- Он и сам был напуган. По-христиански, конечно, я должен бы скорбеть. Но по-граждански я понимаю - не стоит...

- А как быть? Надо бы протокол составить.

- Завтра, - отмахнулся Соломин.

На следующий день он продолжил разговор с Мишкой Сотенным:

- На материк не собираешься яблоки кушать?

- Да нет, уже сжился с Камчаткою... дел тут много.

Столько всякого наворочено, что не знаешь, за что и браться.

Соломин посоветовал Сотенному перейти на службу в инспекцию рыбного надзора, которую было решено военизировать. Не было никаких гарантий, что самураи снова не полезут в камчатские воды, и нужны сноровистые, мужественные люди, дабы обеспечить охрану прибрежных богатств.

...Подпоручик Сотенный запомнил этот совет и после войны стал начальником камчатского рыбнадзора. Жить ему осталось три года! Летом 1908 года судьба занесла его в устье реки Воровской, где он заночевал с пятью стражниками-камчадалами. Здесь их зверски убили японские браконьеры, и лишь через много лет случайно отыскали скелеты, дочиста отмытые бурными вешними водами.

Скоро в Петропавловске появился и траппер Исполатов, от его меховых одежд сразу повеяло снежными просторами камчатских долин. Душевно поздоровались. Соломин сказал:

- Я, наверное, огорчу вас - никакой награды вам не привез, но вы же сами того не пожелали.

- Пустое, - ответил Исполатов. - Этот вопрос не имеет для меня никакой ценности. Я ведь пошел в ополчение не в чаянии крестов или... помилования! Мне важно было исполнить свой долг перед отечеством.

- Что ж, вам это удалось. - Соломин в смущении помял в кулаке подбородок. - Тут, понимаете ли, Неякин о чем-то догадывается... уже намекал. А у вас в городе дела?

- Нет. Я приехал лишь затем, чтобы предоставить вам возможность арестовать меня за совершенное мною убийство. Но в этом случае у меня просьба: отпустите меня на зимовье, чтобы я мог снять капканы, поставленные на зверей, и попрощаться с женщиной, которая меня очень и очень ждет... Заодно уж можете меня и поздравить - скоро я стану отцом!

Соломин убрал со стола судейское зерцало (присутствие этого атрибута правосудия невольно сковывало его).

- Я не хотел бы этого делать. - Он кивнул на шкаф канцелярии, в котором все было перевернуто. - Видите, что натворили японцы? Если угодно, займитесь раскопками этой Помпеи сами. Я разрешаю вам изъять отсюда автограф своих показаний.

- Благодарю. Но мой автограф сожрал Губницкий.

Он поведал об условиях, в каких это случилось.

- Не думаю, чтобы это было так уж вкусно...

Андрей Петрович долго и взахлеб хохотал.

- За много последних лет, - сказал, с трудом отдышавшись, - я впервые смеюсь так легко и отрадно. Мишка Сотенный прав - с вами не пропадешь... Скажите, у вас есть время?

- Оно всегда есть у меня.

- Тогда, может, мы выпьем?

- И рад бы, да не могу. Я заметил, что упряжка терпеть не может, если от меня пахнет спиртом. Правда, псы повинуются мне, но зато вожак становится апатичен.

- Ах да! - сказал Соломин. - Вам ведь обязательно надо вернуться, вас очень ждет эта женщина... Завидую, - нечаянно признался он. - Вы, пожалуйста, передайте своей супруге глубокий поклон от меня. А на время родов советую вам перебраться в Петропавловск, здесь есть опытная повивальная бабка.

- Не стоит. Я справлюсь сам.

- А сумеете?

- Беременность женщины - это ведь не болезнь женщины. Природа сделает все сама. Мне останется только помочь ей.

- Господин Исполатов, от души желаю вам счастья.

- Спасибо. Кажется, я обрел его... Андрей Петрович вышел во двор проводить траппера. Собаки дружно отряхнулись от снега, вожак повернул голову.

- Все-таки, - сказал Соломин, - я бы на вашем месте не задерживался на Камчатке, а уехал бы куда-нибудь подальше. Пройдет еще год-два, и старое может открыться.

- Я подумаю.

