Танька помедлила с ответом, как обычно и бывает при допросах с применением суггестии.

– Колька…

– Он сегодня был здесь?

– Ну…

– Да или нет?

– Да…

– Он сбежал?

– Не-а…

Понятно. Значит, юное художественное дарование сидит рядом на полу – и, согласно полученной инструкции, ничего не слышит из звучащего разговора. Пора и его включить в беседу…

Следующий вопрос адресовался Кольке:

– Почему русалка?

– Да так…

– А все-таки?

Светлов подошел к дверному проему, снова взглянул на потолочную роспись. Нет, русалок там не было. Скорее всего. Небольшой уцелевший фрагмент, что привлек его внимание, изображал озеро. Старик на заросшем камышами берегу смотрел на плещущуюся в воде девушку. Странный сюжет для храма. Православные богомазы не слишком жаловали библейскую историю о купающейся Сусанне и похотливых старцах-вуайеристах…

Колька молчал. Светлов задал вопрос его подружке – ослабив до предела невидимые путы, стянувшие сознание Таньки. Пусть почувствует себя собой. Почти собой…

Взгляд ее тут же стал неприязненным. И столь же неприязненно прозвучал контрвопрос:

– А тебе-то для чё?

– Интересно. Я журналист, ищу истории старые, – повторил Светлов однажды использованную легенду. – Говорят, что у вас тут девушки в русалок превращаться умеют…

Танька хмыкнула.

– Взаправду журналист? Так пиши про Пугачиху с Киркоровым…

Она демонстративно отвернулась.

Колька – почти вернувшись к обыденному состоянию психики – оказался более разговорчив. И объяснил происхождение сюжета:

– Слышал, ну эта… баланду одну. Бабка моя трындела, покойница… – Парень вытряхнул из пачки папиросу, сунул в рот и зашарил по карманам в поисках спичек.

– Держи, – кинула ему коробок Танька и тоже закурила – помятую, надломленную, до одури вонючую сигарету без фильтра.

Комментариев от Светлова не последовало.

– Ну эта… баба жила одна тут, в смысле девка, – Колька сплюнул, – и втюрилась в одного хмыря. А у его, ну эта… в обчем, не стоял на её. Не нужна она ему на фиг. А сама-то телка корявая, рябая-кривая… Ну эта… пошла она да и утопла в озере. Сама, значицца, утопла, своим хотеньем…

– В Улим-озере утопилась, – вставила его подруга, выдохнув струю дыма. Жестом, скопированным из мексиканского сериала, откинула назад волосы и одарила Светлова взглядом, который наверняка считала весьма сексапильным.

– Ну так… – продолжил Колька. – В Улиме… И русалкой, значицца, обернулась. Вся из себя блядовитая такая заделалась…

– Блядовитая – значит красивая? – уточнил Светлов особенности лексики юного живописца.

– Ну так… Во-о-о! – живописец ткнул пальцем в свое творение – прямиком в бюст восьмого номера.

– Понятно… Рассказывай дальше.

– Так эта… Чё рассказывать-то? Стала, значицца, русалкой, из себя блядовитой до одури, ни один мужик мимо пройти не могёт… А тот, в обчем, чувак ее встретил и запал конкретно, а она ему: вот те хер собачий, не дам ни хера…

Таню, к немалому удивлению Светлова, покоробило такое неромантичное изложение любовной истории. И она выдала свою версию последних событий легенды:

– Не-е, она ему так сказала: любовь моя к тебе в водичку озерную уплыла, рыбкой золотой тама плещется, нырни, мол, да поймай, тогда и дам тебе… – Татьяна облизнула губы и томно взглянула на Светлова.

– Ну так… – подхватил Колька. – В обчем, нырнул он, да не вынырнул.

– Почему? В любовь-рыбку поверил?

– Да хер его знает…

– От тоски любовной, – пояснила Танька с видом крупного знатока.

– Понятно…

– В газете пропечатаете? – спросила девчонка с вялым любопытством.

– Пропечатаю, пропечатаю… Ваши приятеля где? Домой сбежали?

Колька молча пожал плечами.

– Х-хе… Сбегут они, как же… – Татьяна с сожалением, как на дефективного ребенка, посмотрела на Светлова, затем перевела взгляд на сумку с дешевым портвейном. Облизнулась.

