Каса-Гранде (господский дом), великолепный дворец с портиками, но всего в один этаж, занимал всю вершину оголенного холма. Перед его фасадом расстилались пятнадцать миль желтой холмистой равнины, за которой протянулись цепи громоздящихся друг на друга гор. Позади Каса-Гранде были расположены конюшни и огромные загоны для скота. Там уже вились столбы желтого дыма – это солдаты эскадрона разожгли свои вечерние костры. Дальше в лощине хижины пеонов – их было больше сотни – отгораживали квадратную площадку, где резвились дети и животные, а женщины, как всегда, стоя на коленях, мололи кукурузу. По равнине медленно ехали возвращавшиеся домой вакеро,[28] а от реки, находившейся в миле от поселка, бесконечной вереницей брели женщины, закутанные в черные шали, с огромными кувшинами на головах.
Трудно себе даже представить, как близко к природе живут пеоны на этих огромных асиендах. Даже их хижины построены из той же обожженной солнцем глины, на которой они стоят; их пища – кукуруза, которую они выращивают; их питье – вода, которую зачерпывают из пересыхающей реки и тащут домой на головах усталые женщины; их одежда соткана из шерсти, сандалии вырезаны из шкуры только что зарезанного быка. Животные – самые близкие их друзья. Свет и тьма – их депь и ночь. Когда мужчина и женщина влюбляются, они бросаются друг другу в объятия без всяких предварительных формальностей; надоев друг другу, они расходятся. Венчание стоит дорого (целых шесть песо священнику) и считается излишней роскошью, но и оно ни к чему не обязывает случайно сошедшуюся пару. Ревность, конечно, приводит к поножовщине.
Мы обедали в одной из величественных пустых зал дворца – огромной комнате высотой в восемнадцать футов и с чудесными стенами, оклеенными дешевыми американскими обоями. Одну сторону зала занимал гигантский буфет красного дерева, но ножей и вилок в нем не оказалось. В крохотном камине никогда не зажигался огонь, хотя в помещении веяло холодом смерти. В соседней комнате стены были обиты тяжелой цветной парчой, но на бетонном полу не было ковра. Ни водопровода, ни канализации – за водой приходилось ходить к колодцу или к реке. Свечи – единственное освещение. Конечно, владелец асиенды давно бежал, но даже при нем дворец, наверное, был так же пышен и неуютен, как средневековый замок.
Сига – священник асиенды – занимал почетное место за столом. Ему подавались лучшие кушанья, которые он, отложив себе на тарелку, иногда передавал своим любимцам. Мы пили sotol и aguaniel, а сига осушил целую бутылку где-то похищенной анисовки. Развеселившись после этого, его преподобие начал превозносить прелести исповедальни – особенно когда исповедуются молодые девушки. Он также намекнул нам, что обладает неким феодальным правом, касающимся новобрачных.
– Здешние девушки, – сказал он, – очень страстные…
Я заметил, что сидевшие за столом не засмеялись на это, хотя внешне все были очень почтительны с сига. Когда мы вышли из зала, Хосе Валиенте, весь дрожа от злобы, процедил сквозь зубы:
– Я знаю этих… Мою сестру… Революция еще скажет свое слово по поводу этих curas!
Впоследствии два видных конституционалиста в малоизвестном проекте предложили изгнать духовенство из Мексики, а ненависть к попам генерала Вильи хорошо всем известна.
Когда на следующее утро я вышел во двор, Патричио уже запрягал мулов в карету, а кавалеристы седлали коней. Доктор, остававшийся с генералом в асиенде, подошел к моему приятелю кавалеристу Хуану Валехо.
– Славная у тебя лошадка, да и винтовка неплоха, – сказал он. – Одолжи-ка их мне.
– Но у меня ведь нет другой… – начал было Хуан.
– Я старше тебя чином, – возразил доктор, и больше мы не видели пи его, ни лошади, пи винтовки.
Я пошел проститься с генералом, который мучительно корчился в постели, каждые четверть часа передавая своей матери по телефону бюллетень о состоянии своего здоровья.
– Желаю вам счастливого пути! – сказал он. – Пишите правду. Отдаю вас на попечение Паблито.
Глава IV
Эскадрон в походе
Я сел в карету вместе с Рафаэлито, Пабло Сеанесом и его подругой. Это было странное создание. Молодая, стройная, красивая, она обдавала холодом и злобой всех, кроме Пабло. Я ни разу не видел, чтобы она улыбнулась, не слышал, чтобы она сказала хоть одно ласковое слово. С нами она обходилась с тупым равнодушием, а иногда мы вызывали у нее вспышки бешеной ярости. Но за Пабло она ухаживала, как за маленьким ребенком. Когда он укладывался па сиденье и клал голову ей па колени, она крепко прижимала ее к своей груди, взвизгивая, как тигрица, играющая с детенышами.
Патричио достал из ящика свою гитару и передал ее Рафаэлито. Под его аккомпанемент Пабло начал петь хриплым голосом любовные баллады. Каждый мексиканец знает наизусть сотни этих баллад. Они нигде не записаны, часто сочиняются экспромтом и передаются из уст в уста. Некоторые из них прекрасны, другие безобразны, третьи по едкой сатире не уступают французским народным песням. Он пел:
И затем: «Los Hijos de la Noche»:[29]
Мы позавтракали на асиенде Эль-Гентро, и тут Фиденчио предложил мне поехать дальше на его лошади.
Эскадрой был уже далеко, всадники, растянувшись на полмили, мелькали среди кустов черного мескита. Впереди них колыхался крохотный красно-бело-зеленый флаг. Горы скрылись за горизонтом, и мы ехали теперь по огромной чаше пустыни, края которой задевали раскаленную синеву мексиканского неба. Теперь, когда я расстался с каретой, глубокая тишина, невыразимый покой окружили меня. На пустыню нельзя смотреть со стороны – вы сливаетесь с нею, становитесь ее частью.
Пришпорив лошадь, я скоро догнал эскадрон.
– Эгей, мистер! – вопили всадники. – Гляди, мистер наш верхом! Que tal, мистер? Как дела? Хочешь воевать вместе с нами?
Но капитан Фернандо, ехавший впереди колонны, обернулся ко мне и рявкнул:
– Сюда, мистер! – Он весь сиял от радости. – Поедем вместе! – кричал он, хлопая меня но спине. – Пей! – И он протянул мне бутылку sotol, наполовину опорожненную. – Пей до дна, докажи, что ты мужчина.
– Как будто многовато, – засмеялся я.
– Пей! – закричали кавалеристы, и почти весь эскадрон сгрудился вокруг меня. Я осушил бутылку до дна. Раздался взрыв хохота и рукоплесканий. Фернандо перегнулся и крепко пожал мне руку.