Но все-таки почему Россия не стала победительницей?

Три воинских эшелона в сутки, которые могла пропустить по рельсам к океану Великая Сибирская магистраль, - вот едва ли не главная причина поражения. Отличная кадровая армия России даже не была стронута с западных рубежей, сдерживая угрозу возможного нападения двух заклятых врагов Германии и Австрии! На полях Маньчжурии воевали главным образом солдаты, наспех взятые из запаса, и малоопытные казаки сибирских соединений; прославленная русская гвардия в бои брошена совсем не была... Мне думается, что это и есть вторая причина всех фронтовых неудач.

Но героизм русских воинов того времени воспет в песнях, которые вошли в боевой репертуар нынешних солдатских ансамблей. Щемящие вальсы-прощания до сих пор волнуют нас так, будто мы снова на гулких морозных вокзалах провожаем своих сестер и братьев на желтые сопки Маньчжурии, на зеленые берега Амура... Небывалая стойкость русского воинства истощила Японию до крайности, она была уже близка к поражению, когда Портсмутский мир спас ее, наложив пятно на знамена боевой славы России!

Однако, читатель, сейчас еще лето 1904 года - денно и нощно по стыкам рельсов Сибирской магистрали стучат колеса воинских эшелонов: это наши деды и прадеды едут погибать под Инкоу и Ляояном, многие из них потонут в плеске холодного океана... За два года войны через пламя сражений в Маньчжурии прошли полтора миллиона русских воинов (включая сюда убитых и выживших).

Японской армии помогала близость метрополии, превосходство ее флота на морских коммуникациях. Но японская армия, уже основательно измотанная, не могла выделить войск для захвата Камчатки, именно поэтому в Токио целиком рассчитывали на гарнизоны Шумшу и Парамушира; самураи уповали на те полмиллиона иен, что были собраны для предателя Губницкого, дабы он подготовил в Петропавловске "мирное положение". Попросту говоря, японцы платили Губницкому за то, чтобы он устранил на Камчатке возможность любого народного сопротивления.

Теперь мы вернемся к полету из окна барона фон дер Бриттена - агента американского, а не японского!

В загадочном исчезновении барона не было даже ничтожной доли мистики. Два американских матроса с транспорта "Редондо" как раз в тот момент подходили к трактиру Плакучего, дабы основательно выпить и закусить чем-нибудь солененьким. Вдруг над ними со звоном лопнуло оконное стекло, и, осыпая матросов осколками, на землю ляпнулся курляндский барон, потомок рыцарей-крестоносцев. Увидев представителя Камчатской компании в таком жалком виде, матросы мигом подхватили его и скрылись за домом Плакучего.

- Скорее на "Редондо", - велел барон матросам.

На ногу ему был наложен гипс, барон умолил капитана на всех оборотах следовать в Сан-Франциско - этим и объясняется почти молниеносное исчезновение из Петропавловска самого барона и транспорта "Редондо". По прибытии в Америку фон дер Бриттен был доставлен в госпиталь, откуда он дал срочную телеграмму в Петербург на имя министра внутренних дел. Барон депешировал самому Плеве, что на Камчатке воцарилась зловещая анархия, все жители, благодаря усилиям начальника уезда, поголовно вооружены, а ненормальное состояние Соломина угрожает серьезными последствиями той же Камчатке...

Бриттена посетил в госпитале Губницкий, который не очень-то посочувствовал коллеге.

- Когда выкидывают из окна, - сказал он (на основании богатого жизненного опыта), - всегда можно успеть вцепиться в подоконник и устроить гвалт на всю Одессу. Хорошо, что это случилось с вами не в Америке, а на Камчатке, где самый гигантский небоскреб имеет всего два этажа. Но ваша нога дорого обошлась нашей компании. Капитан "Редондо" выжал из машин максимум возможного, отчего в бортах расшатались заклепки, протекли сальники гребных валов, а в котлах перегорели трубки. Пароходная контора представила мне крупный "чит".

Бриттен проглотил упрек и сказал, что его телеграмма к министру Плеве, пожалуй, догонит ту полетучку, которую отправили в Петербург петропавловские купцы, взбесившиеся от ревностного усердия Соломина.

