- Вам чего, мадам? - спросил он.

- Ищу графа Грабовского и корнета Ильюшку, - сказала Нина.

- Вы на кого работаете? Я вас не припоминаю, - ответил князь.

- Некогда болтать, - отрезала она. - Вы их видели?

- Вон там, - он махнул рукой по направлению к Пера. - А давайте, мадам, организуем с вами трактир? Готовить умеете?

Нина пожала плечами и пошла дальше. Мало ли сумасшедших? Князь двинулся за ней, держась в двух шагах и говоря, что у него есть думка затеять на базаре харчевню под названием "Малороссийский борщ", однако борща он не умеет варить.

- Револьвер есть? - обернувшись, спросила Нина.

- Найдем! - обнадежил князь. - Значит, согласны?

- А ты не трус? - спросила Нина, в один миг подминая его, почувствовав, что он слабее ее. - Мне нужен храбрый человек.

- Зараз храбрецы все в могилах, - усмехнулся князь. - Вам телохранитель требуется или шайку сколачиваете? Для телохранителя я, пожалуй, не гожусь, а в шайку пойду.

Нина огляделась. Пробежал трусцой грузчик с огромной плетеной корзиной на спине. Продавец лимонов, прикрыв глаза, вполголоса твердил, как молитву:

- Амбуласи! Амбуласи!

Внизу открывалась пристань и сверкало море, усеянное пароходами и лодками. Дорого обойдется Рауфу пароход!

- Нужно еще два-три человека, - сказала Нина. - Что думаешь о Грабовском и Ильюшке.

- Достойные люди, - ответил князь. - Умеют держать язык за зубами, сейчас поищем их... - Он наклонился к Нине и добавил шепотом: - Завербованы англичанами. Может, я один справлюсь?

- Плевать на англичан! - воскликнула она. - Чтоб нашел мне людей. Как только найдешь, даю всем задаток.

- Не кричите! - попросил он. - Еще подумают, что к вам пристают.

- Ты, что, боишься турок?

- Нет, мадам.

- Называй меня Ниной Петровной. Разыщешь и приведешь в отель "Тройкос", это возле Пера. У тебя есть цивильная одежда?

- Нет, мадам... Виноват: Нина Петровна. - Князь вытянулся и выпятил грудь, его глаза преданно смотрели на нее - он увидел в ней надежду.

"Бедный офицер! - мелькнуло у Нины. - Как собака без хозяина". Его звали Василий Иванович Волков, он шел рядом с Ниной и рассказывал о своих приключениях, набивая себе цену. Но ее не интересовали ни бои, ни страдания.

Она не хотела жалеть Волкова, ибо собиралась использовать его только один раз, - и тогда прощай, князь Шкуро, живи как знаешь.

На верху лестницы, у начала Пера, она встретила графа Грабовского и корнета Ильюшку. Оба залавливали вислозадых и исполняли им свое: "Эфенди, беш куруш!", а вислозадые разглядывали на свет водяные знаки и забавлялись, перебирая осколки некогда грозной русской империи. Корнет Ильюшка согласился сразу, а граф Грабовский, наклонив к плечу голову, стал расспрашивать Нину о предстоящем деле.

- Вот вам по лире, - прервала она. - Завтра в семь утра встречаемся здесь. Возьмите револьверы. Стрелять, наверное, не придется. Припугнете одного неверного. И прошу - погоны снять.

На что она надеялась? На доблесть этих трех героев? Или на судьбу? Но больше не на что было надеяться.

Простившись с офицерами, Нина пошла по роскошной Пера мимо зеркальных витрин с золотым блеском, красными и голубыми драпировками, и уже не ощущала себя бедной беженкой. Она имела опору. Теперь можно было разговаривать с Рауфом на равных.

На углу возле кафе старик-турок жарил на маленьком мангале каштаны. Проехал черный экипаж, арабаджи-извозчик лихо щелкнул кнутом. Глядя на них, Нина подумала: а если собрать всех офицеров и захватить Константинополь и Турцию? Устроить здесь русскую губернию?

