Эти дачницы — женщины совсем иного рода, а может, они-то только и есть женщины, а мать и Паула вовсе никакие не женщины, или наоборот, стало быть, женщины совсем иного сорта, которые не суют тебе в карман мелочь на мороженое, не заботятся о тебе, наоборот, им хочется, чтобы им как следует кое-что засунули, а денег у них у самих достаточно, но вот жениться на таких нельзя, как болтают в деревне.
А женщины, на которых женятся, ведут себя по-иному: они дают засунуть только после свадьбы, правда, мало кто из них продержится без этого так долго, до победного конца. Вот и думает себе Эрих о женщинах того и этого сорта, если он вообще думает о женщинах, что он делает лишь в одном случае — когда у него возникает определенная потребность, которую одним думанием не удовлетворишь. Стало быть, Эрих думает о женщинах, которые для него вовсе и не женщины, хотя бы взять его бесполую мамашу, и которые все подают ему жратву да выпивку. Он думает и о женщинах, которые тоже вовсе и не женщины, ведь на них ему жениться нельзя, они этим самым занимаются со всеми подряд без всякой любви или свадьбы, да и куда им следить за чистотой и порядком во всем доме.
Правда, собственный дом не у всякого есть.
Правда, Эриху все равно, та женщина или эта, или вовсе никакая.
Эрих о женщинах вообще не думает, а если и да, то о женщинах, которые таковыми не являются. Поэтому женщины для Эриха не существуют, поскольку женщины, которых он знает, на самом-то деле вовсе и не женщины.
Эрих ощущает то, что женщины для него делают, но самих женщин он не чувствует. Вот поэтому, да еще по многим причинам, Эрих думает об одних машинах да моторах.
Вот поэтому, да еще по многим причинам, Паула в эту минуту думает об Эрихе, о том, как стать его женой, что будет нелегко, но что все же возможно. Бегут дни, и швейная мастерская, потерявшая, по непонятным причинам, прежнюю притягательность, ставшая для Паулы в тягость, оскорблено разражается стенаниями: «Слушай, Паула, если ты не начнешь стараться больше, чем стараешься сейчас, то я не смогу тебе гарантировать хорошее будущее, как обещала поначалу. Ты и сама не заметишь, как я перестану играть в твоей жизни хоть малюсенькую роль».
Но Паула толком не слышит, о чем говорит ей добрая швейная мастерская.
Хоть Паула и продолжает в нее ходить, она мечтает о распрекрасном будущем, которое с Эрихом у нее наступит совсем скоро, а просто прекрасное будущее, которое обещает мастерская, наступит только через два года, когда Паула выучится. Да ведь распрекрасное будущее может начаться прямо завтра! Паула, будь готова в любой момент.
Ведь распрекрасное будущее прекрасней просто прекрасного!
Лучше всего связать свое счастье с другим человеком, чем рассчитывать на себя саму, ведь так уже поступали мать, бабушка, сестры, они искали счастье в другом человеке, но так его и не нашли. Лучше всего связать свое счастье с другим человеком и получить его, чем самой добиваться счастья. Бывает, счастье и не приходит, а там, глядишь, и молодость прошла.
Как стать для Эриха женой, женщиной, в которой бы он увидел женщину?
Побоку тесьму, долой петли для пуговиц, долой ажурную, прямую и кривую строчки. А если и не насовсем долой, то хоть заниматься этим спустя рукава.
Эрих косит траву для скотины.
Эрих косит траву для скотины.
Он косит траву в стотысячный раз. Он работает лесорубом, но косить траву для скотины — его всегдашняя обязанность, наряду со многими другими. Косить траву для скотины, чистить коровник, вывозить навоз на луга, косить траву для скотины, еще и еще раз косить траву для скотины. Да мало ли что еще!
Паула наведывается к Эриховой мамаше и к ее близким, собственно, это все люди, близкие к Эриху, все вращается вокруг Эриха, центра событий, который сейчас косит траву для скотины, словно он занят этим каждый божий день.
— Здравствуйте, моя мама просила передать вам вот этот пирог. Кушайте на здоровье!
