Два красивых полицейских в таких аккуратненьких отутюженных голубых рубашечках с черными погончиками. Весело переглядываются, о чем-то шутят друг с другом, а работа у них тем временем спорится – не то что у наших на паспортном контроле, где прапорщица-погранец глядит на тебя змея-змеей! А эти: "Вотр пасспор мадмуазель, вотр анвитасьон, силь ву пле!" Бэмпс! Колотушка ударилась о раскрытую страничку в ее загранпаспорте.

Рита – за границей!

Рита – во Франции!

До города она ехала на такси и все не верила, что скоро, уже совсем скоро увидит тот город, над которым когда-то пролетала та самая легендарная фанера…

Но до Парижа был путь не близкий. Машина (беленький "ситроен", который услужливо вынырнул к ее ногам, как только Рита вышла на нулевом уровне аэропорта) – неслась по пустынной местности, по промзоне, как сказали бы у нас, и ни домов, ни леса, ни деревьев, ни даже заборов, как это бывало у нас на подъезде к Пулково – только реклама, реклама, реклама – поперек шестиполосной автострады.

Шести, а в некоторых местах и восьмиполосной, да еще и с разделительной зеленой полосой посередине.

Реклама… Это идеология новой жизни, в которую она попала. Покупайте… Ситроен С-5… Самая подходящая цена для вашей семьи… и цифры с четырьмя девятками на конце… Смешные! Рита сама экономист и психолог – понимает, что напиши тут цену 180 000 франков – это одно, а отними всего один франк и напиши 179 999 – это уже совсем другое! Не перейден психологический рубеж: я купил машину задешево – не за восемьдесят тысяч, а за семьдесят.

А вот реклама БЕНЕТОН… Молодежная одежда. Рита обратила внимание: на рекламе в качестве моделей обязательно ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ коллектив – негр, араб и белая француженка… Ага! Попались голубчики в сети своей глупой национальной политики!

Приходится теперь заигрывать с нацменьшинствами! Да и разве с нацменьшинствами?

Арабов и негров здесь не меньше чем белых…

А за окном все неслись машины, и Рита смотрела на них огромными серыми глазами, боясь моргнуть, боясь, что все это ей только снится.

Из записок А. Е. Баринова:

В семидесятые годы, в пионерском детстве своем, я зачитывался фантастикой. Так зачитывался, что попади ко мне в руки замусоленный сборник рассказов от Саймака, Кларка или Стругацких, я мог глаз не сомкнуть до шести часов утра, пока не прочитывал все до корки. Однажды попалась мне книжка Ольги Ларионовой – фантастический роман о далеком будущем, когда на Земле уже будут решены и классовые, и социальные, и расовые, и энергетические, и экологические проблемы.

По мнению автора, неразрешенными останутся только проблемы неразделенной любви.

Ну – это на ее бабский счет! Смак же книжки был в том, что в романе рассказывалось про прилет с далеких звезд космического корабля, принесшего людям информацию об их будущем – полную, как бы теперь сказали, "базу данных" о всем населении планеты с датами жизни и смерти. Произошло это в силу какого-то непонятного временного завихрения на сверхсветовых скоростях. И это тоже не суть.

Суть была в том, что с поры возвращения этого летательного аппарата на Землю каждый житель планеты имел право ознакомиться с датой собственной кончины. И вот люди коммунистического будущего разделились на две группы: на тех, "кто знал", и тех, "кто не пожелал знать".

Автор Ольга Ларионова, расстаралась и выписала людей светлого будущего нашего такими нравственно высокими, что описываемые ею альпинисты-спасатели, которые ЗНАЛИ, что погибнут именно в этот день, так как посмотрели в базу данных, тем не менее, отправились спасать заваленных лавиной горных лыжников. Отправились, зная, что НЕ СПАСУТ и что их САМИХ ЗАВАЛИТ насмерть…

Я тогда, прочитав (а было мне лет тринадцать), все никак не мог взять в толк: зачем пошли в горы эти альпинисты?

Сейчас я понимаю это так, что были те люди – "те, кто знал" – участниками игры, такой игры, в которой было необходимо соблюдать правила. А правила эти такие – знаешь, так не увиливай!

