Профессоров акушерства, к которым обращался Земмельвейс, шокировал его тон. Земмельвейса объявляли человеком "с невозможным характером". Он взывал к совести ученых, но в ответ они выстреливали "научные" теории, окованные броней нежелания понимать ничего, что бы противоречило их концепциям. Была и фальсификация, и подтасовка фактов. Некоторые профессора, вводя у себя в клиниках "стерильность по Земмельвейсу", не признавали этого официально, а относили в своих отчетах уменьшение смертности за счет собственных теорий, например улучшения проветривания палат… Были врачи, которые подделывали статистические данные. А когда теория Земмельвейса начала получать признание, естественно, нашлись ученые, оспаривавшие приоритет открытия.
Земмельвейс яростно боролся всю жизнь, прекрасно пони-' мая, что каждый день промедления внедрения его теории приносит бессмысленные жертвы, которых могло бы не быть. Он готов был тратить время и деньги, лишь»бы научный мир прислушался к нему. Немецким врачам, например, он предложил организовать за свой счет семинар, на котором он смог бы обучить их своей методике. Он просил врачей выбрать удобное для них время и место для такого семинара, но врачи отказались! Да что там деньги, он готов был пожертвовать своей жизнью, он хотел донести истину, хотел, чтобы ему поверили. Но его открытие полностью признало лишь следующее поколение врачей, на котором не было крови тысяч женщин, так и не ставших матерями. Непризнание Земмельвейса опытными врачами было самооправданием, методика дезинфекции рук принципиально не могла быть принята ими. Характерно, например, что дольше всех сопротивлялась пражская школа врачей, у которых смертность была наибольшей в Европе. Открытие Земмельвейса там было признано лишь через… 37 (!) лет после того, как оно было сделано.
Естественно, что жизнь, каждый день которой был боем со смертью и косностью, не могла не отразиться на характере Земмельвейса: "Он превратился в угрюмого ворчуна, раздражающегося по любому поводу, для него перестали существовать юмор и веселье, он постоянно был погружен в свои мрачные мысли и периодически разражался взрывами бурного негодования. Исчезли былая скромность, застенчивость и терпимость. Уже из открытых писем видно, каким он стал бесцеремонным и самоуверенным - о собственных открытиях он пишет как о крупнейшем достижении медицины, стоящем в одном ряду с дженнеровским оспопрививанием"*.
Любопытно, что Пахнер эти строки пишет в явно осуждающем тоне, хотя сам он приводит процитированную здесь статистику, из которой видно, что родильная лихорадка была действительно страшнее оспы и холеры, страшнее чумы, да и любой другой болезни, потому что возникала неожиданно, косила насмерть, причем не старых людей, а молодых матерей. Вот так: не пожелавшие принять, просто проверить теорию Земмельвейса были "не правы", а изгнанный из-за своего открытия Земмель-вейс стал "нескромным и раздражительным, бесцеремонным, нетерпимым и беззастенчивым, самоуверенным". И это плохо! А то, что тысячи женщин продолжали умирать из-за пошлых амбиций врачей, это - "не к чести выдающихся ученых…"
Можно представить себе то состояние отчаяния, которое овладело Земмельвейсом, то чувство беспомощности, когда он, сознавая, что ухватил наконец в свои руки нити от страшной болезни, понимал, что не в его власти пробить стену чванства и
традиций, которой окружали себя его современники. Он знал, как избавить мир от недуга, а мир оставался глух к его советам. Не кощунство ли в такой ситуации говорить о потере "юмора и веселья"?
Земмельвейс лишился рассудка. В середине 1865 года он был помещен в психиатрическую больницу в Вене, а 13 августа 1865 года в возрасте 47 лет умер там. Причиной его смерти по злой иронии судьбы стала ранка на пальце правой руки, полученная им при последней гинекологической операции. 2.6. Результативность
Земмельвейс сделал открытие, разработал его в теорию и частично внедрил при жизни. Кроме того, своими письмами и книгой он заставил врачебный мир не "позабыть" о предоперационной дезинфекции рук, и внедрение метода, которое шло после смерти Земмельвейса, было фактически подготовлено всей его жизнью.