- Он и правда сумасшедший? - спросил Губницкий.

- Глупостей от него я не слышал. Но Соломин человек нервный, задерганный и постоянно возбужден, разговаривает на повышенных тонах. Он даже хотел посадить меня в карцер.

- И почему же не посадил?

- Я на него цыкнул...

Губницкий выразил сожаление, что пароход "Сунгари", имевший предписание из Владивостока о снятии Соломина с должности, почему-то (почему?) не зашел в Петропавловск, и это спутало все карты в дальнейшей игре.

- Сейчас, - сообщил Губницкий партнеру, - японцы, наверное, уже высаживаются на Охотском побережье. Для них вооружение камчадалов явится неприятной новостью, и я уверен, что они сразу дадут Соломину хорошего пинка.

Бриттен решил поспорить:

- На ту ли лошадку вы поставили? Неужели вы думаете, что будущее на Тихом океане принадлежит Японии, а не Штатам? Эта война с Россией так обескровит Японию, что ее финансы еще не скоро обретут устойчивость на мировом рынке. В соревновании с Россией: японцев надолго не хватит - они выдохнутся.

На прощание барон коснулся руки Губницкого:

- Мой добрый друг, выручите меня! Я как-то не сообразил, что дал в руки Соломину материал для обвинений против меня. Если вас занесет в Петропавловск, сразу изымите из канцелярии протокол, составленный с моих слов... У меня была высокая температура, и я не помню, что там сгоряча наболтал!

После ухода Губницкого барона навестили в палате цветущий молодой человек с очаровательной барышней - это были наследники бывшей американской фирмы Гутчисон и Ке, которая еще в давние времена приложила к горячему телу Камчатки, вроде кровососущих пиявок, свои грабительские фактории.

- Ничего утешительного для вас я не привез, - сказал Бриттен американцам. - Мне сломали только ногу, но вам проломили бы и головы... Камчатка одинаково не приемлет ни японцев, ни американцев. Сейчас самое лучшее - выждать официальной реакции на камчатские дела из Санкт-Петербурга!

Петербург казался расплавленным от летней жары и даже пустынным жители спасались на дачах Лигова, Вырицы и Мартышкина. По булыжным мостовым имперской столицы сухо и звонко громыхали телеги ломовых извозчиков, дворники с утра до вечера поливали раскаленные плиты панелей, городовые спасались от жары частым употреблением копеечного пива "тип-топ" марки завода "Невская Бавария".

Бригген не ошибся: полетучка камчатских торговцев и его телеграмма достигли Петербурга почти одновременно. Сообщение о сумасшествии Соломина оказалось на столе, за которым восседал пасмурный человек в черном камгаровом сюртуке, делавшем его похожим на строгого лютеранского пастора, готового в любой момент прочесть суровую аскетическую проповедь.

- Что тут? - спросил он секретаря, не читая бумаг, а лишь указывая на них длинным перстом с белым ногтем.

- К усмотрению вашего высокопревосходительства... Это был министр внутренних дел Плеве (он же и член Особого комитета по делам Дальнего Востока). Совиным взором Плеве вчитался в бумаги. Изящно изогнувшийся секретарь добавил, что в дополнение к полетучке и телеграмме Бриттена вчера телефонировали в министерство с Галерной улицы - из правления Камчатского акционерного общества.

- Мандель и Гурлянд просили ваше высокопревосходительство покончить с пагубной практикой, когда психически не проверенных людей посылают начальствовать на Камчатку. Конечно, нельзя ожидать, чтобы там началась революция, но барон Бригген своими глазами видел вооруженное ополчение.

Известие о народном ополчении обескуражило Плеве:

- Какое еще ополчение? Никто из подданных не вправе браться за оружие без высочайшего на то рескрипта... Черт знает чем это кончится! С этой Камчатки мы не имеем гроша ломаного, одни неприятности...

Плеве крякнул, машинально протянув над столом руку.

Секретарь вложил в нее большой зеленый карандаш. Плеве наложил резолюцию, чтобы камчатского начальника Соломина, впавшего в умопомешательство, немедленно удалили из Петропавловска... Секретарь оказался прозорливее министра: