(Второе письмо к редак<тору> «Б<иблиотеки> д<ля> ч<тения>»)[19]

Из книг, изданных до сих пор в Пруссии иноком Павлом, достойны особенного замечания «Царский путь» и «Сборник сочинений о браках». Обе эти книги суть компиляции, составленные по источникам, давно известным каждому знакомому с древнею церковнославянскою литературою. Хронологической даты и имени компиляторов ни на той, ни на другой книге не обозначено, но достоверно известно, что книга «Царский путь» составлена в Пруссии самим Павлом, написавшим в ней и много собственных рассуждений и замечаний; а «Сборник о браках» — в Москве, поморцем Андреяном Сергеевичем*** еще в 1809 году. «Царский путь» издан первым тиснением в конце 1860 или в начале 1861 года, а «Сборник о браках» (направленный Андреяном Сергеевичем против бракоборов) оставался без издания с 1809 года по 1862 год и был известен Москве только по весьма редким спискам. Один из таких списков, несомненно, сделался собственностью Павла назад тому 17–20 лет, когда Павел еще, будучи простым «рабом» и федосеевцем, жил в Москве на Преображенском кладбище.

«Сборник» Андреяна Сергеевича, надо полагать, имел огромное влияние на развитие инока Павла. В нынешнем направлении прусского отшельника можно шаг за шагом, не теряя непрерывной нити, следить влияние поморского взгляда Андреяна Сергеевича. Несмотря на то что «Сборник» Андреяна Сергеевича издан Павлом год спустя после «Царского пути», ясно, что «Царский путь» составлялся Павлом в то время, когда «Сборник» был им уже пересмотрен, исправлен и лежал совсем готовым к печати. Смотря на обе эти книги строго критическим взглядом и делая из них известные сопоставления и посылки, нельзя не видать, что весь «Царский путь» есть работа, предпринятая Павлом единственно для того, чтобы чтением этой книги расположить умы читателей к принятию убеждений, проповедуемых сборником, который Павел уже имел в виду выпустить через год после «Царского пути».

Несмотря на то что в «Царском пути» нет ничего об отношениях мужчины к женщине и ни одной главы не посвящено вопросу о браках, мне будет очень легко показать, как необходимо чтение «Царского пути» для успеха «Сборника о браках». Прошу только читателей, не знакомых с расколом, припомнить, что федосеевцы живут без браков, в простой любовной связи, потому что «рука освященная рассыпалась и антихрист уже царствует в мире нечувственне» (то есть невидимо, невещественно). А как и любовные связи у них происходят под сурдинкой (любовница называется «посестрием»), связь с нею скрывается, и не только дети, являющиеся последствием этой связи, часто бросаются на произвол судьбы, но и само «посестрие», насытив алчную чувственность своего побратима, весьма нередко безнаказанно оставляется им под самым ничтожным предлогом. Вместо ее поступает новое «посестрие», более молодое, более аппетитное, а бывшая подруга или одна, или еще с «блудно прижитым младенцем» идет в бесприютность. Федосеевцу нужно много твердости воли и свободы духа, чтобы взять к себе в дом свою подругу и детей, которых они вместе прижили, да и то дети иногда до совершеннолетия называют мать «тетенькой». Естественно, что федосеевские женщины, находящиеся целую жизнь в таком эмансипированном положении, в котором уж нет оснований жаловаться на стеснение, чинимое обязательными отношениями, целый век дрожмя дрожат за свой завтрашний день. Они не смеют назвать детьми своих детей, не смеют даже указать виновника рождения этих детей, чтобы его не отлучили от молитвы, и страшно завидуют положению женщин, живущих в браке. Будет ли это православный брак, скрепляемый церковью, или сводный брак, признаваемый обществом единоверцев, — для них все ровно, лишь бы жить в браке, то есть в постоянном, крепком сожительстве с своими детьми и их отцом. Мужчины смолода охотно меняют женщин, а иногда, сжившись с доброй хорошей подругой, тоже начинают сильно симпатизировать возможности открыто жить с нею. Но федосеевщина допускает только «блуд», а не брак, какого бы то ни было вида, опять потому, что «брака честного не может быть без священства, а священство исчезло, и никогда не возобновится, ибо антихрист уже невидимо царствует».

Павлу издавна был ненавистен федосеевский разврат. Родясь в раскольничьей семье, он с раннего детства почувствовал неестественное положение всех членов федосеевской семьи. Рассказывают, что Павел был ребенком очень нервным, нежным и впечатлительным. Детские и материнские слезы, которых он так много видел, глубоко западали в его молодое сердце и оставляли в нем огненные следы. Молодым мальчиком Павел уже не мог выносить всей тягости давившего его безобразия. Он стал стремиться разрешить себе мучительные вопросы: почему это все так? Так ли это непременно должно быть и не может ли быть иначе? Общественное положение любознательного мальчика было довольно выгодное. Он рос в достатке и рано был обучен грамоте и всему составляющему общий курс раскольничьего образования. Жил он тогда в Сызрани с матерью и братьями, из которых один ныне весьма известный купец в этом городе. Обучась чему было можно дома, Павел еще молодым юношею ушел в лесистую сторону северо-восточного края и жил там где-то в уединенной хатке с каким-то пустынником, постоянно занимаясь чтением древних книг. Потом, когда ему было лет около семнадцати, он на короткое время появился домой, но не ужился в Сызрани и после самого короткого там пребывания ушел в Москву и поселился на федосеевском Преображенском кладбище. Здесь так же, как в лесной пустыне, Павел опять взялся за чтение древних книг, выбор которых тут уже был гораздо многоразличнее. Проведя на Преображенском кладбище более десяти лет, Павел сделался большим начетчиком и мало-помалу стал позволять себе выражать некоторые сомнения насчет чистоты федосеевского учения о браке. Сомнения Павла разделяли с ним несколько человек из московских федосеевцев, но, боясь общественного гонения, никто из них открыто в этом не признавался. Павел видел, что здесь общественный гнет слишком тяжело лежит на умах. Он решил, что в Москве ему делать нечего, и пошел «обходить страны».

Побродив по Литве, Польше и северным русским губерниям, он нащупал места, показавшиеся ему удобными для пропаганды своих воззрений на брак, и затем появился в Петербурге. Здесь тоже нашлось несколько федосеевцев, которые убедились словами Павла, что иметь подругу и воспитывать детей вовсе не постыдно и не грешно. Так завязались у Павла первые связи с людьми, при посредстве которых он надеялся повести свое дело. Женщины все, кто только слыхал о Павле, чтили его всей душой и жарко молились за него, как за своего заступника.

Москва, узнав, что Павел не только не откинул своих «самомнений», но даже и находит сочувствие, начала распускать про него недобрые слухи. Сначала заговорили, что молодой инок есть великий сластолюбец, что у него у самого постоянные связи с женщинами; потом, когда этот слух о Павле, жившем самым строгим образом, не имел желанного успеха, распустили молву, что он хочет жениться и сделаться православным попом. Этому тоже не везде верили, но все-таки молва эта сильно повредила Павлу. Оправдываться же и защищаться он не имел никаких средств.

В то же время, как, с одной стороны, Преображенское кладбище, огласив его еретиком, всячески ему вредило, X. в Пскове, М. в Петербурге и несколько человек по Литве и Польше, убедясь во лжи первого слуха, близко наблюдали Павла. Несмотря на то что многие считали Павла готовым изменить древлему благочестию, люди эти подарили молодого инока полнейшим доверием. Это доверие очень немногих людей было все, с чем Павел поднял свое учение, стоящее поперек горла Преображенскому кладбищу и всей федосеевщине.