— Вы пьяны, — сказал старший компаньон. — Сядьте!
— Жалованье мне убавлять! — ревел капитан Миггс, все больше разъяряясь. — Это мне-то! После того, как я служил вам верой и правдой, жизни своей не жалея! Вы только попробуйте, хозяин, только попробуйте! А что, если я возьму и расскажу про то, как закрашивались грузовые марки? Что тогда будет с фирмой «Гердлстон»?! Да вы мне жалованье удвоите, лишь бы это дельце не выплыло на свет божий!
— О чем вы говорите?
— О чем? Ах, вы не знаете, о чем я говорю? Где уж там! Это же не вы велели нам ночью замазать государственные марки и поставить их повыше, чтобы можно было взять лишний груз. Это, значит, не вы распорядились, а?
— Вы собираетесь утверждать, будто я отдал вам подобное распоряжение?
— Само собой! — гремел рассерженный моряк.
Гердлстон ударил в гонг, который стоял у него на столе.
— Гилрей, — спокойно распорядился он, — сходите за полицией.
Капитан Гамильтон Миггс был несколько ошеломлен этим неожиданным ходом своего противника.
— Потише, потише, хозяин, — сказал он. — Чего это вы затеваете?
— Я намерен потребовать вашего ареста.
— Это за что же?
— За угрозы, запугивание и попытку вымогательства.
— Свидетелей-то не было, — ответил моряк с некоторым вызовом, но уже явно струсив.
— Нет, были, — заметил Эзра Гердлстон, входя в кабинет. Он давно уже стоял между дверями, отделявшими кабинет от конторы, и слышал большую часть разговора. — Но, кажется, я перебил вас. Вы говорили, что замараете доброе имя моего отца, если он откажется повысить вам жалованье.
— Я ж ничего дурного не думал, — сказал капитан Гамильтон Миггс, тревожно переводя взгляд с отца на сына. В молодости он был хорошо известен полицейским властям и не имел ни малейшего желания возобновлять знакомство с ними.
— Кто закрасил эти грузовые марки? — спросил коммерсант.
— Я.
— Вам кто-нибудь велел это сделать?
— Нет.
— Попросить полицейского войти, сэр? — осведомился Гилрей, заглядывая в дверь.
— Пусть немного подождет, — ответил Гердлстон. — А теперь, капитан, вернемся к сути нашего разговора: поставим ли мы «Черного орла» на ремонт в сухой док и снизим вам жалованье, или же вы сочтете возможным отправиться в новое плавание на прежних условиях?
— Отправлюсь, будь оно трижды проклято! — отрезал капитан и, сунув руки в карманы куртки, вновь развалился на стуле.
— Совершенно правильное решение, — одобрительно произнес его суровый хозяин. — Но божба — весьма греховная привычка. Отошли полицейского, Эзра.
Молодой человек усмехнулся и вышел, оставив отца вновь наедине с капитаном.
— Если вы ничего с ним не сделаете, портовый инспектор все равно его в плавание не выпустит, заметил моряк после долгого молчания, во время которого он успел перебрать в памяти все свои обиды.
— Ну, разумеется, мы что-то сделаем. Нашу фирму никто не обвинит в скупости, хотя мы избегаем излишних расходов. Надо будет покрасить и просмолить корпус, а также перебрать такелаж. Это ведь добротное старое судно, и под командой превосходного моряка — мы же знаем вам цену, капитан, — оно совершит еще немало рейсов.
— Мне-то платят за риск, хозяин, как вы только что сами сказали, — заметил капитан, — а вот как насчет тех, кто за него ничего не получает, — мои помощники, команда?
— Дорогой капитан, во всяком деле есть свой риск. Без риска в нашем мире прожить невозможно. Вы знаете, что сказано о тех, кто отправляется в море на кораблях: они видят чудеса пучины морской, но зато и подвергаются опасности. Землетрясение может разрушить мой дом на Эклстон-сквер, ураган может сокрушить его стены, однако же я не думаю об этих опасностях. Так почему же вы убеждены, что с «Черным орлом» обязательно должно случиться несчастье?
Моряк ничего не ответил на эти рассуждения, хотя они его и не убедили.
— Ну ладно! — сказал он угрюмо. — Я же согласился — и делу конец, так что говорить об этом больше нечего. Вам зачем-то нужно посылать в плавание дырявые лохани, и вы мне хорошо платите, чтобы я на них плавал. Это меня устраивает, и вас это устраивает. Ну, и об чем разговор?
