Бывают групповые поездки, но бывают… Если переводчик «Интуриста» сопровождает значительное лицо… Возможны любые услуги… Не дергай машину! Я ничего не хочу сказать, но мы – взрослые люди, исключить тоже нельзя. А может, и входит в обязанности. За отдельную плату. Работа на два счетчика. Что ты так тормозишь?

Хочешь, чтобы нам врезались в багажник? Я не испытываю такого желания. Но этот – постоянный ее любовник.

В пятницу Игорь сказал, что ему на целый день надо ехать в Дубну, на работе его не было, вернулся поздно, и Елена увидела то, что и ожидала увидеть – перекошенную его рожу. Эта идиотка, конечно, надела изумрудный кулон.

Почти до девяти месяцев девочка фактически находилась у этой женщины. Ее брали, отдавали, забирали к себе на выходные, но грудное молоко в этом возрасте – залог будущего развития. Однако слышать, как ее дочь называет чужую женщину мамой, а ее нет-нет да и назовет тетей (женщина страшно сердилась: «Это мамочка твоя, мама!» – «Тетя», – повторяла девочка ласково), – всему этому должен был прийти конец.

Катенька росла крепкой, ножки прямые, но вот странность: и она, и Игорь – темноволосые, Игорь почти черный, а у девочки – чудные золотистые локоны. Елена знала, со временем дети темнеют, но, вглядываясь, замечала в ней черты этой женщины, скорей даже не черты, а общее выражение. И запах! Она целовала макушку дочери и чувствовала от ее волос запах этой женщины.

Нашли приходящую няньку, с рекомендацией, пожилую, положительную, в Москве это стало практически невозможно, все жаловались на жизнь, а няньку ребенку не найдешь ни за какие деньги. Но тут просто повезло. Позже стали выясняться недостатки: говорлива. И все о болезнях, о лекарствах – «Вы принимаете такое-то лекарство? До него я ужасно мучилась приливами…» – «Помилуйте, – оскорблялась Елена. – Мне-то зачем его принимать?».

И вот наконец поехали забирать Катеньку. Все вещи – а набралось их много – Игорь снес к машине и там ждал, а Елена вместе с этой женщиной собирала Катеньку. Но дети почувствовали, мальчик неотступно ходил за матерью.

– Мам, зачем Катьку отдаешь? Не отдавай, мы с Веркой несогласные.

Голос грубый, чтоб не зареветь.

Мать собирала забытые вещи, девочку Елена одевала сама:

– Мы сейчас в зоопарк поедем, птичек посмотрим…

И вновь раздавалось:

– Катьку, говорят тебе, не отдавай! Несогласные мы!

И даже Елене стало не по себе, когда услыхала, как в другой комнате, наверное, портрету мужа говорила эта женщина:

– Небось и ты меня осуждаешь? Уж как тебя начальство любило, и все на тебя же свалили, чтоб не отвечать за тебя, не платить: выпивши, мол, был. Встретимся, ты меня, Вася, там не ругай.

Новая нянька приезжала на метро, пила чай, остывала некоторое время, чтобы горло после горячего не простудить, и за ручку они отправлялись гулять. Как вскоре выяснилось, была она сильно близорука, и Елена одевала девочку во все яркое.

Минул, наверное, месяц или полтора, когда вдруг пришла эта женщина. Елена сразу узнала ее звонок. Было обеденное время, нянька кормила девочку на кухне, и дверь туда была закрыта.

– Вот… рейтузики… забыли.- И Елена поняла, кого она высматривает, надеется увидеть. – Тогда длинноваты были, а теперь, наверное, в самый раз.

Как девочка услышала ее голос на кухне за закрытыми дверями, да еще в то время, когда ей сказку читали напевно, как слезала она с этого высокого стула, на который ее обычно усаживали, сама она влезть боялась, но она вдруг появилась в коридоре. Ходить она только училась, хватаясь ручонками, сделала шаг от стены, еще шаг, вцепилась в кофту на груди и так стояла, держась сама за себя, стояла и смотрела на эту женщину хмурыми глазами. А та смотрела на нее. И опять Елена увидела, как они похожи. Не столько даже лицами, как выражениями лиц.

Больше женщина не приходила. Но временами Елене чудился все тот же ее запах от волос, от головки дочери. Она с пристрастием допрашивала няньку, та – в обиду: «Я – верующая!» И при этом крестилась.

И вот однажды Елена раньше времени возвращалась с работы и еще издали услышала в скверике взвизги и смех дочери. Так мог радоваться только счастливый, здоровый ребенок. Ей захотелось незаметно подкрасться, подхватить дочь на руки и смеяться с ней вместе, чувствовать ее дыхание на лице.

Был чудный сухой осенний день, прощально грело солнце, и в ярком своем комбинезоне, раскрасневшаяся, Катенька обсыпала себя желтыми осенними листьями и припрыгивала, как зайчонок, и заливалась радостно. А на скамейке перед ней сидела не нянька, а эта женщина. И счастье, которое Елена сейчас видела, полоснуло ее по глазам. Она подошла, не сказав ни слова, дернула дочь за руку, повлекла за собой. И та влеклась так же молча, не смея оглядываться.

Позже, задыхающаяся, прибежала нянька:

– Я только в аптеку! Дай посижу да дай посижу… Она уж который раз приходит. А я в аптеку, больше никуда.

Под утро, светало уже, Елена проснулась от шороха, показалось, кто-то возится у наружной двери. Хотела разбудить Игоря, но вслушалась: топали детские босые ноги.

Она осторожно выглянула. За вешалкой, в самом углу, вся туда спрятавшись, девочка стояла и нюхала какую-то тряпку. Забытый давным-давно, висел там фартук этой женщины, и девочка вдыхала его запах, прижавшись к нему лицом.

– Ты что делаешь!

Ребенок вздрогнул, и задергались, задергались плечи, она что-то силилась выговорить.

– Игорь! – позвала Елена. – Игорь, иди сюда, посмотри!

Игорь прошлепал огромными ступнями по паркету на хорошо пружинящих мускулистых ногах с сильными икрами, даже полусонный тренируя их. Мягким розовым светом засияли на миг кафельные стены в туалете, и дверь закрылась.

– Эту гадость давно надо было выбросить!

Елена сорвала фартук, отнесла на кухню в помойное ведро.

Ноги Игоря, когда они легли в постель, были ледяные от метлахской плитки в туалете.

– Она преследует нас, ты понимаешь это? – говорила Елена.

– Дамы, дайте спать, – сонно из-под подушки, которой он накрыл голову, бормотал Игорь.

Еще некоторое время Елена прислушивалась. Девочка тихонько всхлипывала.

Но и когда в доме затихло, уснули все, девочка и во сне всхлипывала с дрожью.