Субчик проглотил огромный кусище и сказал без запинки:

- Триста фунтов.

- Только и всего? - спросил я.

- Триста, - сказал он и показал на меня пальцем. - За вас обоих. Получите постоянную работу.

- Триста фунтов тебе, - сказал Гриша. - А сколько будем зарабатывать мы?

- Восемь с половиной фунтов в день, - сказал он. - Ставка такая.

- Значит, горбатиться за каких-то двести двадцать в месяц. Да еще ты хочешь триста.

- Я хочу? - изумился субчик. - Я хочу спокойно покушать. Это вы хотите. Пожалуй, вам надо обратиться в посредническое бюро по трудоустройству. Так, наверное, будет лучше. Уж они вам найдут работу. - Он поднял палец и показал на разбитое Гришино лицо. - Попал в аварию?

- Нет, - ответил Гриша, - с дочкой играл.

Я пододвинул к себе стул и уселся рядом с субчиком. Он слегка отодвинул тарелку.

- Ладно, - сказал я. - Ты получишь свои триста фунтов. А когда мы сможем начать работать?

- Когда? - повторил он. - Завтра. Заплатите сегодня, и я вам прямо сегодня все и устрою. Завтра начнете.

- Послушай, - сказал я. - Мы с ним в последний раз видели триста фунтов в кино, в рекламе государственной лотереи. Поработаем месяц, и ты получишь свои башли. Идет?

Я протянул ему руку, подождал немного, а потом Гриша изо всех сил ударил меня по руке, и она отлетела в сторону.

- Мы еще увидимся, - сказал Гриша.

- Само собой, - сказал субчик. - Почему бы и нет. Как только разживетесь тремя сотенками.

Вот и все; с тем мы и ушли; если бы не Лена, можно было бы вернуться домой, но нельзя прийти в десять часов утра и сказать, что у нас ничего не вышло; это был бы полный предел. Вот и приходилось возвращаться после четырех, вместе с закончившими работу людьми, и делать вид, что мы просто падаем с ног от усталости. Пожалуй, нет ничего мучительнее, чем притворяться измученным - в некоторых случаях. Впереди было еще несколько часов, и мы пошли нашей обычной дорогой - в сторону моря.

- Он, в общем-то, неплохой, - сказал Гриша. - Просто по-другому не умеет. И, помолчав, добавил:- Он, должно быть, со всеми такой.

- А ведь ты сам хотел смазать его по роже.

- Ну да, - сказал Гриша, - и не только его.

- Послушай, Гриша, - сказал я. - Он хочет триста фунтов. Давай продадим пушку. За нее мы получим сто двадцать, а то и сто сорок фунтов, остальное возьмем в долг. Через день-другой приступим к работе, и все будет о'кей.

- Не надо, - сказал он, - не продавай оружие.

- На хрен тебе пистолет, - раздраженно сказал я. - Во что ты будешь стрелять?

- Найдется во что, - ответил Гриша. - А вдруг эта сволочь ничего не сможет для нас найти? Что тогда? Или слиняет с нашими башлями, где мы будем его искать? Мало, что ли, я видел таких умников? Господи ты Боже мой, сколько я их видел. Подожди пока.

- Я и так уже невесть сколько жду, - ответил я. - А у тебя, Гриша, жена. И маленькая Леночка. - Вот и ты женись, - говорит он. - Тогда у нас все будет поровну. Тем твое сердце и успокоится.

- Сейчас побегу и женюсь, - сказал я. - Но только на чуть-чуть.

Мы попрощались у моря; Гриша спустился на пляж, а я пошел в сторону улицы Яркон, чтобы найти одну девушку. Это оказалось несложно, я увидел ее издалека: она сидела на террасе загаженного кафе и курила с таким видом, что род ее занятий не вызвал бы сомнений и у пятилетнего ребенка. Она была по-настоящему красивая, и это все усложняло. Усложняло, потому что ее было жалко. Я вообще-то шлюх не жалею, потому что превратиться в шлюху нельзя, ею нужно родиться; шлюха так и умрет шлюхой, а все прочее на эту тему - просто плохая литература. Поэтому мне их не жаль, и, может быть, поэтому они меня и любили. Мне доводилось слышать, как они слезливо исповедовались разным дуракам, пребывавшим в той или иной стадии опьянения, а потом пересказывали все товаркам и подыхали со смеху. Они вообще любят рассказывать. И есть о чем. При всем при том понять, когда они лгут, легко, и это приятно: ведь это тебе не родная жена, которой так и хочется поверить, даже если она заявит, что на посещение зубного врача у нее ушло пять часов, а вот где находится его кабинет, она никак не может вспомнить. К шлюхам относишься по-другому.