Своего рода изощренный фатализм?

Но меня, тогдашнего пионера, волновал и еще один вопрос.

А смог бы я пойти и добровольно заглянуть в ту базу данных?

И тогда (в тринадцать лет) я решил, что смог бы.

Теперь я объясняю ту свою детскую решимость лихостью инфантилизма. Того эгоцентрического детского убеждения, что свойственно младенцам: де, со мною ничего плохого не произойдет! Потому что мама защитит (или партия с правительством)… или, наконец, волшебник прилетит и спасет. Так и со знанием своего конца тогда – была уверенность, что НУ НЕ МОЖЕТ ТАМ СТОЯТЬ НЕВЫНОСИМО

А в детском сознании есть еще одна смешная заковыка.

Когда ребенок ходит со взрослыми по кладбищу и читает даты рождения и смерти на могильных крестах, продолжительность жизни более пятидесяти лет кажется ребенку почти что вечностью…

Знаю одно. Теперь. Нынче ни за что не пожелал бы знать дату своего конца.

Подавление желаний – Это сколько же километров члена ей надо было отсосать у этого карлика, чтобы паспорт гражданки Пятой республики заработать? – хмыкнул комиссар Андрэ. Вслух он этого не сказал.

Но подумал. Он и сам был бы не прочь, чтобы она и ему отсосала.

Уж больно баба эта русская, что пришла в комиссариат за карт де сежур, хороша была. Словно картинка из журнала.

С Гийомом Рита познакомилась на суарэ у родителей своей новой подруги Гаранс Эро.

Вообще-то, это был полноценный уикенд с заездом гостей в пятницу и с разъездом в воскресенье после обеда.

У Бернара и Симоны Эро было две дочери и один сын. Бернар Эро имел собственную клинику, специализировавшуюся на лечении женских болезней – бесплодие, трудные случаи беременности, а также рак молочных желез и все такое прочее. Сам Бернар Эро был отличным хирургом, и богатые дамочки со всего Иль де Франс записывались в очередь за полгода, а то и за год, чтобы лечь и прооперироваться у него.

Бернар Эро был богат. Его семья жила в большом доме в Бонвилль сюр Сен, причем дом этот проектировал для Бернара тот самый знаменитый архитектор, который построил в Париже институт арабской культуры, знаменитый тем, что имеет окна в виде диафрагм объектива фотоаппарата. И диафрагмы эти автоматически снижают или увеличивают световую пропускаемость окон, в зависимости от яркости светового дня.

Гаранс сказала Рите, что дом стоит того, чтобы его посмотреть.

Уикенд посвящался семейному празднику: младшей сестренке Гаранс – Вероник – исполнялось восемнадцать лет. Все члены семьи, а также дяди, тети, племянники и близкие друзья съезжались в Бонвилль сюр Сен в дом семейства Эро, чтобы со вкусом и весело провести два дня в конце этого еще жаркого для центральной Франции сентября.

Гаранс работала на радио "Пари-Континент" журналисткой. Она вела разделы театра и светской хроники. С Риткой они сдружились буквально с первого же дня.

– Родители про тебя все знают и примут тебя, как мою лучшую подругу, – успокаивала Гаранс явно мандражирующую Ритку. – Я про тебя все рассказывала и маме, и отцу, так что они тебя заочно уже очень и очень любят.

Их маленькая белая "Рено Клио", накрепко застряв в пятничной пробке на выезде из Парижа, теперь двигалась коротенькими рывками. Проедут они метров сто и опять стоят. Проедут еще пятьдесят метров, и снова – стоп машина. В соседних авто, стоящих слева и справа от них, текла собственная жизнь. Какой-то молодой французик, сидя за рулем своей "Тойоты!, читал газету и одновременно брился электробритвой. Двое других – справа в синем "Фольксвагене" – смотрели футбольный матч по маленькому телевизору, закрепленному прямо над перчаточным ящиком. Какой-то месье, не вылезая из-за руля, менял пропотевшую сорочку на свежую. Наверное, ехал на важное любовное свидание. Двое в машине позади их белой "Клио" непрестанно целовались… Протащившись так почти пять километров и потратив на это почти час времени, они наконец-то поехали побыстрее.