В холле было тихо, горела только настольная лампа в углу. Она помедлила, вздрогнув от порыва холодного воздуха, задувавшего из-под входной двери. Кухня была единственным местом, которое им пока удавалось более или менее обогревать, благодаря плите.

Ей требовалось подумать. Джосс уставилась на лампу, мысли вихрем крутились в голове. Эдгар Гоуэр, дом, страхи ее матери, должна же быть какая-то причина для всех этих рассказов. И дьявол. Почему люди думают, что в Белхеддоне живет дьявол?

Толкнув тяжелую дверь в большой холл, она замерла в ужасе. Пронзительные крики Тома наполняли комнату, эхом доносясь из его спальни.

– Том! – Перепрыгивая через ступени, она взбежала наверх. Мальчик стоял в своей кроватке, по лицу струились слезы, ручонками он вцепился в ограждение кровати. В комнате было страшно холодно. В тусклом свете лампы в форме медвежонка она смогла разглядеть личико сына, красное, как свекла. Она схватила его на руки. Пижама была насквозь мокрой.

– Том, что с тобой, детка? – Она прижалась к нему лицом. Он был весь в поту.

– Том домой. – Его рыдания надрывали ей сердце. – Том хочет в дом Тома.

Джосс закусила губу.

– Это и есть дом Тома, маленький, новый дом Тома. – Она прижала его головку к своему плечу. – Что случилось? Тебе приснился плохой сон? – Она посадила его на колени, всматриваясь в его лицо.

– Том-Том? В чем дело?

– Том домой. – Он смотрел куда-то через ее плечо в сторону окна, шмыгал носом и пытался успокоиться в ее объятиях.

– Вот что мы сделаем. – Она включила верхний свет. – Давай сменим твою пижаму, перестелим постельку, а потом ты сможешь на несколько минут спуститься к гостям папы и мамы, прежде чем снова лечь спать. Ну как, договорились?

Придерживая его на бедре, она привычными движениями достала сухую одежду и простыни, переодела его, протерла ему лицо и руки губкой, расчесала волосы мягкой щеткой, одновременно замечая, что он постоянно смотрит в сторону окна. Большой палец был уже засунут в рот, когда она посадила его на ковер и отвернулась, чтобы перестелить постель и протереть клеенку.

– Дядя пусть уходит. – Он вынул палец изо рта, чтобы произнести эти слова, но тут же вернул его на место.

– Какой дядя? – повернулась к нему Джосс. Она заговорила резче, чем ей хотелось бы, и глаза ребенка тут же снова наполнились слезами. Он в отчаянии протянул к ней руки. Наклонившись, она подняла его с пола.

– Какой дядя, Том-Том? Тебе приснился плохой дядя? – Джосс проследила за его взглядом, направленным в угол комнаты. Она нашла для его окна веселенькие готовые занавески. На них клоуны прыгали сквозь обручи, делали сальто и забавлялись с лентами и воздушными шариками. Эти занавески и светлый ковер превратили детскую в самую жизнерадостную комнату в доме. Но в слабом свете настольной лампы что-то же напугало его?

– Расскажи мне о дяде, Том, – попросила она ласково.

– Железный дядя. – Том ухватился за кулон, висевший на цепочке у нее на шее, и подергал его. Она улыбнулась и убрала его ручонку.

– Железный дядя? Из твоей книжки? – Все стало понятно. Она вздохнула с облегчением. Лин, должно быть, читала ему «Страну Оз» перед отъездом. Джосс еще раз огляделась по сторонам и прижала сына к себе. – Ладно, Том, пойдем знакомиться с нашими гостями.

Она по опыту знала, что в теплой кухне, сидя на коленях у Люка, ребенок уснет, а завтра она первым делом купит детскую сигнальную систему, чтобы никогда больше мальчик не кричал в отдаленной спальне, а никто бы его не слышал. Бросив последний взгляд на комнату, она прошла в основную спальню. Здесь было еще холоднее. Сквозь незашторенные окна пробивался морозный лунный свет, отражаясь на натертых досках пола и бросая тени от балдахина над кроватью. Она остановилась, прижав Тома к плечу, и неожиданно посмотрела в угол. Он был в глубокой тени. Ее куртка, висевшая на ручке гардероба, казалась темным пятном на этой тени. Джосс покрепче прижала к себе мальчика.

Кэтрин...

