В комендатуре инспектора ждал инженер Ладынь. Он нервно ходил по коридору, куря сигарету за сигаретой.

Инженер был низкого роста, одет с несколько крикливой элегантностью: светлый летний костюм, цветной галстук, цветной платочек в кармане пиджака. Лицо одутловатое. Большие серые глаза смотрели беспокойно.

– Это ужасно, – сказал он, входя в кабинет. – Не ограбление, конечно. Убийство… Эта девушка была очень хороша собой.

– Да, – сказал инспектор. – Как вы ее нашли? По объявлению? Или через знакомых?

– Как мы ее нашли? – повторил он. – Обычно, случайно…

– Ваша жена?

– Нет, нет. Один мой знакомый, Коркашевич, сказал жене…

– Это любопытно. А этот Коркашевич знал раньше Казимиру Вашко?

– Нет, не знал, пан инспектор.

– Не понимаю, ведь он же рекомендовал ее вашей жене.

– Да, он… – Инженер Ладынь говорил с трудом, обрывистыми фразами. – Потому что я его об этом просил…

– А не могли бы вы поподробнее рассказать…

– Важно ли это? Видите ли, моя жена, как бы вам это объяснить, очень ревнива и подозрительна… Нет, нет, она прекрасная женщина, я ее, конечно, люблю, но… – он улыбнулся, – я у нее под каблуком. А впрочем, кто из нас не под каблуком? Так вот, в один прекрасный день во время прогулки в Лазенках (я люблю отдыхать там) я встретил Казю, то есть Казимиру Вашко, и пригласил ее на мороженое, а потом отвез на своей машине домой.

– До этого вы ее не знали?

– Нет. Откуда?…

Кортель отлично представлял себе эту сцену: несколько потрепанный ловелас и хорошенькая девушка. Лазейки, кафе, собственная машина…

– Упаси бог, – словно угадывая мысли Кортеля, продолжал инженер, – между нами ничего не было… Я люблю иногда побеседовать с молодой девушкой. Казя говорила мне, что ищет работу, а у нас в это время не было домработницы, вот я и попросил Коркашевича… Не мог же я признаться жене, что познакомился с Казей в Лазенках…

– Это была ваша маленькая тайна?

– Да, конечно, и единственная…

Флирт с домработницей – что может быть банальнее? Ладынь с беспокойством ждал следующего вопроса, а Кортель подумал: надо еще раз допросить тетку убитой. В котором часу Казимира вышла в тот день из дому?

– Самолет на Будапешт вылетал только в одиннадцать, – спустя некоторое время сказал Кортель, обращаясь к Ладыню.

Ладынь подтвердил это.

Инспектор ожидал, что инженер сам расскажет о своем приезде из аэропорта домой, но тот молчал.

– В аэропорт вы уезжали на собственной машине?

– Да. Машину забрал потом мой коллега, инженер Рыдзевский, в свой гараж.

– Когда Рыдзевский покинул аэропорт?

– Я уже точно не помню. Пожалуй, около девяти, потому что прошло еще два часа, прежде чем мы накопец взлетели.

– А во сколько вы приезжали из аэропорта домой?

Ладынь с минуту молчал.

– У меня это вылетело из головы. Я забыл на столе портфель и вернулся за ним, будучи уверен, что вполне успею к рейсу. Было где-то около восьми.

– Казимиры Вашко не было еще на вилле?

– Пет, – сказал Ладынь, – пожалуй, нет…

– Почему «пожалуй»?

– Я не заглядывал на кухню, – тут же ответил он.

– После этого вы не уезжали из аэропорта?

– Разумеется, нет.

Кортель протянул инженеру список предметов, обнаруженных у грабителей.

– Это легко проверить, – заявил Ладынь. – Мы с женой составили нечто похожее.

Грабители не успели ничего продать или спрятать; в списке Ладыня было только два пункта, отсутствовавших у Кортеля: бронзовое пресс-папье в форме статуэтки Будды и папка с записками инженера Болеслава Бильского.

Пресс-папье лежало всегда на столе в кабинете; вероятнее всего, убийца именно им нанес смертельный удар, а потом забрал с собой или где-то спрятал. Сообщение же о каких-то записках было для Кортеля настоящей неожиданностью.

– Где находились эти записки?

