. Это только так, безобидное замечание. Итак: ваш отец первый заместитель министра общего машиностроения?

– Да. Я что, нахожусь здесь, чтобы отвечать на вопросы насчет моего отца? Или насчет машиностроения?

– Надеюсь, вы не испытываете неудобства от приглашения к нам?

Градский пришел на Лубянку после того, как КГБ связался с его отцом. Первый заместитель министра общего машиностроения прожил достаточно долгую жизнь при Советской власти, чтобы не понимать, чем чревато перебегать дорогу КГБ. Ну, а что касается его сына… Сыновья – это же другое поколение, совсем другой мир.

– Да нет. Конечно, особых удобств от пребывания у вас не испытываю. Но у меня что, есть выбор: оставаться здесь или уйти?

Сначала Чантурия не сказал ни слова, он выжидал. Макс Градский тоже выжидал, даже когда молчание слишком затянулось. Чантурия понял, что у Градского есть опыт, он знает, как вести себя на допросах. Он знает, что если что-то признать, это может стать непоправимой ошибкой. Неопытные люди всегда в конце концов что-то признают.

– Конечно же, у вас есть выбор, – ответил Чантурия. – Но вы прекрасно знаете, что можете понести ответственность за отказ помочь следствию. Вы знаете, что это следствие ведется в связи с убийством?

– Нет, мне это неизвестно. Я знал только, что кто-то пострадал. Мне очень жаль, что этот человек погиб. Кто же он?

– Иностранец, который был в кафе. Может, вы расскажете мне об этом инциденте?

– Что бы вы хотели знать? Чантурия придвинул бланк протокола.

– Начнем с вашего имени и фамилии.

– Максим Николаевич Градский.

– Адрес.

– Берсеневская набережная, дом 20/2, квартира 182. Это огромное здание с просторными квартирами было построено еще при Сталине для высших аппаратчиков.

– Кто проживает вместе с вами?

– Отец, мать и сестра.

– Образование? Что окончили?

– Я окончил Московский пединститут, факультет русского языка и литературы.

– Место вашей работы?

– Дорожное управление.

Чантурия немного задумался, затем записал что-то в протокол.

– Чем вы там занимаетесь?

– Я дорожный мастер, сменный десятник по ремонту и эксплуатации Московской кольцевой автодороги, в Южном секторе.

– Несколько необычное занятие для выпускника пединститута, чей отец – первый замминистра?

Градский только пожал плечами:

– Может, и так.

– Как получилось, что вы оказались на этой работе?

– Мне нравится работать плечом к плечу с настоящими рабочими. Такая работа полезна. Стране нужна такая работа.

– Весьма похвально. А как вам удалось получить эту должность?

– Не вижу в этом вопросе связи с делом об убийстве.

– Здесь нет никакой связи. Просто мне интересно.

– Извините, но я полагаю, что меня вызвали сюда не для того, чтобы удовлетворять ваше любопытство.

– Вы совершенно правы. Итак, что вы помните о той вечеринке 17 января в кафе «Зайди – попробуй», начавшейся вечером и продолжавшейся до глубокой ночи?

– Не думаю, что меня удовлетворило количество выпитого мною спиртного.

– Пригласивший вас товарищ Стонов сказал, что ваша компания выпила, помнится, две бутылки водки и три бутылки шампанского.

– Ну, это его показание, а не мое.

– Конечно, его. А сколько же вы выпили?

– Не помню. Но вообще-то я пью очень мало. Мне не хотелось бы, чтобы это мое признание фиксировалось в протоколе.

– Хорошо. Прочитайте запись.

Чантурия передал ему протокол. Градский читал его медленно и внимательно. Он попросил внести несколько изменений, и Чантурия внес их. Наконец, после повторного чтения, Градский подписал протокол допроса.

– Довольно интересно, – сказал Орлов, возвращая протокол Чантурия. – Получается, что он явился на допрос одетый как простой работяга? В милицейских бумагах отмечалось, что в кафе он пришел в импортном пальто и заморском галстуке. На зарплату дорожного мастера такое не купишь.

– А может, это отец привез ему из загранкомандировки? – предположил Крестьянин.

Купинский, по прозвищу Крестьянин, был богатырь, самый сильный человек в их отделении. Его, крестьянского парня с Украины, перевели в Москву за спортивные успехи: он победил на Олимпийских играх в толкании ядра. Огромный рост и большой вес сослужили ему неплохую службу. Купинский не возражал, чтобы его называли Крестьянином. Он им был на самом деле и не видел в этом ничего зазорного.

– Первые заместители министра столько денег не зарабатывают, – ответил Чантурия.

Конечно, первым заместителям министров и не нужно зарабатывать таких денег. Им не требовалось покупать за границей какие-то вещи – их покупали для них другие. Но сказать вслух об этом никто не решился.

– Не думаю, что он живет на отцовские доходы, – закончил Чантурия свою мысль.

– Не на них? – переспросил Крестьянин. – А на что же тогда?

– На легкие деньги. Но пока я не знаю, что это за деньги.

– Вы полагаете, что он как-то связан с тем нападением?

– Не знаю. Что нам известно о нем? Только то, что он сынок первого замминистра, работа у него, как говорится, не бей лежачего, а одевается он будь здоров, но только не тогда, когда хочет запудрить нам мозги баснями о своих симпатиях к рабочему классу. Кого он пытается обмануть? Он мог бы получить любую работу по душе. Запросы его обходятся дорого, следовательно, и ежу понятно, что ему нужны деньги – гораздо больше, нежели он зарабатывает. Насколько мне известно, на его работе не подхалтуришь и взяток не получишь. Тогда почему же он цепляется за нее?

Крестьянин лишь недоуменно пожал плечами:

– Может, ради свободного времени?

– Вот-вот. Точно! – подтвердил Чантурия, указывая пальцем на Крестьянина. Тот прямо засиял: надо же, прямо в яблочко попал.

– Свободное время! – воскликнул Чантурия. – По закону он обязан работать, но закон не требует, чтобы он работал каждый день. На этой своей работе он вкалывает сутки – двадцать четыре часа подряд, – а потом у него получаются три выходных. Вот оно, свободное время. А зачем оно нужно?

– У него же есть подружка, – размышлял вслух Крестьянин.

– К тому же знающая английский язык, – добавил Орлов.

– Правильно. Может, и ее Знания ему для чего-то нужны, – предположил Чантурия. – Но все же, для чего ему свободное время? Конечно же, не для ухаживания за Светланой, он много времени с ней не проводит. Для чего же? Чтобы заработать те «легкие деньги», о которых мы пока не знаем, вот для чего. Но вполне может статься, что и его подружке, знающей английский язык и работающей над переводом всяких соглашений и документов по химии по большей части дома, по своему собственному графику, тоже нужно уделять определенную толику времени. У нее ведь есть великолепный предлог для встреч с иностранцами.