- Зачем вы меня оскорбляете? - спросила Нина. - Хотите, чтобы я расплатилась своей смертью? Тогда вы удовлетворитесь?

- Извините, меня ждут, - Петухов повернулся, но она схватила его за руку.

- Ведите меня к Флоку, умоляю вас!

Он потянул руку, но Нина прижалась к нему грудью, не отпустила.

У Флока, синеглазого широкоплечего штатского генерала, Петухов отрекомендовал Нину хозяйкой большой шахты и просил выдать пропуск. Флок без лишних слов подписал бумагу на "Виолетту" и сказал, что пароход, правда, еще не пришел, но если придет и будет достаточно угля, то место для Нины обеспечено.

- Англичане мудрят, не дают топлива, - объяснил он. - Вот коли бы наши шахтовладельцы дружно помогали нам... Знаете, что говорил этот наш заклятый друг Ллойд-Джордж? Что адмирал Колчак и генерал Деникин ведут борьбу не только за уничтожение большевиков, но и за единую Россию, а поелику это не вполне соответствует политике Великобритании, то надо помнить, что великая могучая Россия представляет опасность. Вы, конечно, русская патриотка, понимаете наше тяжкое по- ложение.

Петухов, качая лобастой головой, сурово смотрел на Нину. Не простил ее, хотя пощадил.

- Понимаю, - ответила Нина. - А вдруг "Виолетта" не придет? Вы уверены, что она придет?

Флок молча улыбнулся. От него веяло жизнелюбием, он видел в Нине женщину, но она почувствовала, что бездушный холод взвешивания тысяч жизней не будет ничем развеян.

- Надо надеяться, - ободрил ее Флок из пучины эвакуации. - В крайнем случае отправим вас на "Тигре" вместе с сыпнотифозными.

- Вместе с сыпнотифозными? - спросила Нина, не ожидавшая подобной щедрости.

- Милая моя, вы даже не можете представить, какой ужас нас ожидает, признался Флок. - Скажите спасибо Андрею Герасимовичу. Видно, много угля удалось ему взять с вашей шахты, коль он просит за вас.

- О, первосортного "орешка"! - заметил Петухов.

- Увы, - ответила Нина, неожиданно оттолкнув уже вырванное спасение и испытывая сладко-мучительное чувство пропасти, куда она сейчас ухнет. - Я не продала Андрею Герасимовичу ни пуда. Я все продавала туркам в Константинополь...

Флок, улыбаясь, кивнул, восприняв это как шутку.

- Приходите дня через два - три, - сказал он. - Мы ждем большие транспорты. Я скажу о вас секретарю...

Он взял из серебрянного стакана синий карандаш.

- Нервы, - заметил Петухов. - За вдов и детей сердце болит. Спасем ли всех? - спросил он сам себя и ответил: - Навряд ли!

И Нина как будто отшатнулась от пропасти. Что она могла доказать, отказавшись от милости Петухова? Вокруг рушились остатки державы, тяжелораненых не подбирали.

Нина смиренно поклонилась Петухову и Флоку и вышла из кабинета.

* * *

- Она действительно торговала с турками? - спросил Флок, прищурившись.

Петухов пожал плечами.

- Андрей Герасимович, какая же нас ждет катастрофа! - продолжал Флок. Вы говорите: Россия, империя! Но зачем?

Петухов ничего такого не говорил, он только мрачно таращился на действительного статского советника, думая, что чертовы немцы хоть и служат империи два века, а не отвыкли задавать дурацкие вопросы.

- И никто не знает - зачем! - уверил Флок. - Англичане - те купцы и мореплаватели, немцы - купцы и солдаты, французы тоже патриоты, своего не упустят. И всякая страна, даже самая маленькая и слабая, утверждает среди других народов свой флаг. А Россия?

- Что Россия? - не выдержал Петухов. - Тыща лет России!

- А почему у нас такое неодобрение всему, что несет отпечаток русской национальной идеи? - спросил Флок.

- Ну это не вопрос, - ответил Петухов. - Национальная идея - это крепкое государство, которому надо приносить жертвы... Эта молодая дама вправду продавала уголь туркам! Ей национальная идея, русская или турецкая, ни к чему. И нашим господам промышленникам, которые все на словах - Козьмы Минины, национальная идея требуется тогда, когда припер иноземный купец.

