Не привыкайте!

Проснулся от того, что за стеной затарахтел, будто мотоцикл, неисправный кран. Стена его комнаты примыкала к ванной в соседней квартире, сильно умный архитектор придумал такую планировку.

Вскочил в ярости, готовый стену проломить и тряхануть того, кто с крепкими нервами каждое утро умывается ни свет ни заря. Но сам себя осадил: было даже неплохо, что разбудили, — нужно бежать в поликлинику, лаборатория до десяти, а без справки не дадут путевки на турбазу — и тогда прощай горные лыжи и Новый год с Натальей в альпинистской палатке.

Побрился, натянул куртку, перепрыгивая через две ступеньки, спустился вниз. Время не поджимало, просто приятно было поразмяться, вот и скакал — вместо обычной зарядки. Отомкнул ячейку с номером своей квартиры на металлической дверце. Обе утренние газеты лежали на месте. «Надо бы захватить, а то опять исчезнут», — подумал он, но не сделал этого, не хотелось занимать руки даже пустячным предметом и тем отягчать энергичную легкость тела.

Улицу, понятное дело, уже с неделю не убирали: к троллейбусной остановке шел осторожно, едва переставляя ноги, — под снегом гололед, не хватает только перед отпуском навернуться.

Людей на остановке скопилось много. Слабонервные не выдерживали, пытались остановить такси. Машины ехали мимо. Очередь возмущалась.

— Надо же, как снег повалит, никуда добраться нельзя. Впору самим лопаты брать и дороги чистить…

«А что, а что, и возьмите», — чуть было не подначил он недовольных, но сдержался. Нехорошо. Сам-то никуда не опаздывает, а народ спешит, нервничает. Блаженствовал, подставив лицо крупным снежинкам и почти задремывая: какое счастье, зима, морозец, впереди — десять дней фантастического горного отдыха… И Наталья рядом. Неужели сбудется и они уедут вдвоем?

Троллейбус подкатил до того туго набитый, что, казалось, вот-вот лопнет и развалится. Он и не пытался в него втиснуться. Ждал. В следующий — этот тоже пришел не скоро — удалось-таки влезть, правда, самым последним, нажав на выпиравшую из дверей человеческую массу грудью и животом. Но на нижней ступеньке уместился. Двери сомкнулись, сдавив его локоть будто тисками. Он зажмурился от боли. Остатки сна и мечтаний шелухой слетели с ленивого, еще не включившегося на полную катушку разума. И не предполагал, что у этих створок мертвая хватка. Резиновые прокладочки вроде. Ан нет, голый металл. Хорошо, куртка толстая, смягчала жим капканьей стали.

Едва притормозили и дверные челюсти его выпустили — соскочил, согнулся, стал пострадавший локоть массировать, и боль слегка поутихла.

Но нет худа без добра. Пока приходил в себя, троллейбусы пошли чаще. И он сел в относительно пустой, правда, теперь уже опаздывая. Пассажиры сдавливали не так сильно, как металл, но все равно, если бы он был тюбиком пасты, выжали бы до капли. К тому же и тащился караван-сарай, как он сам про себя называл этот вид муниципального транспорта, черт знает до чего медленно, словно тоже боялся поскользнуться. А может, просто троллейбус попался старый, неповоротливый, больной. Задняя дверь тарахтела, как неисправный кран, буксовала, но сомкнуться не могла.

— Не держите дверь. Кто там держит? — в микрофон сердился водитель.

— Никто не держит, езжай давай, — отвечали ему вразнобой несколько голосов.

— Пока дверь не закроете, не поеду, — свирепел водитель.

— Помоги ей, а то грыжу заработает, — пошутил кто-то из глубины.

Мужики дружно начали толкать дверь, створки ее с лязгом распрямились. Троллейбус дернулся.

На следующей остановке повторилась та же история.

— Кто там хулиганит? Ну-ка, уймитесь! — требовал шофер.

— Да кому хулиганить, опаздываем все, — взмолилась женщина в вязаной шапочке, сбившейся набок.

— Прекратите! — не слыша ее, настаивал шофер.

— Заклинило твою дверь!

— Так ведь и будем стоять, — упорствовал шофер.

— Эй, водитель, ты нас не серди, а то обругаем тебя хором, — выделился из общего нестройного гула мужской дискант.

— Хором — это ничего, лишь бы не хуже, — весело откликнулся ему задорный женский.

Водителя, видно, взбесило, что люди веселятся, он выскочил из кабины и вдоль машины побежал к задней площадке.

— Ага, сломали дверь! — закричал он. — Доигрались. Все вылезайте, в неисправной машине никого дальше не повезу!

— Так их, правильно, сынок, — поддержал шофера небритый старичок в потертой ушанке.

