Или абориген врет?

Ведь не может быть такого, чтобы дикари захватили отряд первооткрывателей, наверняка имеющий способы защиты. Хотя почему нет? Мало ли что могло случиться. Даже до зубов вооруженных самым современным оружием людей можно обмануть. Ведь обворовывают же дома, оборудованные топовыми средствами сигнализации. Крадут транспорт, воруют предметы искусства, взламывают базы данных, убивают особо охраняемых персон. И все это часто не из-за технического превосходства. Хитрость, решительность и напор нередко берут верх над достижениями технического прогресса. Впрочем, лично Макс о нем никогда не был слишком высокого мнения, наверное, в силу своей во многом архаичной профессии, исповедующей иные ценности, нежели программист или летчик, то есть люди, постоянно имеющие дело с механизмами и искусственным интеллектом, а значит, от них зависимыми в той или иной степени.

Ступив на твердую землю, он с удивлением для себя обнаружил, что аборигенов тут всего двое, хотя перед ним – это он точно видел! – опустилось шестеро. Потрескивающий факел из пучка веток достаточно освещал грот, чтобы увидеть не только людей, но и, если можно так сказать, отдельные детали. А уж фонарик, которым говорун активно пользовался с самого начала спуска, и подавно высвечивал все до мелочей. О том, что срок действия даже очень мощной батарейки все же ограничен, Макс умолчал.

– Где остальные? – спросил он, рассудив, что, пока отвечают, следует спрашивать. «Потом» ему уже надоело.

«Поплыли. Мы тоже сейчас».

Макс с сомнением посмотрел на поток у своих ног. Течение не быстрое, но холод от воды шел просто космический, если не сказать адовый. Плавание в этой подземной реке как-то не входило в его планы. Один раз сегодня искупался, и довольно. Нет, он, конечно, не слабак, покрепче этих бородачей будет, спортсмен как никак и все такое, но подобные упражнения не для него.

В полной тишине корзина поползла наверх, а те двое, что их тут встретили, перешли на полуостров, служивший посадочной площадкой, и двинулись в сторону, навстречу потоку. Макс, тревожно-заинтересованный, пошел следом. Ну надо же понять-то! Может они там в рыб превращаются или что-то другое имеется. Хоть лодка, что ли. Или плот какой. Ведь вплавь – просто нереально! Пять минут максимум при такой температуре – и каюк.

Говорун с обретенным фонарем и, кстати, факел остались в гроте, так что тут были только отсветы, иногда вспыхивающие на кристаллических отложениях подземного русла. Но, если без мелких деталей, освещения хватало. Поэтому он смог разглядеть, как парочка подошла к запруде или, точнее, некому препятствию из крупных камней, сквозь которое вода переливалась, разделяясь на струю и вспениваясь. Один перешел по этим самым камням на другую сторону потока, намокнув едва не до колен, прошелся по выступу и остановился напротив второго, оставшегося на этом берегу. Они не переговаривались. Да и зачем говорить при таких способностях? Просто постояли, посмотрели в воду перед собой – с минуту, не больше – и разом нагнувшись, запустили в нее руки.

Должно быть, свой предел эмоционального восприятия на сегодняшний день Макс уже перешел, хотя рвотный позыв все же едва сдержал.

То, что эти двое выдернули из воды, вначале показалось похожим на шлепок размякшего дерьма, в силу физико-химических законов принявшего относительно плоскую форму. Субстанция, отдаленно напоминающая медузу, если уж проводить аналогии с относительно животным миром. Тоже бесцветная, блеклая, студенистая на вид и полупрозрачная. И практически бесформенная. В лучшем случае это похоже на бесформенный плевок на полу, просто очень большой.

В одно движение парочка перебросила – именно перебросила, с подкидыванием вверх! – этот плевок через преграду и, встав с ним на один уровень, несколько секунд выжидала. Хрень эта (может, плесень?), от удара о воду скукожившаяся, за это время как-то подсобралась, расправилась и аборигены плавно, почти нежно, ступили на нее, сразу опустившись на корточки, а потом на карачки.