Ладно, пора заканчивать увлекательное знакомство… На секунду-другую Светлов призадумался: стоит ли отучать щенков гадить в местах, святых для их предков? Решил – стоит.

– Вылезай наружу, – сказал он Кольке командным тоном. – Веди сюда дружков. Скажешь – я ушел. Выполняй!

Колька полез наружу – вялыми, заторможенными движениями. Надо, коли уж выпала оказия, потренироваться в групповой суггестии – на относительно безопасных клиентах. Заодно и проучить эти жертвы алкогольных зачатий… Хотя Таньку, пожалуй…

– Сколько лет-то тебе? – спросил без малейшего нажима.

– Восемнадцать! – бодро соврала она.

Восемнадцать так восемнадцать.

– В твои годы пора переходить на более благородные напитки… Пойдешь со мной! Нечего тебе в этом гадюшнике делать. До утра праздновать собирались?

– Ну так… Девять «бомб» семьдесят второго, не хер собачий…

Светлов тяжело вздохнул.

Легенд в Щелицах всегда хватало…

Среди прочих, к примеру, рассказывали байку о сокровищах, привезенных здешним помещиком из далеких краев и утопленных якобы в парковом пруду. В других вариантах – о зарытых в парке.

Когда и как зародился слух, никто не помнил – народ тут нынче обитал в основном пришлый, присланный по разнарядке на торфоразработки, да так и застрявший после истощения пластов в окрестных болотах…

Но тем не менее в начале тридцатых годов одним из любимых досугов местной молодежи стал поиск клада. Ныряли в пруд и ощупью шарились в топком донном иле. Прочесывали дно баграми и якорьками-«кошками». Самодельными железными щупами тыкали под корнями всех мало-мальски приметных деревьев в парке.

Никто, конечно, всерьез не верил. Но время было такое – порой реакцией на самые нелепые слухи становились весьма серьезные оргвыводы…

Так и с кладом – кончилось тем, что председатель Щелицкого сельсовета приказал пруд спустить. Якобы для очистки от накопившегося ила, комары в котором плодятся в немереных количествах. По своей ли он действовал инициативе, или по указанию вышестоящих органов, – неизвестно.

Но любопытно, что ни до, ни после – за все семьдесят с лишним лет Советской власти – никому из местного начальства подобная альтруистичная идея больше в голову не приходила…

Решено – сделано.

Бригаду рабочих набрали из приезжих городских маргиналов, – в Щелицах летом каждые рабочие руки на счету, а в городах в те годы безработных хватало. Впрочем, пара деревенских разгильдяев в бригаду тоже затесалась.

Оформили в сельсовете аккордный договор, шлепнули лиловую печать… И работа закипела.

Ну, на самом деле-то работа «кипела» лишь в бодрых газетных статьях, живописующих успехи индустриализации…

А рыть водоспуск бригада начала спустя пять дней, после того как была успешно пропита большая часть аванса. «Рыковка», слава труду, в сельпо отпускалась свободно, без талонов и карточек (не в пример прочим продуктам).

Но, так или иначе, копать стали. Вручную, понятно, какие уж там экскаваторы. Лопатами да тачками в те годы каналы от моря до моря строили. А уж канаву в пару сотен метров, от пруда до спускающегося к речонке Чугуйке овражка… и говорить не о чем.

К тому же на второй день праведных трудов повезло работягам редкостно. Откопали старинную и толстую – человек залезть может – свинцовую трубу с запорным устройством. Шла она аккурат вдоль намеченной трассы водосброса.

Надо понимать, отнюдь не дураки копали старый пруд. И подумали о том, что водоем порой надо спускать и чистить – дабы не тревожили комары сон помещичий…

Находка вызвала двоякие чувства. С одной стороны, труба позволяла свести объем землеройных работ к минимуму. С другой стороны – возникло сомнение: оплатит ли сельсовет эти самые уменьшившиеся объемы?

Посовещавшись, решили: никому ничего не рассказывать. Имитировать на стройке активное копошение. А через недельку начать спуск воды посредством обнаруженного устройства. Кто заинтересуется – отвечать: сами, мол, и проложили трубу. Из подручных материалов. Рационализация, дескать.