Но эту одну мне было жаль, потому что она была настоящая красавица. Я ничего не мог с собой поделать. Опять-таки я уже пару месяцев жил с ней и был ей должен кучу денег, может, отсюда возникла эта новизна ощущений. Все может быть.

- Ну как? - спросила она, когда я присел за стол на неправдоподобно грязный стул с плетеным сиденьем и закурил. - Опять ничего?

- Ничего, - ответил я.

Я глотнул из ее стакана какую-то сладкую мерзость; официант принес пиво «Голд стар», которое я всегда тут заказывал и всегда за ее счет, я выпил горького, крепкого пива, и мне сразу полегчало. Официант подмигнул, как бы говоря, что уважает меня и мое мудрое отношение к жизни и что он сам охотно стал бы альфонсом, но по причинам, неизвестным ему самому, никак не может решиться; потом он ушел. Она тянула через соломинку эту свою липкую пакость, не знаю, что это было, прежде мне пить такое не доводилось.

- Ну так как? - спросила Ева. - Поедешь со мной в Иерусалим?

- Нет, - ответил я. - Попробую еще кое-что.

Она усмехнулась.

- Тебе никакой работы не получить, - сказала она. - Во-первых, ты турист, и у тебя нет разрешения на работу. Во-вторых, ты совсем не знаешь языка. Никто тебя не возьмет, это ясно, да и потом, таких, как ты, пруд пруди. Я уж не говорю про то, что ты ничего не умеешь.

- Я пять лет работал шофером, - сказал я. - И на машинах похуже здешних. Мне только нужно найти место, Ева. Машину водить я еще не разучился.

- В этой стране каждый дурак умеет водить машину, - сказала она. - И такую работу найти труднее всего, потому что за нее к тому же лучше всего платят.

Я и без нее это знал; шоферы здесь живут как короли и зарабатывают больше всех. Этот гад, что вчера намял нам с Гришей бока, тоже шофер; вспомнив об этом, я скрипнул зубами.

- Если хочешь, можем еще поговорить на эту тему, - сказала Ева. - Ты, наверное, не знаешь, так я тебе скажу, что водителей здесь больше, чем машин. - Она отбросила соломку и снова глотнула таинственную жидкость.

- Ну что?

- Нет, Ева, - ответил я. - Я с тобой не поеду.

К нам подошел официант и сказал:

- Тут один тип хочет поговорить с тобой. Он сидит за вами.

- Скажи, что я занята, - сказала Ева, даже не обернувшись: она была самой красивой проституткой в тех краях и могла, даже не поморщившись, потерять двадцать фунтов. А вообще-то он мог и подождать; если ему приспичило, то должен был знать, что лучше Евы не найти. - Значит, не хочешь быть сутенером? Не хочешь?

- Не хочу, - сказал я. И поспешно добавил: - Я тебя люблю. Я люблю тебя, но сутенером не буду. Порыпаюсь еще. В конце концов я найду работу. - Прозвучало это как-то не слишком убедительно, и я еще раз с мукой в голосе повторил, переживая при этом за сидевшего сзади типа. - Я тебя люблю.

- А как там Гриша?

- Так, живет помаленьку. - И вдруг без всяких предисловий я сказал: - Послушай, Ева, мне нужно триста фунтов. Я могу получить работу, есть тут один субъект, он может помочь. Но, сволочь, все деньги сразу ему выкладывай.

- Поедем в Иерусалим, - сказала она. - Всё. И хватит со мной про деньги.

Она вынула из сумочки фунтовую банкноту и положила на стол, хотя счет вряд ли превышал шестьдесят пиастров.

- Пошли, - сказала она.

Я сидел как сидел. Не люблю задавать лишних вопросов и, Бог мне свидетель, никогда не любил. Я ждал, что она сама догадается. Ева сказала:

- Не бойся, я еще ни с кем не была.

Мы вышли; сидевший за нами тип злобно засопел, но не сдвинулся с места; он был человек стойкий и решил подождать.

Первый он будет или второй, ему было все равно. Ну а мне - нет. Не говоря уж о чем другом, но хотя бы в тот день, когда мы вместе, я должен быть первым. Был у нас с ней такой уговор, Ева мне поклялась - в первый наш день в борделе, подмываясь при этом с истинно кошачьей грацией. Я, может, и поехал бы с ней в Иерусалим, ибо идея стать сутенером в святом городе казалась мне незатасканной; но я слишком хорошо знал Еву. Я знал, что еженощно после тяжелой своей работы она будет прыгать ко мне в койку, рассчитывая, что я буду цацкаться с ней, как с целкой; так оно и будет, потому что для них это способ очищаться. Увы. В этом смысле все они одинаковы и ни для кого не делают исключений.