И более того - он видел, куда летит корабль. Не обычным зрением, так как веки его были плотно сомкнуты, но каким-то внутренним чувством, позволявшим следить за манипуляциями крючконосого Тоиланны. Он видел, как судно неторопливо плывет к восходу солнца, направляемое колдуном; как скользят внизу облака; как в разрывах проглядывает скалистый берег, а затем - море, довольно спокойное, сине-серое, пустынное. Потом по синей поверхности возникли две черты с блестящими кончиками, от которых слева и справа отходили другие черточки, очень многочисленные и двигавшиеся вперед-назад словно конечности многоножки. Конан понял, что под ним галеры, огромные боевые суда с таранами, идущие не под парусами, а на веслах. Что могли они разыскивать в этих неприветливых водах? Разве что останки "Ильбарса"…

Он убедился в этом, заметив, что корабли идут вдалеке друг от друга, явно пытаясь охватить розысками возможно большее пространство. Вероятно, то были "Ксапур" и "Акит", уцелевшие суда флотилии, и, вероятно, Тоиланна тоже заметил их. Воздушный корабль повернул к северу, спрятался за облаками и увеличил скорость. Туранские галеры исчезли, а впереди замаячил бесплодный берег, изрезанный шхерами, бурая скалистая стена да гребнистые валы, рассыпавшиеся у ее подножия фонтанами брызг. В пятистах локтях от земли из моря торчали остроконечные утесы, расположенные полукругом, у которых тоже вскипала вода. Они выглядели так, словно на морском дне, в ожидании добычи, спрятался огромный дракон, выставивший над волнами зубастую нижнюю челюсть. Одна жертва ему уже досталась: разбитый и полузатопленный "Ильбарс", чьи останки Конан мог ясно разглядеть с высоты.

И хотя грондарцы не были повинны в этой катастрофе, ярость с новой силой вспыхнула в нем. Он понял, что медлить нельзя; с одной стороны, место было удобным и подходящим во всех отношениях, с другой, выпитое зелье могло наконец опьянить его и погрузить в сон, еще более беспробудный, чем тот, что вызывали чары Тоиланны.

Жестокая усмешка искривила губы киммерийца. Выходит, крючконосый сам привел корабль к скалам, к этой Драконьей Челюсти, сулящей гибель! Судьба! От нее не скроешься за валами времени, за хребтами тысячелетий… Судьба! Сами боги подвластны ей, и грондарские, и хайборийские… Что же говорить о людях, пусть и одаренных магической силой?

Он попытался чуть-чуть придержать полет корабля, и это удалось. Тоиланна вроде бы ничего не заметил, и тогда Конан принялся действовать решительней: остановил корабль в воздухе, повернул его вспять, а потом заставил резко опуститься. Клыки дракона были теперь под ними, в двух или трех тысячах локтей внизу.

Вопль чародея пробился к нему сквозь крышку хрустального саркофага, зазвенел в ушах. Прикусив губы и не раскрывая глаз, киммериец продолжал опускать корабль; воля его превозмогла усилия колдуна, и крик Тоиланны становился все громче, все пронзительней. Очевидно, он не понимал, что происходит. Клыки дракона приближались, и внутреннее зрение позволяло Конану разглядеть зубастую челюсть во всех подробностях: мокрые остроконечные каменные пики, водовороты, бурлившие вокруг них, водопады соленых брызг, мрачные расселины меж камнями, и бездну, скрывавшуюся ниже, под бурной морской поверхностью. Шторма сейчас не было, и ветер казался слабым, но здесь, у драконьих клыков, море ярилось всегда.

Он выбрал подходящий утес, острый, точно наконечник туранского копья, и остановил корабль прямо над ним. Рядом были и другие скалы, пониже, но такие же остроконечные и губительные; рухнув с высоты, корабль врежется в них носом, кормой или бортом, а остальное довершат волны. Но все же хотелось, чтоб именно этот утес-копье пронзил днище, ударил в кормовую часть трюма, смял клетки вместе с их содержимым. Пусть боги пошлют Хадру быструю смерть! Да и волосатому Арргху тоже мучиться ни к чему…

Раздался топот, потом Конан услышал возбужденные голоса: повелительный - Иоллы, Сына Зари, заискивающий и растерянный - крючконосого колдуна. Они говорили по-грондарски, но, не зная ни слова из этого языка, Конан понимал, о чем идет речь. Благородный Иолла гневался и грозил всеми карами, маг пытался оправдаться и успокоить своего владыку. Судно тем временем не двигалось ни вперед, ни назад; висело в воздухе на тонкой невидимой нити. Крохотные капли силы, которые он позволял отбирать, уже не наполняли колонну прежним ярким сиянием, и сквозь прозрачную крышку саркофага ему было видно, что колдовская эманация светится чуть-чуть - даже не светится, а тлеет.

