Царь Иосиф снова опустился на колени и пополз к выходу. Обычай был соблюден. Каган устами своего первого слуги произнес благословляющие слова. Теперь судьба страны вручена царю, а Кагану остается лишь молить богов о победе и ждать исхода войны. И придет к Кагану восхищение народа, если враги будут повержены. Или позорная смерть, если Хазарии не поможет его божественная сила.

Над крышей дворца арсии подняли большой золотой круг. Блеск его можно было увидеть со всех концов города. Заревели большие медные трубы. Великий Каган сзывал в войско подданных своих, невзирая на племя их, достаток и вероисповедание. Забурлил, заволновался Итиль. Толпы народа заполнили улицы и площади. Муллы с высоких минаретов звали к священной войне с неверными руссами, осмелившимися обнажить меч против благословенного аллахом города. Христиане собирались к папертям церквей, где бородатые попы призывно поднимали к небу кресты. Иудеи почтительно внимали своим сладкоречивым раввинам, которые убеждали умереть с именем истинного бога на устах, ибо Каган суть иудей, и царь Иосиф тоже иудей, и великий визирь тоже исповедует иудейскую веру, а потому защита их от врагов — богоугодное дело.

Лишь хазары-язычники не говорили о богах и, собираясь у своих войлочных юрт на окраине города, ждали слова родовых вождей. Но вождей не было в городе, да и вообще кочевников в Итиле осталось мало, совсем мало.

Они уже откочевали на весенние пастбища. Царские гонцы, безжалостно нахлестывая коней, искали их в бескрайних степях. Но быстро ли они найдут вождей? И захотят ли беки, известные своим вероломством, поспешить на помощь царю?

Тревожно, ох как тревожно было Иосифу!

Наступал час расплаты и за чрезмерное властолюбие, оскорблявшее беков, и за невыносимую тягость налогов, на которую роптали горожане, и за грабительские набеги на подвластные племена.

Но только ли его, царя Иосифа, во всем этом вина? Так поступали и прежние цари, а Хазария гордо стояла на рубеже Европы и Азии, внушая страх врагам, и подданные хазарских царей, казалось бы разъединенные расами и верами, тем не менее покорно собирались в минуту опасности под золотое солнце Кагана!

Почему же так тревожно ему теперь? Что изменилось в Хазарии?

Царь Иосиф искал ответа и не находил его. А ответ был прост, как сама правда. Зло не может продолжаться бесконечно. Держава, несущая зло большинству своих подданных и соседям, сама рано или поздно обрушивается в бездну зла. Не была ли порождена тревога царя Иосифа предчувствием гибели?

Но в этом предчувствии он боялся признаться даже самому себе…

Только через неделю, когда на равнине перед городскими стенами собралось для царского смотра войско, Иосиф немного приободрился. Нет, Хазария еще достаточно сильна!

Десять тысяч отборных всадников-арсиев, закованных в блестящую броню, были готовы ринуться по первому знаку. Многочисленные горожане тоже оделись в железные доспехи. Итиль — богатый город, в купеческих амбарах нашлось достаточно оружия, чтобы вооружить всех способных носить его.

Прибывали кочевые беки со своими ордами. Множилось хазарское войско, и царь Иосиф уже без прежнего трепета выслушивал донесения гонцов о движении по Волге судов князя Святослава, а по степям — его конницы. На совете высших военачальников было решено не утомлять хазарское войско длинными переходами и сражаться с руссами здесь, под стенами Итиля.

Царь Иосиф был иудеем, но, как и многие другие люди в Хазарии, считал самыми искусными воителями не своих единоверцев, а мусульман-арабов. Перед сражением с руссами он выстроил войско по арабскому образцу.

Четыре линии насчитывал обычно арабский боевой строй.

Первая линия — "утро псового лая". Она называлась так потому, что начинала битву, осыпая врага стрелами конных лучников, словно дразнила его, чтобы заставить расстроить ряды. В эту линию царь Иосиф поставил кара-хазар (черных хазар) — быстрых наездников, пастухов и табунщиков, жилистых, злых, со смуглой кожей и множеством туго заплетенных косичек, которые свешивались из-под войлочных колпаков. Кара-хазары не носили доспехов, чтобы не стеснять движений, и были вооружены луками и дротиками.