- Да, да! - воскликнул Флок. - Именно! В этом наша трагедия. И все они погибнут бесславно.

- Будем исполнять долг, авось кто-нибудь спасется, - сказал Петухов.

* * *

Среди ада новороссийской эвакуации Нина Григорова почувствовала постыдное счастье. Господь снова послал ей Симона, и теперь ей было обеспечено место на "Вальдеке Руссо". Французский крейсер лежал темным утюгом возле Южного мола рядом с английским и итальянским крейсерами и поджарыми американскими миноносцами.

Она не хотела думать, что будет с теми, кто не попадет на корабли. Все кончено, тысячелетняя Россия распалась. Какое Нине дело до этих несчастных, в страхе несущихся по улицам к пристани, до всех этих казаков с обозами и семьями, черкесов Дикой дивизии, распустившим свое зеленое знамя, будто Аллах мог подарить им сейчас пароход, до калмыков с кибитками и даже до офицеров-добровольцев, с которыми она прошла сестрой милосердия страшный Ледяной поход? Нет больше ни добровольцев, ни Вооруженных сил Юга России. Есть только серое море и беженцы.

Нина зачарованно смотрела между голов английских солдат, как по берегу моряки катят бочки и тащат мешки. В ней просыпалась хозяйка, мысленно завладевала всеми складами, которые наверняка здесь пропадут. Она повернулась к Симону и страстно взмолилась, чтобы он позволил ей взять на крейсер хоть малую толику от остающегося добра.

Он засмеялся:

- Ты неисправима!

Неподалеку кто-то закричал, прорываясь сквозь английское оцепление, и вдруг захлебнулся.

- Но что тебе стоит?! - воскликнула она, не замечая толпы разгоряченных людей. - Смотри, они увозят даже ржавый хлам! - Матросы грузили в качающуюся лодку помятый пулемет с облупившимся щитом. - В Константинополе у меня компаньоны, я тоже могу...

Симон взял ее за руку и потащил к пристани. Но он опоздал.

Из толпы выскочила женщина в темно-синем пальто, кинулась перед Ниной на колени, обхватив ее ноги, запричитала, прося взять ее на пароход - она вдова корниловского офицера.

Нина не смогла вырваться и, приподняв ридикюль, оглядывалась на Симона. Француз стал поднимать женщину. Она рыдала и цеплялась за Нину.

- Пожалейте, ради всего святого! - взывала вдова. - Я все отдала! Проведите меня на корабль...

- И я все отдала, - холодно ответила Нина. - Этим сейчас никого не удивишь. Я тоже вдова офицера. Они убили даже моего ребенка... Чем я могу помочь? Идите к Деникину... Отпустите меня! - Она толкнула женщину и наконец освободилась.

Симон схватил ее под локоть, потащил, наваливаясь плечом на толпу.

- Компаньоны в Константинополе! - с ненавистью бросила вдова. - Крыса! Интендантская шлюха!

Симон больно сдавил Нине предплечье, - то ли в наказание, то ли в предостережение, и она стерпела.

"Что ты за печенега? - со злостью подумала Нина о себе. - Все тебе мало! Так и утопнуть недолго".

Упрекая себя, она быстро шла за Симоном и успевала оглядываться, примечая в мешанине беженского табора, что могло бы ей пригодиться. Среди повозок, женщин, детей, лошадей, коров и овец, среди хаоса, предшествующего потопу, Нина чувствовала две вещи: свое спасение и страх перед будущим.

Все-таки она оказалась умнее деникинских чиновников из Управления промышленности и торговли, когда продавала уголь в Турцию. Теперь у нее есть маленький задел.

А если бы жертвовала своим интересом, то не получила бы и места на пароходе, как та вдова корниловца.

Перед Ниной промелькнул образ Лавра Георгиевича Корнилова и всплыл ужас Ледяного похода, в котором погибли лучшие; черноглазое, дышавшее непреклонностью лицо Корнилова, склоняющегося над повозкой с лошади, где Нина везет раненых и где умирает раненый в грудь мальчишка-юнкер Христян, на мгновение заслонило весь новороссийский ад. И горе, пережитое Ниной за два года с того марта по нынешний март, изумило эту женщину, ибо ей почудилось, что все было не с ней, а с какой-то другой Ниной.

А если бы с ней, она бы не пережила...