Выйдет ночью. Будет искать. Деревня неподалеку… Старик сказал, что парочка ее предшественниц договорились полюбовно с семейкой местных алкашей – те продали им двоих детишек. До сих пор водку попивают…

Но Ирина тогда покачала головой – денег не было. А если бы были? «Нет, ребенка не буду убивать», – решила она. Лучше мамашу-алкоголичку придушить.

Ирина шевельнула ногами, начиная медленный подъем.

А если не выйдет?

Тогда и жить незачем.

Утонет она, а лобаста оттащит ее за волосы к подводной пещере. «Полным-полна пещерка косточек. Белых, нежных, девичьих, – говорил старик. – Не исполнишь, что уговорено, – и твои там лягут…»

Дышать стало легче, холодная чистая вода словно опьяняла. Ирина раскинула руки и выгнулась в медленном, плавном обратном сальто. Перед глазами проплыла тьма и сменилась прозрачной толщей воды, пронизанной солнечным светом.

Зачем ждать ночи? Можно выйти из озера. Легкие заработают, едва закроются жаберные щели – так старик объяснял. «По первости больно будет, но ты терпи. Телу-то попривыкнуть надобно. Чем чаще воду на воздух меняешь, тем лучше. Потом, как уедешь, – под водой хоть раз в неделю побыть нужно, жабреца попользовать…»

А старуха-лобаста добавила – позже, наедине: «А кушать тебе, девонька, куда больше придется… Сила новая, большая – и кормежки такой же требует. Да и в эти дни не постись, разговейся поскорее…» Ирина тогда не поняла: «Как? Чем?!», среди ее вещей, хранившихся где-то в доме Хозяина, продуктов уже не осталось. А мысль о том, что она в нынешнем своем виде заявится пообедать в какую-нибудь сельскую столовую, – вызывала истерический смех… Лобаста на прямой вопрос ответила точно так же: своим лающим смехом: «А вот тело само и подскажет, девонька, его тока слушайся… Я те аппетит портить не стану…»

И тело подсказало… Вчера. Она чувствовала голод, все сильнее и сильнее. Нерешительно поплыла к берегу, к дальнему, заросшему лесом – хотя что съедобное можно найти в лесу? Ягоды и орехи не поспели, грибы-колосовики может уже и растут, но сырыми в пищу не годятся… Осознав этот неприятный факт, Ирина замерла в воде, неподалеку от кромки прибрежной растительности. Что же имела в виду старуха? Непонятно… Потом она вспомнила где-то слышанное – что молодые побеги камыша съедобны – самая их нижняя часть. Или это говорилось про тростник?

В любом случае стоит проверить. Ирина медленно-медленно, чуть шевеля ногами, поплыла вдоль берега, всматриваясь в прогалины подводных зарослей. И увидела это – показавшееся поначалу палкой, поленом, случайно угодившим в озеро… Но почему полено не лежит на дне, как бывает с давно мокнущей в воде древесиной, и не плавает на поверхности? Почему зависло горизонтально вполводы?

Полено едва заметно шевельнулось – Ирина поняла: рыба! Щука!

Хищница, неподвижно застыв, терпеливо поджидала неосторожную рыбью мелочь. Ирина подплывала к ней медленно, осторожно (не очень понимая, зачем она это делает – без огня и котелка уху не сваришь), затем резко рванулась вперед… Есть!!!

Она сжимала упругую бьющуюся рыбу, пытаясь передавить горло – хотя какое у щуки горло? – ничего не получалось, щука трепыхалась всё сильнее, и всё сильнее терзали желудок Ирины голодные спазмы…

Потом она не понимала: как, как такое могло получиться? Но как-то получилось… Она вцепилась зубами в добычу, стиснула челюсти.

Ирина глотала торопливо, не жуя: куски плоти – еще живой, еще трепещущей – скользили по пищеводу. Голод исчезал на глазах, а еще, странное дело, она почувствовала возбуждение, нараставшее с каждой секундой… Тело, охваченное внезапным желанием, изогнулось в воде, Ира застонала – но стон получился беззвучным. Под водой не ощущаются запахи – по крайней мере обонянием человека. Или русалки. Но она отчего-то ощущала сладковатый запах гниения, все более усиливающийся. Обонятельная галлюцинация.