- Подумайте и махните в Австралию или даже на алмазные копи в Родезии. Английский вы знаете, растерянным человеком вас не назовешь... Да мало ли существует мест на свете, где вы можете хорошо закончить свою жизнь.

Исполатов с горьким смехом притопнул торбасом:

- Закончить ее хорошо можно только вот здесь!

- Но такие люди, как вы, нигде не пропадут.

- Такие-то, как я, скорее и пропадают.

- Простите, я не хотел вас обидеть.

- Я не обиделся, но с меня хватит и Клондайка! - ответил Исполатов. Я, наверное, слишком сентиментален... А силу земного притяжения я способен испытывать только на родине.

Над ними весело закружился приятный снежок. Траппер набросил на голову коряцкий капор с торчащими ушами волка, подкинул в руке древко остола, конец которого от частых торможений по снегу был отполирован до нестерпимого блеска. Наступила минута прощания, и Андрей Петрович не знал, что бы сделать хорошее для этого человека.

- Не дать ли вам денег? - неловко предложил он.

- Я и сам могу дать вам денег, - резко ответил Исполатов и пошагал к упряжке. - Прощайте! - крикнул он издали.

Соломин молча поднял руку и не опустил ее до тех пор пока собаки не взяли хороший аллюр. Ему было горько от предчувствия, что никогда больше они не встретятся. В критические периоды жизни хорошо иметь рядом с собою такого вот человека... Подавленный, Соломин вернулся в канцелярию - докончить с камчатскими делами.

Ему удалось за последние дни опросить всех стариков и старух, которые не могли бежать в сопки и оставались в Петропавловске во время краткого налета японских крейсеров. Андрей Петрович с их слов записал, что на банкете, который дал японцам Губницкий, "было очень весело". Но Соломин не мог найти объяснения телеграмме, будто маяк сожжен, касса взломана, а деньги целы. Маяк светил по-прежнему, а казна Камчатки пропала бесследно вместе с пушным ясаком.

Двадцатого октября Соломин опять повидался с Сотенным.

- Миша, я облечен правами сам назначить временного начальника Камчатки до того, как с материка пришлют нового. Лучше тебя, братец, я никого здесь не знаю... На! - он шлепнул перед ним казенную печать уезда. - Старайся пореже прикладывать ее к бумагам, побольше разговаривай с людьми, у тебя это всегда хорошо получается... А теперь тащи Неякина на "Сунгари".

- Значит, отплываете?

- Да. Здесь больше нечего делать. Загляну попутно на Командоры и оттуда - прямо на Владивосток...

Стоя на палубе "Сунгари", он долго смотрел, как в изложине между сопок исчезает Петропавловск, и вытирал слезы:

- Прощай, Камчатка... прощай навсегда! (Прощайте все вы, скользящие сейчас на лыжах с высоких гор и поднимающие из морских глубин тяжкие сети; честь и хвала всем вам, выслеживающим в засаде зверя и бегущим рядом с собаками по камчатским снегам, что осыпало горячим вулканическим пеплом... прощайте все вы, прощайте!)

Был полдень, яркий и солнечный, долина сверкала, будто ее осыпали алмазами, когда Исполатов затормозил упряжку возле зимовья. Наталья припала к нему. Траппер показал на след чужой упряжки, проложившей в сугробах глубокую борозду.

- Кто здесь проезжал без меня?

- Почтальон из Явина.

- А-а-а... Ну, бог с ним. Пусть ездит.

Они вошли внутрь своего жилья. Исполатов сказал:

- А ты не верила, что я вернусь... Где ружье? Траппер взял "бюксфлинт" и, открыв двери на мороз, двумя выстрелами опустошил пулевые стволы - пули ушли в чистоту солнечно сиявшего дня. Повернувшись, он сказал Наталье:

- Лови!

Ружье пролетело через всю комнату, и Наталья ловко перехватила его в полете, смеясь звонким смехом.

- Теперь поймай ты.

- Оп!

- Кидай мне, - просила она...

Мужчина и женщина стали играть, забавляясь, как малые дети. Между ними, страшный и черный, метался через комнату "бюксфлинт", и обоим было даже приятно, когда его тяжелое ложе со смачным пришлепом попадало в расставленную ладонь.

- Лови!

Исполатов бросил ружье, и на этот раз Наталья не успела поймать его в стремительном полете.