Внезапно на крышку упала тень, торопливые руки сдвинули ее, и над киммерийцем раздался голос Тоиланны:

– Во имя Чар и Мощи Грондара! Так вот в чем дело! Пес, потомок атталанта, не спит! Не знаю почему, но он не заснул, владыка!

Глаза Конана открылись. Гнев бушевал в его груди.

– Не пес, а тигр, крючконосый ублюдок! - прорычал он. - Тигр - перед тобой, а внизу - дракон! Дракон, отродье Нергала!

Чародей в страхе отшатнулся. Киммериец вскочил на ноги, и тлеющий огонь в хрустальной колонне погас; внезапно она стала темной и безжизненной, как высохшее дерево, чьи корни подрубил топор.

Корабль начал падать. Источник силы иссяк, колдовские чары уже не поддерживали судно в воздухе, и слишком хрупкие крылья обломились; мертвая громада из дерева, металла и хрусталя неслась к воде и скалам. Все быстрее, все ближе…

Громкий крик Иоллы слился с воплем колдуна. Оба они показывали солдатам на лестницу и торопили их: Сын Зари - повелительно и властно, колдун - с побелевшим от ужаса лицом. Воины, громыхая мечами о кольчуги, бросились вниз.

"За Хадром, - решил Конан, - или за волосатым… Поздно!"

Он ухватился за свой саркофаг и швырнул его в хрустальную стену. Башня дрогнула; грохот и звон ударил в уши, на пол хлынули обломки стекла, в раздавшейся трещине метались тучи и волны. Тучи - вверху, волны - внизу; все ближе и ближе. Конан поднял второй прозрачный гроб. Тоиланна что-то вопил, повиснув у него на плечах, Иолла, Сын Зари, грозил коротким бронзовым клинком. Запустив в стену второй саркофаг, Конан потянулся к поясу колдуна, сорвал свой нож с витой серебряной рукоятью и с силой отбросил крючконосого. Третий саркофаг последовал за двумя первыми; теперь в стене зияло отверстие в добрых десять локтей. Пол раскачивался и трясся, не давая Иолле приблизится, но киммерийцу это не было помехой; одним прыжком он подскочил к дыре.

Скалы стремительно приближались, у их подножий вихрилась, кипела вода. Все, как с "Ильбарсом", мелькнула мысль; сильный выплывет, слабый пойдет ко дну. Свою силу Конан знал - и знал, что на этом летающем судне никто не может соперничать с ним. Ни крючконосый маг, ни солдаты в тяжелых кольчугах, ни Иолла, их повелитель.

Он повернулся к Сыну Зари и насмешливо произнес: - Боюсь, тебе не удастся свести знакомство с туранскими палачами, грондарец! А жаль! Они искусные парни и ласковые - такие же, как камни, что ждут тебя внизу!

Конан оттолкнулся и прыгнул. Небо и море завертелись перед ним, но прежде, чем волны приняли киммерийца в свои холодные объятия, он увидел, как громадный корабль раскололся надвое, ударившись о скальный пик, как с жалобным звоном рухнули башни, как поникли переломанные крылья, как фигурки в блестящих панцирях посыпались из корабельного чрева словно горошины из стручка. Одних приняла твердь, и конец их стал быстрым; другие ушли под воду, и этим предстояло помучиться. Правда, не так долго, как в руках туранских палачей.

…Прошло какое-то время, и Конан, преодолев стремины и водовороты, очутился на выпуклой спине валуна, обросшего водорослями и ракушками. Удобный камень; содержимое раковин можно было съесть, и можно было разглядывать драконий клык, похожий на острие копья, покончивший с грондарским судном. Конан и разглядывал его, а также темные воды вокруг, но, кроме немногих обломков, не углядел ничего. Ни лысых голов, ни светловолосых, ни покрытых шерстью… Прибой уже смыл с утеса трупы и кровь, и теперь все грондарцы покоились на дне вместе с двумя своими невольниками.