Мотоцикл Петра оказался колясочной «Явой» лет тридцати от роду. Ветеран псковского бездорожья некогда был выкрашен в ярко-красный цвет, ныне потускневший и поблекший, – и мало отличавшийся по колеру от помятой физиономии водителя. На ногах, впрочем, Петр держался твердо.

«Господи, где он раскопал эту рухлядь?» – Светлов с сомнением взглянул на транспортное средство. Хотя привередничать не место и не время…

Танька, понурая и невыспавшаяся, переминалась с ноги на ногу. Петр бросил на нее быстрый взгляд, но ничего не сказал.

– Еще приедешь-то? – спросила она у Светлова. Без особого, впрочем, интереса.

– На обратном пути заверну, – сказал он равнодушно. – Иди-ка ты домой…

– Не-а, бабка дрыхнет еще, не отопрет… Пойду к нашим, в часовню, может не все вылакали…

Светлов улыбнулся, вспомнив, какой посыл получила от него на прощание троица любителей портвейна. Едва ли Таньке что-то достанется…

Ссутулившись, она пошагала по росистой траве. Светлов вспомнил, окликнул – и протянул обернувшейся Таньке кусок стекла – расплавившегося и застывшего в форме пузатого ассиметричного человечка.

– Сувенир. На память.

Она взяла сувенир, не сказав ни слова. И ушла. Светлов вновь вспомнил ту, другую Татьяну, – и отогнал незваные мысли.

…Шлем пассажиру не полагался, водителю тоже. Закинув вещи в коляску, где уже лежало несколько картонных коробок, Александр забрался на сиденье. «Ява» взревела, окутав седоков удушливым сизым дымом, Петр переключил передачу и мотоцикл бодро вылетел из деревни.

Километра через два Петр свернул с грунтовки.

– Тут спрямим, – крикнул он Светлову на ходу.

Сорок километров не расстояние для мотоцикла на шоссе. Здесь же ощущался каждый метр. Но гонщиком-экстремалом Петр оказался неплохим. В отличие от дороги, которая местами напрочь пропадала.

– Там вообще живет кто? – спросил Светлов, когда они совместными усилиями перекатывали мотоцикл через ручей.

– Живут, бляха-муха… – Петр сплюнул.

– Не заметно.

– В смысле?

– Не похоже на дорогу к жилому месту, – объяснил Светлов свои сомнения.

– А… так я ж говорю – мы тут напрямик. Это зимник вообще-то. Весной или по осени – тут никак. Болота. А сейчас ничего. Можно. Кстати, ты пожрать не хочешь? Моя вон бутербродов завернула и чай. Закусим? Быстренько?

– А обычная дорога? Автобус-то туда ходит? – спросил Светлов пятнадцать минут спустя, дожевывая бутерброд с колбасой. Хозяйка щедро намазала хлеб маслом.

– Ходил раньше… Тока не здесь, по большаку… Ты это… не боись, не заплутаю. Доставим в лучшем виде.

– Я думаю – как обратно выбираться? Там есть у кого машины?

– Есть… Только ты, парень, про них сразу забудь. Народишко там… Жлобьё. Снега зимой не допросишься. Одна тока баба путёвая и живет, Веркой кличут. В магазине заправляет… – В улыбке Петра определенно имел место некий намек. – Хм… Слушай, и то верно… Обратно, значит… Ты надолго туда?

– Да и сам не знаю… день-другой.

– Правильно. Делать там нечего.

– Говорят, там озеро есть, – сказал Светлов.

– Есть, бляха-муха… Улим называется. Никчемное оно.

– Никчемное?

– Ну да. Ни искупнуться, ни рыбы половить.

– Большое?

– Не сильно, но глубокое. Бывал я там пару раз. Вода холоднющая, да и место…

– Какое?

– Какое, какое… – Петр зло взглянул на Светлова. – Не знаю какое. Нехорошее. Попадаются места такие дурные… Ладно, поехали.

– Так что насчет обратно?

– Когда те надо? Скажи – подъеду, заберу. Деньги те же, тока полтинник вперед. Ну? – Петр завел мотоцикл.

– На месте определимся, – кивнул Светлов.

– Мне чё, деньги завсегда нужны. Ну, всё, держись крепчее, совсем чуток остался. Без остановок покатим.

Но через несколько километров дорогу им преградила здоровенная упавшая ольха. Ни обойти, ни объехать – с двух сторон к дороге подступал густой кустарник.