Шепот в полной тишине. Том поднял голову.

– Папа? – сказал он и изогнулся, чтобы заглянуть ей за спину.

Джосс легонько тряхнула головой. Ничего не было. Все ее воображение. Люк на кухне.

– Нет, детка. Здесь никого нет. – Она поцеловала его в макушку. – Папа внизу. Пойдем его поищем.

– Железный дядя. – Большой палец вынут изо рта, чтобы указать куда-то за ее плечо в темноту в углу. – Там железный дядя. – Его личико сморщилось, он всхлипнул и снова прижал лицо к ее плечу.

– Нет, малыш. Никакого железного дяди нет. Только тень. – Джосс направилась к двери. По коридору и лестнице она почти бежала.

– Эй, кто это у нас? – Рой встал и протянул руки к Тому. – Как же случилось, что ты пропустил вечеринку, старина?

– Джосс? – Люк заметил, какое белое у Джосс лицо.

Она покачала головой.

– Все в порядке. Он плакал, а мы не слышали. Наверное, ему приснился дурной сон.

Сон о железном дяде, прячущемся по темным углам.

Ящики письменного стола были переполнены бумагами и письмами, обычными спутниками человеческой жизни, прочитанными, подобранными и забытыми. Как-то двумя днями позже Джосс сидела на полу, обложившись этими бумагами, и не могла найти в них ничего, что объяснило бы таинственную записную книжку матери. Она просматривала ее снова и снова. Нет вырванных страниц, уничтоженных записей. Создавалось впечатление, что, надписав титульный лист и посвятив книжку Джосс, ее мать один раз, всего лишь один раз схватила ее и записала те два одиноких предложения. Они преследовали Джосс как наваждение. Они казались ей криком о помощи, возгласом отчаяния. Что случилось? Кто мог так расстроить мать? Мог это быть тот француз, который, если верить деревенским жителям, обожал ее?

Джосс ничего не сказала Люку о записной книжке. Ей казалось, что мать шепнула ей на ухо только ей предназначенные слова, и Джосс хотелось оправдать ее доверие. Она должна все выяснить самостоятельно. Она отложила книжку, взяла кружку с кофе, стоявшую рядом на ковре, и задумалась, уставившись через окно на лужайку. Ночью опять подморозило, и трава все еще была белой, особенно в тени густых зарослей за конюшнями. Небо же выглядело ослепительно голубым. В тишине она четко слышала через окно звуки ударов металла о металл. Это Люк трудился над «бентли».

По каменным плитам террасы пропрыгала малиновка и остановилась, склонив головку набок и уставившись в землю. Джосс улыбнулась. Она не так давно ссыпала туда крошки после завтрака, но сейчас там уже мало что осталось, поскольку на них сразу же набросилась стая воробьев и черных дроздов.

В доме царила тишина. Том спал, так что временно дом был в полном ее распоряжении. Она легко коснулась книжки пальцем. Мама. Слово повисло в воздухе. В комнате было очень холодно. Джосс поежилась. На ней были джинсы и два свитера, а вокруг шеи несколько раз обмотан шарф. Но в доме царили сквозняки, и руки ее заледенели. Через минуту она спустится в кухню, согреется, нальет себе еще кофе. Через минуту. Она сидела неподвижно, оглядывая все вокруг, стараясь ощутить присутствие матери. Эта комната явно была ее любимой, особенной, в этом Джосс не сомневалась. Книги матери, ее шитье, ее письменный стол, ее письма – и тем не менее ничего не осталось, У диванных подушек не сохранилось запаха, не ощущалось тепла, когда Джосс касалась тех мест, где могла лежать рука ее матери, никаких следов той женщины, которая родила ее.

Среди старых счетов ей попался конверт. Джосс смотрела на него некоторое время, отмечая наклонный почерк и выцветшие чернила. Почтовый штемпель был французским, а дата на нем – 1979 год. Внутри оказался лишь небольшой тонкий листок.

«Моя дорогая Лаура, как видишь, я вчера не добрался до дома, как собирался. Моя встреча отложена на завтра. Потом я тебе позвоню. Будь осторожной, моя дорогая. Да пребудут с тобой мои молитвы».

Джосс поднесла письмо ближе к глазам. Подпись – неразборчивая закорючка. Она попыталась разобрать хоть первую букву. П? Или Б? Вздохнув, она отложила письмо. Адреса на нем не было.