– В ящике письменного стола, – ответил Ладынь. – Я их получил утром, в день отъезда.

– Каково содержание записок?

– Понятия не имею, – буркнул инженер.

– То есть как?

Ладынь объяснил. Инженер Болеслав Бильский умер восемь лет назад. Он был талантливым химиком, руководителем института, который теперь возглавляет он, Ладынь. Вдова Бильского, женщина уже пожилая и болезненная, уехала недавно на постоянное местожительство к своей сестре во Францию. Перед отъездом она передала Ладыню бумаги своего покойного мужа, которые ей были абсолютно не нужны. Какие-то заметки, старые проекты, воспоминания…

– Могло там быть что-то интересное? – спросил Кортель. – К примеру, проекты изобретений, секретная информация…

– Шутите! – Ладынь махнул рукой. – Спустя восемь лет? Впрочем, Бильский был педантом, он ничего секретного никогда не брал домой. А предварительные расчеты? Вы же знаете, как быстро сейчас развивается химия…

«Между прочим, Болеслав Окольский интересовался химией, – подумал Кортель. – Ящик стола был открыт. Может, это он взял записки… и пресс-папье?»

– Когда вдова Бильского вручила вам эти документы?

– Я же сказал, утром в день отъезда.

– Кто-нибудь при этом присутствовал?

– Моя секретарша. Это было на работе. Я положил пайку в портфель и поехал домой. Я торопился – не знал еще, во сколько отлетает самолет.

– Зельская знала Бильского?

– Нет, откуда… Зося работает у нас только три года.

– Что вы можете о ней сказать?

– О ком? О Зосе? Чудесная девушка. Трудолюбивая, честная, скромная… Все мне завидуют, что у меня такая секретарша.

– Как вы думаете, не могли ее интересовать бумаги Бильского?

– Вы в чем-то подозреваете Зосю? Пан инспектор… – Он внезапно замолчал, пальцы еще быстрее забарабанили по столу.

– А кого, по-вашему, они могли заинтересовать?

– Не знаю, – сказал он тихо. – Я, право, не знаю…

Кортель решил допросить жену Ладыня, но, разумеется, на следующий день.

Каждую минуту, даже во время разговора с Ладынем, он поглядывал на часы. Как долго еще? Время, отделявшее его от встречи с Басей, сокращалось неимоверно медленно; Кортель вышел из комендатуры раньше обычного, около шести, и вопреки своей привычке взял такси. На перекрестке улиц Королевской и Маршалковской, как всегда, была пробка.

– Вот видите, – нравоучительно начал водитель, – что стоит наша милиция… Ловит нарушителей, а на таком перекрестке никого!.. Даже светофор барахлит…

Кортель в ответ что-то проворчал, у него не было никакого настроения разговаривать. Шеф был явно недоволен результатами расследования. Допросы Желтого Тадека и Циклона не дали никаких дополнительных улик, а Болеслав Окольский как в воду канул. На специальном совещании было решено установить наблюдение за Зосей Зельской и Золотой Аней, а также за родителями Окольского. Докладывая шефу о результатах расследования, Кортель говорил, что убийство, вероятнее всего, совершил Охюльский. «Я говорю „вероятнее всего“, – продолжал Кортель, – потому что дело оказалось значительно сложнее. Почему родственники Вашко ничего не говорят о Пущаке? Кто взял записки Бильского из стола Ладыня? Если убийца Окольский, то это он выкрал записки покойного инженера. И, если верить показаниям Циклона и Желтого Тадека, Болек нанес смертельный удар сразу, когда вбежал в кабинет, потому что Казимира уже была там. Прошло несколько секунд, и в кабинет вбежал один из двоих: Циклон или Тадек – это нельзя еще с полной уверенностью утверждать, а Окольский убежал. Значит, у него не было времени рыться в столе инженера. Почему, наконец, Казимира лежала между рабочим столом и дверью, а все указывает на то, что убийца находился в глубине комнаты? Только показания Болека могут внести ясность в показания его сообщников…»

Майор прервал размышления Кортеля, сказав, что сначала Окольского надо поймать. Он долго и нудно говорил о черепашьих темпах следствия, о неизобретательности в их деле. «Мы любим строить гипотезы и не любим действовать», – это уже относилось к самому Кортелю.