— Справедливо. Хотите еще рому?
— Нет.
— Почему?
— А потому, что люблю быть в своем рассудке, пока разговариваю с вами, мистер Гердлстон. Вот уйду из вашей конторы и буду пить до дальнейших распоряжений. А дело делать и заодно дурманиться не желаю! Когда прикажете выйти в море?
— Когда разгрузитесь и снова погрузитесь. Недели через три или через месяц. К тому времени я жду Спендера с «Девой Афин».
— Если только с ними по дороге ничего не приключится, — заметил капитан Гамильтон Миггс с прежней нехорошей усмешкой. — Когда мы возвращались, он был в Сьерра-Леоне. Сам-то я зайти в порт не мог, потому что у тамошней полиции был ордер на мой арест: я всадил в одного черномазого хороший заряд дроби.
— Это был дурной поступок, Миггс, очень дурной, — проникновенно произнес коммерсант. — Вы обязаны заботиться об интересах фирмы. Нам слишком невыгодно, чтобы из-за подобной причины наши корабли лишались возможности заходить в такие хорошие порты. А вызов в суд вам вручили?
— Другой черномазый привез его на борт.
— Вы его прочли?
— Нет, бросил в море.
— А что стало с негром?
— Да видите ли, — ухмыльнулся Миггс, — когда я, значит, бросал вызов за борт, черномазый-то за него держался. Ну, и полетели они в воду вместе. А я поднял якорь и ушел в море.
— А акулы там водятся?
— Попадаются.
— Право же, Миггс, — сказал коммерсант, — вы должны научиться обуздывать свои греховные страсти. Вы нарушили шестую заповедь[2] и лишили «Черного орла» возможности торговать с Фритауном.
— Тоже мне торговлишка! — ответил моряк. — С английскими колонистами дела не сделаешь. Мне подавай настоящих черномазых, которые понятия не имеют о законах там или цивилизациях и всякой другой такой чуши. Вот с ними я полажу.
— Я часто задумывался над тем, как вам это удается, — с любопытством заметил Гердлстон. — Вы умеете взять полный груз там, где самые лучшие и степенные наши люди и мешка орехов не получат. Как вы этого добиваетесь?
— Это многим бы хотелось узнать, — ответил Миггс, выразительно подмигивая.
— Значит, это секрет?
— Да от вас-то чего скрывать: вы же не шкипер, и меня не убьете, если я вам и скажу. Ну, а так-то, я, конечно, не хочу, чтобы эта штука всем была известна.
— Как же все-таки вы этого достигаете?
— А вот послушайте, — ответил Миггс. К этому времени он, казалось, совсем успокоился и рассказывал о своих подвигах с большим удовольствием. — Я с ними напиваюсь. Вот как это у меня получается.
— Ах так!
— Да, в том-то вся и штука. Господи боже ты мой! Да когда эти хваленые капитаны с сертификатами, всякие там графские племянники да двоюродные братцы являются туда, так они смотрят на вождей и разговаривают с ними, будто Мафусаилы какие-нибудь! До того спесью надуваются, что сюртук самого господа бога им и в жилеты не пригодится. Ну, а я, значит, приглашаю всю эту братию к себе в каюту, какие они там ни есть черные и голые, да и попахивает от них не слишком чтобы приятно. А потом я, значит, вытаскиваю ром, и начинается у нас «выпей сам, передай бутылочку соседу!». Глядишь — у них языки и развязались. А я сижу и помалкиваю да мотаю на ус, какой у них есть товар. А уж когда я знаю, что покупать, так было бы довольно странно не купить. К тому же они не хуже христиан любят, чтобы с ними обходились уважительно, и помнят, что я их компанией не брезговал.
— Прекрасный способ, Миггс, чудесный способ, — сказал коммерсант. — Фирма чрезвычайно высоко ценит ваши услуги.
— Ну, ладно, — сказал капитан, вставая со стула, — у меня от этой болтовни совсем в глотке пересохло. Я, конечно, готов запанибрата с вождями черномазых, но будь я проклят, если стану… — Он умолк, но угрюмая улыбка на губах его собеседника показала, что тот понял намек. — А вот скажите-ка, — продолжал Миггс, фамильярно толкая хозяина локтем, — если бы мы, скажем, да пошли на дно в Бискайском заливе, так вышло бы, что вы маленько просчитались, а?
2
«Не убий» (библ.)