В ответ Кэйлеб распахнул полы одеяния, и рукоятка пистолета блеснула в солнечных лучах.

Заметив, что брови полицейского удивленно поползли вверх, Кэйлеб пожал плечами.

– Те, которые не имея закона согрешили, вне закона и погибнут.

– Бог всем воздаст по заслугам, – откликнулся Джеб, цитируя, как и Барнс, Послание к римлянам. И, ухмыльнувшись при виде изумленного лица проповедника, Джеб добавил: – И все же не забывайте о том, что я сказал вам, почтенный, будьте осторожны и держите всегда револьвер при себе.

Джеб отвернулся и с горечью подумал о солдатах, убивающих переселенцев, которых они клялись под присягой защищать, и о священниках, разгуливающих с оружием под рясой.

Ханна усердно мотыжила землю. Время от времени она разгибалась и пристально всматривалась вдаль. Она не решалась отдохнуть. Кэйлеб не одобрял праздного времяпрепровождения, особенно, если речь заходила о его жене, и всегда, когда он уходил, возвращаясь, он ожидал увидеть, как много она успела сделать в его отсутствие. Если уж на то пошло, для Кэйлеба вообще кроме молитв и работы ничего больше не существовало. Молитвы он даже ставил прежде работы. Казалось, ему и в голову не приходило, что женщина на шестом месяце беременности вообще не должна работать.

Ханна не могла даже сказать толком, что представлял из себя ее муж: был ли он чрезмерно строгим или просто бесчувственным. У нее никогда не было возможности поговорить о женских проблемах или о приближавшихся родах с замужними женщинами. Она лишь надеялась, что, когда этот день наступит, она будет знать, что делать, а пока она предпочитала не расстраиваться слишком часто.

Ханна не хотела разочаровываться в Кэйлебе, она также старалась не обращать внимания на то, что он часто оставляет ее одну, беззащитной. Его же совершенно не заботило, что за последнее время он успел испортить отношения с достаточно большим количеством людей. Ханну удивляло, как человека, имевшего духовный сан, могли так ненавидеть люди, он был к этому равнодушен. Когда сегодня утром она высказала ему свое беспокойство на этот счет, он лишь произнес в ответ: «Господь Бог защитит нас. Он станет и нашей броней и нашими доспехами. Вот и надень его доспехи на себя». Но Ханна понимала, Бог так не любит ее, как любит Кэйлеба. Поэтому она не была уверена, что Господь сможет защитить ее, а настоящего оружия у нее не было.

Поясница невыносимо болела. Ханна выпрямилась и замерла. Она увидела вдалеке поднимавшиеся клубы дорожной пыли. Насколько она смогла разобрать, к ней приближалось несколько всадников. Сердце ее сильно забилось. Она помнила, сколько угроз уже было высказано в адрес Кэйлеба с той поры, как он принялся обращать в другую веру краснокожих дикарей и проживавших на резервационных землях Бразос.

Местные жители не хотели этого. Они мечтали, чтобы краснокожие убрались из этих мест, да и армия тоже, которая нередко использовала их в качестве шпионов против своих же соплеменников, скитавшихся вне резервации, убивавших и снимавших скальпы. Впрочем, Ханна знала обо всем этом лишь понаслышке. Кроме Кэйлеба она почти ни с кем не виделась, но каждый вечер об этом ей рассказывал муж. Если бы не эти рассказы, ей бы совсем неоткуда было узнать о том, что творится вокруг.

Всадники приближались. Ханна все сильнее сжимала рукоятку мотыги так, как будто это было ее оружие.

Кэйлеб не одобрил бы такого поведения. Где была ее вера в Божью милость?

– Прости, Господи, – прошептала она, но не выпустила мотыгу из рук. Всадники были уже совсем рядом. Они оказались солдатами, впрочем, это совсем не успокоило ее.

Ханну настораживал даже их вид: тщательно застегнутые, несмотря на припекавшее полуденное солнце, мундиры. В ложбинку между грудей скатилось несколько капелек пота, хотя она была одета в легкое хлопчатобумажное платье. Кэйлеб всегда требовал, чтобы она носила платья с глухими воротниками и длинными узкими рукавами. Но все равно она чувствовала себя намного лучше, чем эти мужчины, на которых в такую-то жару были шерстяные рубашки и брюки.

