Прежде всего комиссия авторитетно признала желательность и важность достижения Северного полюса русской экспедицией, не забыв, впрочем, присовокупить, чтобы Седов не зазнавался, что речь может итти именно о достижении, но не об открытии полюса, открытого уже в 1909 году Робертом Пири.
Затем Седов был допрошен, как на экзамене, об опыте и результатах всех экспедиций, бывших когда-либо на Земле Франца-Иосифа и пытавшихся достигнуть полюса. Легко удалось установить, что лейтенант Седов не весь арктический опыт учитывает и не все результаты знает.
С нескрываемым удовольствием члены комиссии подробно и всесторонне рассмотрели вопрос о Земле Петермана.
В 1873 году австрийская экспедиция Юлиуса Пайера и Карла Вейпрехта открыла Землю Франца-Иосифа – архипелаг на севере Баренцева моря, предугаданный за несколько лет до этого русским ученым и революционером Кропоткиным. Правительство отклонило просьбу Кропоткина об организации широко задуманной им экспедиции в полярные моря. В своем неосуществившемся проекте Кропоткин писал в 1870 году, что «между Шпицбергеном и Новой Землей находится еще не открытая земля, которая простирается к северу дальше Шпицбергена…» Это предсказание подтвердили своим открытием австрийцы Пайер и Вейпрехт, и они же были авторами версии о существовании к северу от Земли Франца-Иосифа другой суши, которую они якобы видели и назвали Землей Петермана. В течение десятков лет Земля Петермана обозначалась на картах, правда – в виде бледного пунктира неопределенной формы. И только через тридцать лет Каньи, спутник герцога Абруццкого, пытаясь достигнуть полюса, прошел по дрейфующим льдинам лам, где карты показывали сушу. Земля Петермана оказалась мифом, обманом зрения.
Результаты наблюдений капитана Каньи стали известны не сразу; отчет об экспедиции Абруццкого полностью был издан только в Италии. Поэтому на карте, составленной Седовым, в качестве отправного пункта похода к полюсу была намечена несуществующая Земля Петермана. Либо он не знал еще наблюдений Каньи, либо сомневался в их достоверности. Любопытно, что в докладной записке он упоминал только о Земле Франца-Иосифа, а о Земле Петермана умалчивал.
Но комиссия вписала в свой протокол эту ошибку и указала старшему лейтенанту Седову, что Земля Петермана, от которой он собирается итти на полюс, в натуре не существует и что отправная точка для полюсной партии лежит более чем на два градуса южнее, а именно на Земле кронпринца Рудольфа, отстоящей от полюса на 860 верст, а потому, мол, расстояние в оба конца будет равно 1720 верстам.
Далее комиссия занялась разбором плана самого похода к полюсу, который Седов проектировал совершить на шести нартах при шестидесяти собаках. Седову указали на недостаточность его ресурсов для осуществления намеченной цели. Ему указали на то, что все заграничные экспедиции располагали большими, чем он, средствами. Рассказали о том, что Каньи сопровождали вспомогательные партии, причем первая партия вернулась назад через двенадцать дней пути, оставив часть продовольствия, вторая вспомогательная партия провожала Каньи двадцать четыре дня и тоже повернула назад, оставив продовольствие; сам же Каньи двинулся дальше с тремя спутниками имея тридцать восемь собак и 1028 килограммов груза. Провизия у этой экспедиции была первоклассная, рационально упакованная и дозированная, снаряжение делалось по специальному заказу, к своей базе на Земле Франца-Иосифа судно экспедиции прибыло во-время, в первую же навигацию… и, несмотря на это, поход на полюс успеха не имел. Куда уж нам тягаться с герцогом Абруццким!
И еще более разительный пример заграничного опыта приводили в назидание Седову члены комиссии. Роберт Пири, говорили они, тренировал себя двадцать три года. Он имел двести тридцать пять собак (не шестьдесят, как у Седова!). Направив вперед большую партию с продовольствием, он вышел по ее следам с двадцатью четырьмя спутниками на девятнадцати нартах. Часть людей шла впереди Пири и проторивала дорогу. По мере продвижения вперед небольшие отряды отправлялись в обратный путь. Последняя подсобная группа капитана Бартлета проторила путь впереди Пири до 87°47''.