В своем программном труде "Культура и этика" Альберт Швейцер писал: "Голос истинной этики опасен для счастливых, если они начинают прислушиваться к нему. Она не заглушает иррациональное, которое тлеет в их душе, а пробует поначалу, не сможет ли выбить человека из колеи и бросить его в авантюры самоотречения, в которых мир так нуждается…
Идеал культурного человека есть не что иное, как идеал человека, который в любых условиях сохраняет подлинную человечность"*.
Хочу сразу оговориться: примеры из жизни выдающихся личностей предназначены не для выработки защитного барьера - "великими делами пусть занимаются великие люди, а я человек маленький…". Нет, цель написанного противоположна. Здесь показаны разные люди с разной судьбой. Они отличаются и по происхождению, и по области своих занятий, и по способностям. Но всех их объединяет одно - они обыкновенные люди.
Самые обычные люди. Великими их сделало Великое Служение Великому Делу. Это доступно каждому.
Конечно, творчески - по большому счету - людьми они были не всегда, не на всех этапах своей жизни. Но цель настоящей работы - попытаться найти подходы к формулированию обобщенного идеала для жизни человека. И потому нас интересуют (и мы рассматриваем в работе) только творческие, то есть связанные с постановкой и решением проблем, этапы жизни. Творческая личность - это не орден, не пожизненное звание. Перестав заниматься творчеством, человек перестает и быть творческой личностью. Но на настоящем этапе работы важна проблема Идеальной Творческой Личности, стать которой доступно каждому.
До совсем недавнего времени на протяжении нескольких лет Г.С.Альтшуллер практиковал на экспериментальных учебных семинарах по ТРИЗ проведение письменных работ на тему: "Шкала оценки прожитой части жизни". Слушателям давалось задание выбрать универсальные параметры, по которым можно было бы оценить жизнь любого человека. При этом в задании была маленькая психологическая ловушка: не указывалось, с каких позиций эта шкала должна оценивать прожитую жизнь. И характерно, что каждый слушатель выбирал свои параметры, хотя и не существенные для другого человека, однако такие, по которым сам он набирал высокие баллы. Так проявлялась выбранная для защиты от самого себя иллюзия "не зря прожитой жизни". Кто-то учитывал число детей, кто-то - отношение с начальством, чувство юмора, уважение товарищей, число освоенных профессий, наконец, просто всякое участие в коллективе, идущем к большой цели. Поэтому список качеств, истинно важных, определяющих жизнь любого человека с объективных позиций творчества, то есть потенциальной пользы для общества, воспринимается обычно в штыки. Когда аудитория примеряет эту одежку к себе, это ломает ее самоуверенное спокойствие, и мысль о приближающемся заслуженном отдыхе испаряется - ведь так мало сделано, а большая часть жизни уже прожита; на что ушли годы?!
И это хорошо, что появляются такие мысли. Мы сознательно стремимся их вызвать. С тем чтобы на место дискомфорта пришло четкое осознание пути. Мы не должны жить неосознанно. Это недостойно нас. Человек - не листик в руках урагана.
Человек должен жить по человеческим нормам и правилам и в любых условиях оставаться человеком. Человек должен сравнивать себя не со случайным соседом с лестничной клетки, а с людьми, изменившими ход истории. Он должен стремиться стать таким человеком. И это доступно каждому.
Творческая личность - это не сверхчеловек, не блистательный супермен. Творческая личность столь же редко одерживает победы, сколь редко супермен не одерживает их. В этом своя драматичная закономерность. Здесь нет фантастических прыжков, железного удара и дикой скорости, прочно вошедших неизменным атрибутом героя из лавины массовой культуры в нашу жизнь. Супермен - порождение и герой XX века. Это стальной и бездушный робот, автоматическая кукла, котирую забыли выключить. Творческая личность - часто беззащитный человек, но, несмотря на это, вечный бунтовщик против всего, чему присваивают эпитеты "устойчивый", "респектабельный", "незыблемый", "общепризнанный".