Их было трое, все молодые парни с солдатскими знаками различия. Остановившись у края приусадебного участка, один из них сдвинул назад шляпу, открыв лицо. Ханна отметила про себя, что этот парень был довольно симпатичным, однако замужество приучило ее не обращать внимания ни на каких мужчин. Или, точнее сказать, ее супружеская постель «излечила» ее от этого.

– Мадам, – произнес он, оценивающе оглядев ее с ног до головы, мягкие завитки ее рыжих локонов, выбившихся из-под шпилек, которыми на затылке были заколоты закрученные в узел волосы. Заглядывая ей под шляпку, он старался рассмотреть цвет ее глаз. – Мы бы хотели поговорить с его преподобием Барнсом.

– Моего супруга нет сейчас дома, – ответила Ханна. Она сказала истинную правду: ни лошади, ни кабриолета ни во дворе, ни в сарае не было видно.

– Когда он вернется?

Ханна нервничала, но старалась не показать этого. Голос этого красавца был также спокойным, говорил он вежливо, но что-то неприятное излучали его серые глаза. Он смотрел на нее не так, как следовало бы смотреть мужчине на жену другого мужчины, являвшегося священником, к тому же беременную.

– Кэйлеб сейчас занимается выполнением священной миссии, определенной для него Господом, – говорила она, рассчитывая на то, что упоминание о Боге придаст ей силы и защитит ее. – Он всегда возвращается домой до наступления темноты, но я никогда не знаю, когда именно он вернется. Он может приехать с минуты на минуту и через час-два.

Самый высокий, молчавший и остававшийся неподвижным мужчина подъехал к тому, с серыми глазами:

– Мы могли бы оставить свою визитную карточку.

У него был такой голодный взгляд, как, впрочем, и у сероглазого. Ханна почувствовала, что она в опасности, о чем свидетельствовали эти вожделенные взгляды мужчин и их слова. Когда и третий мужчина подъехал к ней, ее бросило в жар.

– А какое у вас дело к моему мужу? – торопливо спросила она, надеясь, что сможет как-то потянуть время, чтобы сообразить, как ей поступить дальше. Она не молилась. Кэйлеб полагал, что молитвы предназначены для спасения души, но не для того, чтобы обезопасить себя или свое тело. Он также считал, что Бог помогает тем, кто стремится сам себе помочь.

Услышав ее вопрос, они переглянулись. И только теперь Ханна догадалась, что это были те самые трое солдат, которых Кэйлеб увидел два дня тому назад. Они подожгли ферму и устроили так, чтобы следы преступления привели к резервации индейцев. Кэйлеб выследил преступников и рассказал все их командиру, обвинив их в этом злодеянии. Рассказывая ей об этом, Кэйлеб подчеркивал, что поступил он совершенно правильно, он даже гордился тем, что сделал. К сожалению, Господь Бог не наделил своего слугу здравым умом. Один их сосед уже предупреждал Кэйлеба, что в округе не найдется ни одного человека, который бы поддержал Кэйлеба и его подопечных индейцев. Местные жители хотят занять отведенные под резервацию земли и надеются, что армия поможет им в этом.

– Я думаю, что будет лучше, если вы уедете, – Ханна старалась говорить, не показывая страха, но у нее не очень-то это получалось. Ее голос дрожал, это конечно, разочаровало бы Кэйлеба, если бы он увидел, что его жена не могла справиться с собой.

Когда высокий мужчина спрыгнул со своей лошади, Ханна попятилась назад. Она не была настолько глупа, чтобы попытаться убежать, это все равно не удалось бы в ее положении. Кроме того, она боялась повернуться к нему спиной. Хотя что бы это изменило? Их было трое, а она одна. И если они собрались что-то сделать с ней, их ничто не остановит.

А то, что они собирались с ней сделать, стало окончательно ясно особенно тогда, когда она увидела, что мужчина с серыми глазами тоже слезает с лошади, достаточно было заметить, как в одном месте оттопырились его брюки. «Какие же свиньи, – подумала Ханна. – Они чувствовали вожделение к ней – к беременной женщине!»