Глава III Забастовка мистера Портфеллера

Было замечено, что в последнее время число полицейских машин, проезжающих в районе Города Улыбок, а также количество визитов агентов в штатском значительно возросло.

— Как бы они не пронюхали того, что им не положено, — забеспокоился Генри Кларк.

Ребятам было поручено постоянно наблюдать за тем, чтобы на свалке не смог незаметно появиться никто из посторонних.

Понятно, что ребята, которым поручили такое важное дело, как наблюдение за безопасностью Города Улыбок, старались вовсю.

В одно лучезарное утро стоявший на посту Ной заметил толстенького человечка в белом костюме и белой шляпе. Толстячок, спотыкаясь и озираясь, брел прямо к свалке.

Ной мяукнул два раза коротко, один раз длинно, как мяукает кошка, когда потягивается после сна. В ответ он услышал такое же мяуканье, впрочем, чуть более мелодичное, — это откликнулась Лиз. Тотчас же из-под рекламной кучи появился Генри Кларк и, приставив ладонь козырьком к глазам, начал с интересом рассматривать непрошенного гостя.

— Пойдемте к нему навстречу, ребята, — сказал Генри Кларк, — мы люди вежливые и не должны дать этому джентльмену заблудиться среди нашего мусора.

Привычно лавируя среди рекламного хлама, Генри и трое дозорных вскоре оказались рядом с толстяком. Они выросли перед незнакомцем точно из-под земли, заставив его от удивления и страха чуть ли не проглотить собственный язык.

— Рад приветствовать вас, сэр, — сказал Генри, — в Городе Улыбок!

— Хэ… лло!.. — изумленно произнес толстяк. — Вы что, из преисподней? То-то я смотрю, как стало жарко. Кажется, шага сделать больше бы не смог.

— Я, как представитель проживающих в этой местности потогонийцев, — продолжал Генри, — уполномочен отвечать на все вопросы, подписывать все договора и проводить совещания на любом уровне.

— Мне нужно надежно спрятаться, — проговорил толстяк и встал во весь рост на валявшийся рядом большой ящик.

— Отличный метод! — рассмеялся Генри Кларк. — Мало того, что ваш белый костюм и так видно с шоссе, как луну в ясную ночь! Вы хотите замаскироваться под статую Процветания? Учтите, что статую видно издалека.

— Нет опыта, — ответил толстяк, не слезая с ящика. — Я ни разу в жизни не прятался. Это противоречит моим принципам.

— Почему же вы решили вдруг эти принципы нарушить? — спросил Генри.

— Я — забастовщик, — скромно потупил очи толстяк. — За мной гонятся штрейкбрехеры и полиция.

— Ого-го! — изумился Генри. — Какая же контора забастовала?

— Сенат Потогонии, — глядя сверху вниз, торжественно объявил толстяк. — Я — сенатор Портфеллер! Эта местность входит в мой избирательный округ!

…События, предшествовавшие появлению мистера Портфеллера в Городе Улыбок и столь странному проявлению его несгибаемого забастовочного духа, были не совсем обычны.

Как известно, в Потогонии имелось две партии: право-левая и лево-правая. Они находились в непрестанной и неукротимой борьбе. Основным пунктом, который вызывал межпартийную междоусобицу и разногласия, был вопрос о процедуре голосования сенаторов. Право-левая партия убежденно доказывала, что для процветания страны необходимо всем сенаторам голосовать, поднимая сначала правую руку, а потом уж левую.

Лево-правая партия держалась совершенно иной политической платформы — она считала, что для прогресса страны сенаторам надо начинать голосование с левой руки.

Такого же рода принципиальные расхождения касались и ног сенаторов.

Право-левые не жалели сил и средств, доказывая, что каждый гражданин Потогонии, если хочет быть счастливым, должен вставать с правой ноги.

Лево-правая партия, разумеется, высмеивала это суеверие и, не жалея средств и сил, предлагала точный рецепт для потогонийского расцвета, а именно — вставание с левой ноги!

Эти противоречия целиком поглощали время сенаторов обеих партий, естественно, не оставляя места для менее серьезных расхождений. Таким образом, во всех других вопросах между право-левыми и лево-правыми царило трогательное единодушие.

Однако в результате сложных интриг и подкупов на последних выборах большинство в сенате получили лево-правые, окончательно посрамив своих противников во главе с их лидером — сенатором Портфеллером.

Но кто бы мог подумать, что дело зайдет так далеко и даже знаменитому Портфеллеру придется искать убежище на старой свалке!..

— Минуточку, сэр! — сказал Генри. — Тут, рядом, валяются предвыборные плакаты. Я проверю.

Генри обогнул две-три кучи мусора и очутился прямо перед громадным железным щитом, с которого улыбалось увеличенное в сотни раз лицо толстяка. Да, это был он, сомнений не оставалось.

«Голосуйте за друга народа Гарри Портфеллера! — призывал плакат. — Только наш Гарри сможет научить вас шагать по жизни правильно, с правой ноги!»

А почти рядом, на ветхом ящике, жалобно поскрипывающем от непривычной тяжести, стоял во весь рост живехонький, хотя и похожий на гранитный монумент, сам друг народа. Это было зрелище величественное и захватывающее.