Юлиус Пайер (1842–1915).
Члены комиссии вооружились карандашами и тут же произвели расчет, из которого явствовало с полной очевидностью, что шестидесяти собак мало, что намечаемого количества продовольствия мало, что снаряжения нужно было бы больше и людей тоже больше, а следовательно – в итоге – и денег больше!
Все это дало основание авторитетной комиссии провалить проект Седова по всем статьям. Но никто не высказал той простой мысли, что для того, чтобы устранить асе найденные в проекте несовершенства, нужно применить одно действительно радикальное средство – дать Седову больше денег!
По поводу денег комиссия высказалась особо. Заключение выглядело примерно так: Седова на полюс пускать нельзя, но деньги выдать надо. Выдать же их не Седову, план которого не продуман, а нам – морскому ведомству, и не 50 или 70 тысяч рублей, как просил невежественный лейтенант, а тысяч 800 или миллион, чтобы мы, люди опытные, постепенно, планомерно, не торопясь, открывали полюс…
Таков был маневр Вилькицкого. Он увенчался успехом, поддержанный теми людьми, для которых Седов – молодой человек, неизвестно откуда взявшийся, – был просто выскочкой. Естественно, что совет министров принял эту точку зрения, раз она исходила от морского ведомства.
Надежды Седова на получение государственной помощи рухнули. Любопытную роль сыграло в этом эпизоде «Новое Время». 12 мая, когда еще казалось, что правительство деньги даст, появился в этой газете фельетон М. Меньшикова: «Великие предприятия». Видимо, Меньшиков – самая чуткая собака а нововременской своре – что-то унюхал. И, как всегда, эта газета угодливо тявкнула по первому знаку министерских начальников. Меньшиков выступил против проекта Седова. «Как Америку, – острил он, – Северный полюс можно открыть только один раз». Так что непонятно даже, о чем хлопочет Седов, поскольку Пири уже был на полюсе.
Это был первый довод. А второй выглядел так: «Седова я не знаю и никто не знает. Если это частное предприятие – пожелаем успеха, но если национальное, если Государственная дума дает деньги, то надо подыскать других начальников, более солидных… Я полагаю не лишним предостеречь Государственную думу от поспешных решений».
Полное совпадение с позицией того ареопага, который судил Седова под председательством Вилькицкого! Такова была подлинная прочность и ценность поддержки «Нового Времени».
Но еще больше, чем фельетон Меньшикова, огорчила Седова статья путешественника В. Русанова в кадетской газете «Речь». Меньшиков был невежда и холуй, человек просто нечистоплотный – обижаться на него было бессмысленно. Русанов же был известен как предприимчивый и образованный полярник. «Вполне отдавая должное смелости решения молодого исследователя, – писал Русанов, – нельзя в то же время не высказать некоторого сомнения относительно исполнимости и самой полезности задуманного им предприятия». Дальше шли соображения о трудности из-за тумана и туч получить на полюсе точные астрономические определения, а потому и о ничтожности научных результатов подобных экспедиций, о бедности оборудования предполагаемой экспедиции, о том, что после Пири уже и ходить На полюс не стоит…
Казалось, что плоды трехмесячной работы погибли и вместе с этим навсегда погибла надежда на осуществление задуманного плана. Напрасно, значит, уговаривал он этих холеных господ из национального союза, дежурил в приемных министров, десятки раз объяснял безграмотным и все перевиравшим репортерам, где проходит Полярный круг и что такое нарты… Напрасно давал свою подпись под всякие воззвания и обращения к чуткому обществу и отзывчивому правительству. Не к чему было читать свои лекции, после которых воодушевленная публика осторожно опускала серебряные мотеты в чью-нибудь шляпу. И в Архангельск, в Москву тоже ездить не стоило с лекциями, уговорами и просьбами. Все рухнуло, потому что до августа осталось всего два с половиной месяца, а денег не было.