Но к девятому классу я вновь вернулся в Москву, в свою старую квартиру, к старым товарищам, и я увидел Аллу, – вот тут все полетело к черту, и все гениальные реформы были забыты, и я стал просто обыкновенным школьником.

История – вещь крайне любопытная. Например, если через пару столетий какой-нибудь шизик будет писать про нашу компанию (тему ему дадут для докторской диссертации «Дружба в двадцатом веке», – через два столетия все может произойти), то он, конечно, пользуясь архивными данными (рапорты классного руководителя), прессой (стенная печать), диапозитивами (случайные фотографии), научно обоснует, что, дескать, компанию сбил Медведь. Или что лучшие ученики класса (а мы, шестеро, действительно тянули на медали) стихийно сложились в группу, или что занятия спортом (Медведь, Ленька, Барон и Артист входили в сборную школы по волейболу) заложили костяк нашей группы. Или что активное участие в общественной жизни (Медведь – член комитета школы, Барон – комсорг класса, Ленька – староста, Пятерка – редактор классной стенгазеты, Артист – инициатор школьной самодеятельности, Звонков – признанный заводила с многолетним стажем, когда дело касалось срыва уроков) привлекло ребят друг к другу. И все будет верно. И дадут ему, не моргнув, степень доктора.

Но вот маленькая деталь. Когда я, измученный экономическими проблемами и размышлениями о судьбах галактик, вернулся после годового перерыва в класс, то застал там новых ребят (Медведь, Барон и Артист пришли из другой школы), а мои старые приятели очень изменились. Во-первых, все вытянулись, и я оказался почти самым маленьким. Во-вторых, если раньше наш класс был ни рыба ни мясо, но я все-таки пользовался каким-то авторитетом (читай выше), то теперь на меня никто и не смотрел.

Тогда я составил список лучших ребят класса, этакой школьной аристократии, которая могла взять власть в свои руки и с которой мне было бы очень полезно и интересно дружить.

Это были пять ярких индивидуумов, пять кирпичей, а я выступал в незаметной роли связующего, цементирующего материала.

Для Артиста я был самый терпеливый и восторженный поклонник его дарования.

С Бароном я, единственный из класса, ходил на городскую математическую олимпиаду. Кроме того, Чернышев занимался боксом, и я был у него вроде секунданта и всячески рекламировал его бицепсы (разве что не кричал: «Посторонитесь, Барон идет!»).

С Медведем у ребят все-таки случались скрытые размолвки из-за девочек. А я, понимая, что не могу быть ему соперником, служил для Мишки послушным связным и парламентером в его сложных отношениях с Зиночкой и Зоечкой.

С Пятеркой мы всегда готовились к сочинениям. Кроме того, со мной он меньше чувствовал физическое превосходство ребят.

Ну, а с Ленькой мы учились с первого класса. Старые воспоминания.

Вот так. Но возможно, что это всего лишь мой субъективный взгляд на историю, а если взглянуть правде в лицо, то все было проще и обыкновеннее.

…Обычное зимнее утро. В портфеле – достижения человечества за две тысячи лет, популярно изложенные для учеников девятого класса массовым тиражом.

– Да, мама, шесть уроков, немного погуляю (за закрывающейся дверью слышны отрывки из правил уличного движения… «…Смотри налево, ты рассеян»).

Рекомендованным путем, из подворотни в подворотню, проходными дворами; неторопливо проплыл дядя в шубе, такое лицо было и у адмирала Рождественского при входе в японские моря; баржи домохозяек топают на малых оборотах за топливом для домашних очагов; тщетные попытки милиционера установить правильное пересечение арбатского фарватера; изображая из себя крейсер «Аскольд», иду со скоростью двадцать восемь узлов, элегантно огибая тумбы, углы и встречные посудины. На траверзе родная школа. Залп из всех орудий – и ходу, ходу, минные аппараты к бою, но вроде не видно погони (Кто прорвался во Владивосток? Только «Алмаз»? Вполне понимаю радость команды), еще несколько узких арбатских проливов (нелепая мысль о возможной засаде, за тем перекрестком – эскадра броненосцев в составе завуча, физика под флагом директора – рецидив страшных историй, слышанных в детстве), и крейсер «Аскольд» на всех парах врывается в мирный порт (Ленькина квартира, родители ушли на работу), где можно спокойно поболтаться на якоре вдали от школьных баталий. Меня приветствует залпом наций (пара дружеских толчков в бок) Сашка Чернышев, наш тяжелый крейсер (школьная кличка Барон).

Теперь, когда нас трое, нам легче будет встречаться на контркурсах с классным руководителем завтра утром. Однако где остальные? Не происки ли это японской разведки? Но вот и прибыли два флагмана нашей эскадры – Мишка (Медведь) и Юрка (Артист). Повторное приветствие залпом наций в обмен любезностями: «Опаздываете? Это что вам, урок?»

Последним приплывает (идя с потушенными огнями даже по лестнице) Пятерка.

Полный сбор. Лучшие ученики девятого «А» коллективно не явились в школу.

Ленька запускает радиолу. Посуда в шкафу сотрясается под бодрые ритмы. Все говорят одновременно и такие веселые, словно уже получили «отлично» за сочинение, которое надо писать в пятницу. Каждый, пытаясь перекричать других, заявляет, что очень хотел бы посмотреть сейчас на Ксению (наш классный руководитель). Планы на ближайшее будущее? Конечно, идем в кино.

Не было с нами того фотографа, который через два года встанет с левой ноги, поругается с женой и забудет сдачу в столовой перед тем, как запечатлеть для потомства наши высокоинтеллектуальные лица.

Не было с нами того ученого, который через два столетия получит степень доктора наук за диссертацию «Дружба в двадцатом веке», посвященную нашей компании.

И жаль! Это был наш первый сбор. Ученым и фотографам именно тогда надо было начинать свою работу.

Но, заботясь о будущих историках, я предоставляю в их распоряжение некоторые письменные документы, сохранившиеся у меня с того времени.