И вряд ли вызовет удивление то, что уже через несколько минут после самоводружения монумента рядом с ним стояло десятка два самых пожилых и самых юных жителей Города Улыбок и с восхищением глазело на полную достоинства фигуру сенатора.

— Рэд, мчись к «Бриллиантовой конуре», — тихо сказал Генри. — Может быть, придется запускать кота на орбиту. Возьми Ноя, а Лиз пусть останется. В случае чего она подаст сигнал.

Затем Кларк повернулся к Портфеллеру, который продолжал стоять на ящике, и с подобающим случаю уважением сказал:

— Да, да. Нет сомнения. Это именно вы, сэр. Рад нашей встрече Так почему же все-таки бастуют сенаторы?

— Видите ли, леди и джентльмены, — тоном завзятого оратора начал Портфеллер, — лево-правое большинство хочет сегодня протащить закон Шкафта. Вы знакомы с этим законопроектом?

— Конечно, — промолвил Генри. — Он запрещает рабочим бастовать. А если кто-нибудь попытается начать забастовку, его посадят в тюрьму.

— Я, как друг народа, — громко произнес Портфеллер, — не могу голосовать за этот закон. Мои избиратели никогда бы мне этого не простили.

— Все ясно, сэр, — сказал Генри.

— Что ясно? — удивился Портфеллер. — Что именно вам ясно?

— Сегодня же заседание сената! — догадливо улыбнулся Генри. — А вы не хотите на нем присутствовать, чтобы не участвовать в этом грязном голосовании. Если лево-правые примут закон, это произойдет без вас. Очень благородный поступок, сэр!

— Вы совершенно точно обрисовали обстановку в сенате, — поклонился Портфеллер. — Если зал будет полупуст, заседание не состоится. Поэтому мы и забастовали. Мы — это я и мои друзья-сенаторы. Нас ищет полиция и депутаты лево-правой, которые хотят нас силой затащить в сенат. Но мы не дадимся. Мы против насилия!

— Так слезайте же, сенатор, — испуганно произнесла ближайшая старушка. — Ведь так, на ящике, вас наверняка заметят с шоссе.

— Прятаться — не в моих принципах! — гордо сказал сенатор. — Мы живем, слава богу, в свободной стране, а не где-нибудь за стальным занавесом! Никто не заставит меня пойти против убеждений. Пусть сюда придут хоть все танки генерала Шизофра! Я буду тверд и незыблем, как скала!

Генри поглядел на торчащую в стороне рекламу авиакомпании. Лиз уже сидела на ее вершине.

— Послушайте, сэр, — сказал Генри, — а может быть, вы хотите, чтобы вас силой привели на заседание?

— Что вы говорите? — возмутился Портфеллер. — Я друг народа! Поэтому я пришел к нему в тяжелую минуту жизни!

— Что ж, тогда ваш визит к нам можно считать историческим! — усмехнулся Генри и сказал землякам: — Леди и джентльмены! Вы слышали? В этот трудный для себя день наш сенатор решил оказаться среди избирателей! Как трогательно! Гип-гип!

— Гип-гип! — подхватило несколько голосов.

Пухленький Портфеллер церемонно поклонился во все стороны, отчего ящик под его ногами жалобно заскрипел.

— Сейчас нашего дорогого сенатора, конечно, приметят и препроводят прямехонько в сенат, — продолжал Генри. — Но наш верный друг мистер Портфеллер будет ни при чем. Избиратели (то есть мы) засвидетельствуют, как его силой повлекли на это заседание! А так как не в его принципах сопротивляться насилию, то и закон Шкафта будет принят, и доверие избирателей сохранено! Ловко придумано, сенатор!

Тут наконец до горделиво озирающегося забастовщика дошел смысл тирад Кларка. Портфеллер несколько минут хлопал глазами, а затем, глубоко вздохнув, завопил:

— Не слушайте этого смутьяна, дорогие мои! — Он проникновенно прижал толстенькие ручки к груди. — Я всегда с вами! Ваши беды — мои беды!

— Лучше, если бы было наоборот, — резюмировал Генри, — наши беды пусть будут вашими, а ваши — нашими. Оставайтесь жить с нами, здесь, а ваш особняк в Адбурге отдайте под жилье рабочим…

— Он красный, клянусь богом! — воскликнул Портфеллер, воззрившись на Генри. — Эти бунтовщики везде! Опасайтесь их, дорогие мои друзья!

В этот момент откуда-то сверху неожиданно раздался громкий свист. Лиз, по всем правилам мальчишечьего братства, сунув пальцы в рот, подала сигнал, приметив, как у поворота на шоссе остановилось несколько автомобилей.

— Друзья, к нам в гости пожаловала полиция! — крикнул Генри.

Избиратели исчезли так мгновенно, словно провалились сквозь свалочную труху.

Портфеллер, убедившись, что его белый костюм давно уже примечен молодчиками Шизофра, облегченно вздохнул и с неожиданной для себя легкостью соскочил с ящика.

Лиз ящерицей сползла с рекламного щита. Это служило сигналом для ребят. Рэд и Ной могли начинать отвлекающую операцию, известную нам под названием «Запуск кота на орбиту».

Генри одобрительно кивнул головой.

— Вы, мистер… — сказал Портфеллер Кларку, — простите, не знаю вашего имени…

— Просто избиратель, — уточнил Генри.