И поплыли! Поплыли по течению, для чего-то достав свои тесаки. Минуты не прошло, как они скрылись в тоннеле. Макс, завороженный этим зрелищем, едва не поймал на свою голову корзину с новой партией пассажиров. Среди которых, как тут же оказалось, находился и раненый. Вид его Максу не понравился. Боевые пластыри и сильные лекарства дело, ясно, хорошее, но ему требовалась операция, причем срочно. В штатном огнестрельном оружии космодесанта Макс разбирался, прямо сказать, неважно, но кое-что знал. Подобные ранения даром не проходят. И сами собой не излечиваются.

Надо было как-то все это донести до говоруна, но вслух, так, чтобы слышал Георг, нельзя. Это значит озвучить фактически смертный приговор для парня, а ожидание смерти хуже ее самой.

Как он сказал? Расслабься?

Макс расслабился и набычился одновременно. Наверное, нужно все же напрячься.

«Ему операция нужна. Пулю надо вырезать. Врач нужен».

Он представил себе хирурга, под ножом которого однажды лежал по поводу простейшего аппендицита. Собственно, хирург там только присутствовал, контролируя процесс, делал все автомат, в нутро которого загнали обездвиженное и бесчувственное тело ученика жокера. Но в данном случае ссылка на железяку, даже очень умную, выглядела нелепо. Врач все же лучше. Как доступный для восприятия дикарей образ.

«Вырежем».

Пулю? Макс истерично засмеялся, почти по-собачьи гавкая. Вы?! Пулю?

Ослепительно яркий луч жалом уперся ему в лицо.

«Даже я могу из тебя сделать женщину. Только долго. Пуля (непонятный набор звуков) хорошо. Скоро сделают. Нам идти.»

– Ты чего? – возмутился Макс. – Куда еще? Делай давай, если можешь.

«Ловить. Нам надо большой плот. На троих».

Вот бывает так, что тебя заколодило, сам это понимаешь – задним или каким там еще умом, – а все равно прешь бульдозером, тормозные тяги у которого полетели напрочь. Макс завелся.

– Какой плот?! Чего мелешь? Человек умирает! Можешь помочь – помогай. Или ты, урод, хочешь консервы детишкам привезти? Так давай, давай! На! Попробуй!

Жизнь жокера не так проста и нарядна, как то может казаться с трибун или на телевизионных экранах. Телевизионные страсти про любовь и мелких, но благородных воров блекнут перед тем, что порой происходит в служебных помещениях и возле них. Тяжелыми пулями головы разносят редко, это, по большому счету, исключение, но вот страсти приключаются – куда там Шекспиру! Когда на кону деньги, и деньги большие, то вся цивилизация слетает с человека, как шелуха с семечек, которыми последний год просто больна вся Европа. Уборщики на ипподромах шелуху собирают мешками. Впрочем, говорят, они и на этот делают деньги.

Собственно, не к тому.

Макс научился понимать, когда человек дошел до крайности. Навидался. И вот сейчас он неожиданно для себя, даже со страхом, увидел, что абориген перекипает, как чайник со сломанным термостатом. Готов на все. А все тут… ну, смерть смертью, от нее никто не застрахован, но, все же, когда тебя съедают… Тут нечто иное. Даже не то что обидное. Это страшнее страха. Это ужас.

И вот именно ужас испытал Макс, увидев лицо говоруна. Противный, цепенящий, обволакивающий взгляд. И понял, что где-то он переборщил, перегнул палку. И сейчас абориген достанет свой замечательный ножичек и – чик им по горлу. Или прямо так, зубами вцепится. Во всяком случае выглядел он так, что этот подвиг казался ему вполне по плечу.

– Ну ладно, ладно, ты это, извини, – Макс поспешил дать задний ход. – Только плох он, сам видишь.

«Ты меня оскорбил».

– Я же извинился уже. Мне что теперь, на колени перед тобой встать? Или все же спасать будем? – спросил Макс, чувствуя, что начинает заводиться по новой.

«Ты должен делать наказание».

– Хорошо, сделаю. – И подумал: «А если он помрет, тогда что?».

«Не умрет. Если мы сейчас же найдем хороший плот».

Сверху на них уже опускалась корзина. Абориген, отвернувшись, пошел прочь. Макс, подумав, что тот все же должен отвечать за свои слова – не дите ведь несмышленое, тронулся следом. Хочется верить, что местный знает, что делает. Но мог бы, между прочим, и объяснить хоть что-нибудь.