— Как это — не повезу? Ишь ты! — зашумели остальные. — Ишь, раскричался!

Он взглянул на часы. Время катастрофически утекало.

— А вот и не повезу. Все вылезайте! — еще раз осмотрев дверь, закричал водитель. — Чего стоите! Глухие, что ли?

Поднялся гвалт.

— Как это? Не имеешь права!

— А вот и имею! Ты из открытой двери на ходу выпадешь, а мне потом отвечать?

— Не на прогулку едем, — опять отделился от общей массы знакомый мужской дискант. — Колеса не сломаны — и езжай.

Он вытянул шею и увидел его обладателя: здоровенного мужчину в пальто нараспашку.

— У себя на службе правила устанавливай, дурья твоя башка! — заорал шофер. — Если у телевизора лампочка какая перегорит, то ведь он все равно неисправным будет! А тут дверь не действует! Все вылезайте!

— Ух, молодец! — передернул плечами небритый старичок в потертой ушанке.

Женщина в окончательно сползшей вязаной шапочке пробралась к задней площадке и напала на безмятежно уперевшего руки в бока шофера.

— Часами на остановке стоишь, ждешь — не ходят троллейбусы. А тут сели — и нате пожалуйста, сходи.

— Сходи-сходи, — ухватился за последнее слово шофер.

— Чем вопить, взял бы да починил.

— Нечего из парка выезжать, если неисправный, — поддержал женщину мужчина в распахнутом пальто.

— Езжай, не выпадем! — пообещало сразу несколько голосов.

— Не выпадете, так простудитесь, — огрызнулся водитель. В голосе у него, однако, прозвучало сомнение. Зевнул, тряханул дверь, она захлопнулась.

— Сразу видать, рабочий человек, все у него ладится, — восхитился старичок.

Поехали, но дверь сомкнулась неплотно, в проем задувал ветер, заносил снежинки.

Он и вправду покашливал, когда входил в поликлинику. Как бы не послали на флюорографию. С них станется! Сдерживая дыхание, постучал в дверь лаборатории.

— А вы опоздали, — ответила девчонка-соплюха в белом халате. — Мы до десяти кровь из пальца берем.

— Сейчас десять минут одиннадцатого.

— Вот я и говорю — опоздали. Все отправлено уже. Завтра приходите.

— Я завтра в утреннюю смену, — сделал попытку ее умилостивить он.

— Тогда послезавтра.

Он вышел на улицу. Постоял возле сугроба, ковыряя кофейного цвета снег носком ботинка и вспоминая, какие еще дела сгруппировал на утро. Ах да, перед отъездом надо бросить поздравления родным и знакомым. Направился к газетному киоску. За стеклом висела табличка: «Киоскер болен». В двух других киоскеры наличествовали, но не было поздравительных открыток.

— Хватились! Они за месяц до Нового года кончаются.

Уже не надеясь, свернул к магазину канцтоваров, который зачем-то переименовали в «Оргтехнику». Здесь открытки на витрине лежали веером.

— Только они все надорванные, — предупредила продавщица.

— Тогда давайте набор с конвертами, — вздохнул он.

Эти были и подороже, и не такие красивые. Но что делать? Она отсчитала десяток, как он просил, и завернула стопку в грубую серую бумагу.

В булочной купил хлеба. Взгляд прилип к застекленному прилавку с тортами. Вечером обещала зайти Татьяна. Надо наконец сказать ей, что он уезжает. Хоть так, тортом подсластить. Она-то рассчитывает встретить Новый год с ним.

— Свежие?

— Свежие, — ответила продавщица. — Только тесьма у нас кончилась, коробки перевязывать нечем.

Он все же купил. Сперва нес коробку на ладони, как птицу, которую собираются выпустить, потом осторожно, боясь смять, прижимал к талии, потом ставил на снег и давал затекшей от напряжения руке отдохнуть.

В подъезде поставил торт на ступени, отомкнул металлическую дверцу секции. Газет не было.

Дома попил чаю, торт начинать не стал. Сел за стол и написал первую открытку.

«Поздравляю Вас. Надеюсь, что в следующем году нас ожидает другая, не такая жизнь».

Хотел вложить открытку в конверт. Все конверты были без клапанов. Будто мыши неровно, клочьями обгрызли.

Он рванулся одеваться. Открытки с конвертами снова замотал в грубую серую бумагу. Но глянул в окно и расстегнул куртку: народу на остановке толпилась тьма.

За стеной затарахтел кран, это вернулся после утренней смены сосед.

Он сел и откинулся на стуле. Подумал: «Чем эти троллейбусы, куплю себе мотоцикл. Денег, если не ездить в горы, как раз хватит. И Татьяне не надо ничего говорить. Ей приятно будет, если я останусь».