История – это всегда аккомпанемент победителю; поражение СССР воспринимается как неизбежность и, более того, благо. Идеология Коммунизма объявляется нежизнеспособной…

Все не так просто, господа! Нет такого Мира среди Теней, над которым не сияла бы своя звезда. А великое сражение двух систем нами было проиграно, в сущности, случайно.

"Цивилизация есть ответ на вызов", – писал А. Тойнби. Европейская цивилизация есть, прежде всего, ответ на вызов бесконечности, исходящий из пустого черного Космоса. Результат столкновения систем и идеологий определялся в первую очередь тем, какая из сторон найдет более достойный ответ, кто выиграет в космической гонке, бледным и бессмысленным подобием которой была гонка вооружений.

Успех Союза с первым спутником и первым космическим кораблем поставил Штаты в тяжелое положение. Следующей очевидной целью была Луна, причем цель эта могла оказаться и оказалась решающей. ("Побить карту" лунной программы можно было только освоением Солнечной системы, а эта задача, хотя в шестидесятые годы она и выглядела более реальной, чем сейчас, была все же очень трудно разрешимой.)

С учетом довольно истеричной социальной психологии противников (впрочем, социальная психология противников всегда истерична) победу требовалось "привязать" к какой-нибудь значимой дате. Такой датой было 7 ноября 1967 г., пятидесятилетие Революции. Не зря наблюдательный А. Кларк упомянул ее в "Лунной пыли".

Увы, советская лунная программа развивалась от неудачи к неудаче. И в тот критический момент, когда надо было осознать цену поражения и, может быть, пойти на огромный риск, чтобы вырвать победу у торжествующего противника, советское руководство отказывается от лунной программы и заменяет ее паллиативом ("Луноходы", орбитальные станции etc.), лишь маскирующим отступление. Собственно, после этого можно было начинать "перестройку", демонтаж и распад системы социализма, по крайней мере, избавив собственный народ от горького зрелища двадцатилетней агонии режима.

Интересно, что фантастика шестидесятых годов (с обеих сторон) прекрасно понимала цену "лунного противостояния". И разгром "своими" редакции фантастики "Молодой гвардии" в конце шестидесятых был просто следствием поражения. Классическая советская фантастика, призванная подготовить низкоэнтропийный раннекоммунистический мир, была нужна системе, стремящейся к победе. Системе, потерявшей надежду на нее и пытающейся извечными "тоталитарными" рецептами лишь продлить свое существование, она была попросту опасна.

Внимание, вопрос: что общего между толкиеновскими эльфами Нольдора и советскими интеллигентами-шестидесятниками?

Ответ: и те, и другие смогли создать великую культуру из своих поражений.

Точки ветвления. Мировая война

"Именно преданность здравому смыслу, а вовсе не ханжество, как почему-то полагают многие, отличают викторианскую этику (…)

С первых же дней двадцатого столетия эту этику считали безнадежно старомодной и обреченной на быстрое забвение.

Однако, несмотря на все политические и эстетические сумасшествия, она выжила и, очевидно, будет жить дальше.

Более того, сейчас ее перспективы выглядят значительно лучше, чем сто лет назад."

А. Тимоффевский. Хорошо продуманное убийство всегда бывает уютным.

Коммерсантъ-DAILY, N 146, 1994 г.

Дискуссия о перспективах викторианской этики не кажется мне уместной – "пациент" скорее мертв, чем жив. У тех, кто еще помнит действительную социально-психологическую обстановку конца XIX столетия, это не вызывает огорчения. "Преданность здравому смыслу" или "ханжество" тому виной, но викторианство вызвало к жизни несколько поколений женщин (да и мужчин), практически неспособных давать и получать сексуальное удовлетворение. Кроме прочих неприятностей, сие привело к такому уродливому явлению, как движение суфражисток.

Однако, разрушив викторианскую систему этических императивов, XX век не сумел обеспечить ей приемлемую замену (если, конечно, не считать трех законов роботехники в изложении А. Азимова). Это может означать, во-первых, искусственность смены парадигм (внешнее индукционное разрушение структурной системы "викторианская этика", то есть – болезнь социума), во-вторых – проявление каких-то неизвестных факторов, связанных с взаимодействием аналитических и хаотических структур – иначе: с борьбой Образа и Логруса в терминологии Р. Желязны.

Во всяком случае, не подлежит сомнению факт слома мирового исторического процесса на рубеже десятых-двадцатых годов XX столетия. Проявляется это прежде всего в изменении ритма истории (то есть характерных частот). Затем – в прогрессирующей осцилляции этических норм (что сказалось, в частности, на характере всех трех мировых войн). Возникшие вследствие нарастания в обществе колебательных процессов волны времени резко повысили социальную энтропию – меру нереализованной социальной энергии и, как следствие, инферно – меру индивидуального человеческого страдания. Понятно, что это не могло не сказаться отрицательно на темпах социального и технического прогресса.

Возможно, утверждение о замедлении темпа научного и технического прогресса в XX столетии покажется несколько неожиданным. Однако, изучая характер поведения основных последовательностей для целого ряда технических (да и экономических) систем, нельзя не заметить искусственного занижения тангенса угла наклона кривых – системе не давали своевременно реализовывать свои потенциальные возможности. (Одним из проявлений этого были многочисленные "мирные конференции" двадцатых годов, да и, например, "договор о нераспространении ядерного оружия.) Далее, исследуя научно-техническое "зазеркалье" (благополучные по сравнению с Землей миры-отражения), наблюдаешь растущее отставание. В сущности, первый спутник мог и должен был появиться в тридцатые годы и, во всяком случае, не позднее 1944 года. Сейчас человечество обязано иметь экономически рентабельные базы на Луне, Марсе, в поясе астероидов и в системе Юпитера…

С другой стороны, в поиске форм и методов уничтожения и мучения себе подобных люди XX столетия проявили если не изобретательность, то размах. Отношение к человеческой смерти резко изменилось, и это обычно связывают с Первой Мировой войной. Но как понять саму эту войну, ее ненормально жестокий – тоталитарный – характер? Как объяснить ее – тоталитарную войну в нетоталитарном мире?

Или, другими словами, какие факторы – макро- или микроскопические, случайные или закономерные – сломали историческую определенность, создав вместо "литургийно стройного" викторианского (поствикторианского) мира хаотическую последовательность странных и темных отражений, населенных существами, пришедшими из снов?

"- Это мой сон. И я буду делать в нем все, что захочу.

– Да. Но это мой мир".[5]

[1] И. Васюченко.

[2] В. Рыбаков.

[3] Статья написана летом 1995 г.

[4] Б. Такман.

[5] Американский фильм "Кошмар на улице Вязов – 6".

Источник: "Конструирование будущего ".

Аналитическое послесловие к трагедии в Беслане

Терроризм – это форма войны, и притом очень эффективная ее форма. Далеко не каждый удар врага можно отбить без особых потерь. Существуют поражения, вызванные грубыми ошибками одной из сторон. Но гораздо чаще к поражению приводит тонкая и неочевидная "игра" противника, который сумел накопить силы, найти слабое место в обороне, нанести внезапный удар, захватить инициативу. Перефразируя морское торговое право: "поражение вследствие непреодолимой силы врага и неизбежных на войне случайностей"