Какой заманчивой была эта мысль! Но послышались простые детские звуки дудочки, и по Пера, сразу ставшей узкой, заполняя даже тротуар, широким шагом двигался строй шотландских стрелков в коротких клетчатых юбках. Нина посторонилась. Крайний в строю стрелок чуть уклонился из строя и скользнул плечом по ее плечу и груди, потом оглянулся, смеясь молодым лицом, наткнулся на мангал с каштанами, и мангал зазвенел на плитах, рассыпая угли. Шотландец скакнул козлом, выломившись из строя, потом размашисто кинулся вперед и занял свое место.

Шотландская волынка продолжала играть детскую мелодию. Солдаты английского короля не остановились. А где русские солдаты, русская губерния? Их не стало.

Турок оглянулся с выражением стыда и какой-то робкой надежды, что никто не заметил его унижения. Увидел Нину, гордо отвернулся и, горюя, закрыл руками лицо, словно перевернулся не мангал, а все мечети Константинополя.

* * *

Великий Византий, кому издревле наследовала Россия! Кого только не было на этих холмах, кто не любовался городом на берегу Золотого Рога и кого не пронизывала вечность при виде ничтожных человеческих усилий, создавших прекрасный город. Здесь жили древние греки, персы царя Дария стирали город с лица земли, здесь первокреститель Руси святой Андрей проповедовал христианство, отсюда пролился яркий свет, дошедший потом до самых далеких уголков Российской империи. Прошли и исчезли в веках афиняне, римляне, крестоносцы, византийцы. Развалилась Османская империя, рухнула Российская. А город стоит, сохраняя память о Византии в мечетях, бывших некогда православными храмами. Мечеть Хаджа Мустафа-паши таила в себе образ храма святого Андрея, мечеть Календер - Богородицы, Айя-София - святой Софии, и многие мечети, перестроенные из церквей, вызывали у русских весной 1920 года странное чувство.

Из-под мусульманского великолепия Айя-Софии с зелеными щитами, на которых золотом были написаны стихи Корана, с резными мраморными решетками и колоннами, на сводах купола явственно проступала византийская мозаика шестикрылые серафимы.

Русские видели в незнакомых чертах города что-то родственное, явно из древних снов и старинных преданий был соткан Константинополь. И хотя одни беженцы жили в роскошном "Палас Пера" и в "Токатлиане", а другие в занюханном "Тройкосе" или по-цыгански ютились в общежитии посольства или вовсе мучились на Принцевых островах вблизи города, - все они одинаково надеялись, что город будет милостив к ним.

* * *

Нива возвращалась в отель. Спереди, сквозь уличный шум и голоса мальчишек-торговцев доносилась русская гусарская песня:

Оружьем на солнце сверкая...

Возле русского ресторана "Уголок" стоял слепой солдат с шарманкой и пел. Иссеченное шрамами лицо с раздвоенным носом было спокойно.

Она остановилась - стало больно, снова, как и в Новороссийске, вспомнился покойный Макарий. Он ведь тоже пел, когда ослеп, превратившись из авиатора в убогого лирника. Какая песня сильнее всех трогала сердце? Нина вспомнила: "Покрыты костями Карпатские горы, озера Мазурские кровью красны..." Печальна судьба героев. Этот солдат вырвался из новороссийского ада, чтобы огласить задорной песней турецкую улицу?

Нина опустила в его тарелку пять пиастров, потом подумала: не добавить ли еще, но не добавила. Он никуда не денется, можно добавить и завтра, после визита к Рауфу.

А если бы здесь был Макарий?

Раньше она считала, что калеки должны находить выход в самоубийстве, но на самом деле никто, с кем ей пришлось пройти крестный путь, не наложил на себя рук. Только брат Макария, гимназист Виктор, втянутый Ниной в "ледяной поход", с жестокой заботливостью застрелил раненного в шею, парализованного юнкера, исполнив просьбу мученика.

Нина еще раз вгляделась в слепого певца и пошла дальше.

Она еще не расхотела жить. Даже горе в Константинополе имело лицо надежды.

* * *

Наступила ночь, уснул древний город. Русские сны поднялись к небу, ища приюта у Создателя и вопрошая: "Это Ты, Господи? За что послал нам наши страдания? За что истребляешь нас?" И русским снам было отвечено:

- Посмотрите друг на друга! Вы сами знаете ваши дела, добровольно несете ваш крест.

В снах были красота и горе человеческой жизни, от утренней материнской улыбки, посланной ребенку, до немилосердного приказа начальника отправить на жертву во имя родины лучших своих воинов.