Эрихова мамаша приходит в изумление, ведь где это видано, чтобы кто-нибудь от своего для других хоть кусочек добровольно отщипнул. Такого здесь не заведено, здесь каждый пытается что-нибудь себе урвать, не желая ничего отдавать взамен, урвать как можно больше, и лучше всего — задарма. А поскольку всякому известно, что за просто так НЕ заработаешь ничего, даже тяжелой болезни, то Эрихова мамаша приходит в изумление от неожиданно и за просто так свалившегося прямо в дом пирога.
— Большое спасибо. Передавай матери большой привет.
И поскольку, как уже сказано, шанс получить что-нибудь в подарок составляет один к миллиону, то Эрихова мамаша начинает прикидывать, что к чему. Что эта девчонка хочет получить взамен? Что же у нас такое ценное есть, о чем она хотя бы на секунду вообразила, что мы ей это сможем отдать, что она это получит? Должно быть, что-то такое, что хоть ненамного, но все же дороже ее пирога, ведь всегда рассчитываешь получить больше, чем вкладываешь. Ведь не может же она всерьез себе вообразить, что мы хоть какую мелочь, вплоть до грязи из-под ногтей, раздарим за просто так. Ведь самое большее, на что она может со своим пирогом рассчитывать, — это кусок жирной грудинки. Тот, что попостнее, мы и сами съедим. А ведь она ни слова не сказала, что не прочь получить взамен кусок грудинки, или несколько яиц, или стакан сливового компота. Не взбредет же ей в голову клянчить варенье, которое мы сами варили? Нет уж, ей тогда придется таскать нам пироги до посинения! Как вспомню, сколько сил ушло на это варенье! Пусть она сама его для себя сварит!
Паула берет судьбу в собственные руки. В награду она получает пока только неблагодарность, недоверие и непонимание.
И все же Паула проявляет максимальную активность. Она собирает цветы, пока они еще цветут, даже чуточку раньше, они распустятся потом, в комнате, в стеклянной банке или в миленькой фарфоровой вазе. И удовольствие от них только тебе самой или приятным гостям.
Наконец наступает день, когда становится ясно, что варенье здесь ни при чем. Если бы речь шла о варенье, Паула бы заикнулась о нем после восьмого куска пирога. Она ведь не совсем дура и не собирается притащить десять кусков в обмен на банку варенья, ведь за банку варенья и восьми кусков достаточно.
Чего же этой Пауле надобно, на что она глаз положила? Эрих снова косит траву для скотины.
— Можно, я тебе помогу носить траву? — спрашивает Паула. Она одета не для черной работы, в этом платье впору в церковь ходить. Но в церковь она вообще не ходит, потому что туда не ходят ее родители — какой от церкви прок? Эрих рассматривает Паулу, как рассматривают безвредного жучка, которого вовсе не обязательно давить каблуком, если ты в хорошем настроении. Эрих смотрит на Паулу без всякой злобы. Он и смотрит на нее, и не смотрит.
— Зазеленишь все платье, — говорит он, — выглядишь будто в церковь собралась. Разоделась так, что хоть сейчас ступай в церковь.
— Нет, я тебе помогу, Эрих, тебе ведь все время приходится делать тяжелую работу!
— Да, работенка нелегкая, но здорово, что работаешь на свежем, чистом воздухе. На этих самых фабриках я бы сдох от этого самого душного, грязного воздуха, а там даже женщины работают, они-то послабее нас будут, — отвечает Эрих.
— Ты прав, — откликается на его слова Паула, и в их разговоре звучит новая нотка, нотка взаимопонимания. — Работа на свежем воздухе много здоровей, чем работа на фабрике, я об этом где-то читала.
Эрих об этом не читал. Он читает одни брошюрки из серии о героических солдатских подвигах во вторую мировую войну. Однако и Эрих уже где-то слышал, что работа на свежем воздухе здоровей и чище.
— Ты прав, — говорит Паула, — от работы на свежем воздухе и сил, и здоровья прибавляется, и румянец на щеках есть. А ты ведь очень сильный, Эрих. И такой здоровый.
Это был первый настоящий разговор Эриха с Паулой, разговор, когда один что-то говорит, а другой ему отвечает, и оба говорят об одном. В это мгновение в Эрихе зарождается мысль, что Паула, пожалуй, такой же человек, как и он, Эрих.