Вторая линия — "день помощи". Она как бы подпирала конных лучников и составлялась из тяжеловооруженных всадников, одетых в кольчуги, железные нагрудники, нарядные шлемы. Длинные копья, мечи и сабли, палицы и боевые топоры составляли ее вооружение. Тяжелая конница обрушивалась на врага, когда его ряды смешивались под ливнем стрел. Здесь у царя Иосифа стояли белые хазары — рослые, плечистые, гордые прошлыми боевыми заслугами и почетным правом служить Кагану в отборной панцирной коннице.

Но если и "день помощи" не сокрушал врага, то вся конница расходилась в стороны и пропускала вперед третью линию — "вечер потрясения". Пешие ратники третьей линии, бесчисленные, как камыши в дельте Волги, стояли стеной, опустившись на одно колено и прикрываясь щитами. Древки своих копий они упирали в землю, а острия наклоняли в сторону противника.

Преодолеть эту колючую изгородь было нелегко, нападавшие истекали кровью, и тогда на них, ослабевших и упавших духом, снова обрушивалась с флангов панцирная конница, чтобы завершить разгром.

И наконец, позади всех ждала своего часа последняя боевая линия, которую арабы называли "знамя пророка", а хазары — "солнце кагана". Здесь возле большого золотого круга, изображавшего солнце, собиралась наемная гвардия мусульман-арсиев. Арсиев берегли. Они вступали в бой только при крайней необходимости. Зато им доставалась львиная доля добычи. Арсии безжалостно вырубали дамасскими мечами и бегущих врагов, и своих же воинов, если те, дрогнув, начинали отступать. Среди арсиев был царь Иосиф.

Он стоял на высоком помосте и смотрел, как далеко впереди, на зеленой равнине, разворачивается для боя войско князя Святослава.

Руссы приближались медленно, и царю Иосифу показалось, что они намеренно оттягивают начало битвы. Не устрашился ли князь Святослав, узрев столь многочисленное и грозное войско? Может быть, он не захочет испытывать судьбу в сражении и начнет переговоры? Ведь дружины руссов в прошлом неоднократно проходили через хазарские владения. Воины в кольчугах светлого железа вырубали своими прямыми мечами сторожевые заставы, пытавшиеся преградить им путь, и уходили дальше, на Каспий или за Кавказские горы, чтобы спустя много месяцев возвратиться обремененными добычей. Не желая рисковать всем богатством, они отдавали часть его хазарам за безопасный проход через их владения. Может, и князь Святослав минует Хазарию, удовлетворившись богатым выкупом? Кажущаяся медлительность руссов как будто подтверждала мысли Иосифа, и он уже прикидывал, сколько можно пообещать руссам серебра и товаров, чтобы они не причинили вреда Итилю…

Пешие руссы приближались, вытягиваясь клином. На острие клина шли богатырского роста воины в железных панцирях и шлемах, глубоко надвинутых на брови. Живот, бедра и даже голени воинов были обтянуты мелкой кольчужной сеткой, непроницаемой для стрел. Руки в железных рукавицах сжимали устрашающе большие секиры. А вправо и влево от дружины богатырей-секироносцев — сплошные линии длинных красных щитов, которые прикрывали пеших руссов почти целиком. Над щитами поблескивали копья.

На крыльях русского войска двигалась неторопливо конница: справа — светлая, переливающаяся железом дружинных доспехов, слева — черная, зловещая. Царь Иосиф догадался, что это печенеги, и подумал, что там самое слабое место рати князя Святослава — печенежские всадники быстры, но нестойки в рукопашном бою. Но пока рано думать о печенегах, рано. Главное — пешая рать руссов. Если сокрушить пешую рать, печенеги сами разлетятся в стороны, как брызги от брошенного в лужу камня…

Иосиф поднял вверх обе руки.

Арсии вскинули копья и разом испустили грозный боевой клич, от которого качнулся золотой круг над головой царя. Заревели хазарские трубы.