Официант принес водку и закуски, наклонился к Симону и неожиданно предложил купить у него валюту в любом размере.

- После, после, - отмахнулся француз, любезно, впрочем, улыбаясь, словно собирался поиграть с ним.

- Ну так я буду надеяться! - требовательно вымолвил официант и тряхнул чубом.

Симон ему не ответил, заговорил с Ниной, и официант отошел.

- Твое здоровье, Нина Петровна! - сказал Симон и протянул рюмку, чтобы чокнуться. - Не ожидал встретиться. И рад! Многое нас связывает.

Нина чокнулась с ним, показала взглядом, что и она все помнит, а при этом подумала: "А за тобой долг, Симоша!" Она не забыла, как металась осенью перед большевистским переворотом в поисках кредита и как Симон оказался в её постели.

- Я был в тебя влюблен, - сказал Симон.

- А мой кнут? - спросила она. - Не забыл?

- Забыл, - ответил он и добавил: - Богиня.

Этим словцом он назвал ее когда-то, должно быть, считал, что это звучит возвышенно. Но ведь денег не дал! И неважно, что помешало ему, забастовка или рабочий комитет, - главное, слова своего Симон не сдержал, и она тогда прямо кнутом хлестнула его, когда узнала, что ее ловушка ничего не дала.

- Какая я богиня? - возразила Нина. - Теперь я невольница. Захочешь увезешь отсюда, не захочешь - бросишь.

- Ты хочешь подбить меня на какую-то аферу? - догадался Симон. - К сожалению, на корабле мало места, только на личный багаж.

- Как был расчетливым, так и остался, - сказала Нина. - А еще англичан обвиняешь.

- Нет места, Нина. Да и нет у тебя ничего. Шерсть - это пустяк.

Вслед за закусками официант принес суповую миску с ухой и повторил, что хочет купить франки или фунты. Симон нахмурился. Нина насмешливо спросила:

- Турецкие лиры не нужны?

- Сколько? - загорелся официант.

- После! После! - отмахнулся Симон. - Не приставай, а то позову патруль.

- Какая уха! - воскликнул официант. - Какой божественный аромат! Чистое золото... Желаю вкусно покушать, дорогие гости.

- Разбойник, - беззлобно бросила ему в спину Нина. - А уха вправду пылает... Может, это последняя русская уха?

- Не последняя, - ответил Симон. - Думаю, с Деникиным ничего еще не кончается.

Нина занялась ухой, отдаваясь удовольствию, и не сразу сообразила, какую поразительную вещь открыл ей француз.

Деникин, эвакуация, уха, скупердяй Симон, неизвестность беженского существования, - все это перемешалось в ее голове.

- А что не кончается? - спросила она механически.

- Ваша борьба с большевиками, - ответил Симон скучными словами.

- А, борьба... - равнодушно произнесла Нина. - Надоела мне вся борьба.

И она снова занялась божественной ухой, полыхающей жаром перца и кореньев.

Через несколько минут она подняла голову и перехватила взгляд англичанина и сказала Симону, что Хаус разглядывает ее.

- Я не ревную, - усмехнулся Симон. - Они сейчас смотрят на русских, как на малайцев. Для них собственные интересы выше союзнического долга.

- А он видный, - заметила она и добавила: - Это твои французы выдали адмирала Колчака... Да и в восемнадцатом году мне в штабе генерала Краснова говорили, что французы хотели забрать себе в концессию весь каменноугольный район, а англичане не дали... Вы тоже ребята хваткие, пальца в рот не клади!

Симон накрыл ее руку и улыбнулся;

- Ты все понимаешь. Мы живые люди, а не каменные идолы. Ты ведь продавала уголь не белогвардейским интендантам, верно, богиня? А в это время их флот стоял без топлива... Но поступать так цинично, как англичане?.. Симон ласково погладил ее пальцы, не оставляя у нее никаких сомнений в том, что ей предстоит.

Нина не убрала руки. У нее не было выбора, да и нельзя сказать, что Симон был ей неприятен, - наоборот, Симон был душкой. "Он вернет старый долг, я заставлю его!" - подумала она.

- Хваткие вы ребята! - негромко, обольстительно засмеялась Нина. Одним Сибирь и Кавказ, другим - каменноугольный район... У меня личный багаж сто пудов. Это пустяк, да? Согласен, Симоша? Ты меня не выдашь, как Колчака?

Симон понял, что она дурачится, и тоже стал шутить:

- Что ты хочешь продать туркам? Пушку или десяток пулеметов?

- Ты мне подскажешь, что надо туркам, а я и вывезу отсюда, - призналась она. - Дай мне право на сто пудов, а я найду товар.

У нее не было ни мыслей, ни товара.

- А твои бумаги у тебя остались? - спросил он.

- Думаешь, их кто-то может купить?

- Уверен! Потерпи, найдем покупателя на твою шахту.

- Правда? - обрадовалась Нина. - И сколько за нее дадут? Я хочу получить только франками!

- Получишь франками.

- Ты просто факир, Симоша!

Нина была спасена, и Россия была спасена, - Нина почувствовала, что за Симоном стоит Франция, верная своему долгу союзница.

Словно по заказу, скрипка заиграла знакомую мелодию казачьей песни "Конь вороной с походным вьюком у церкви ржет..." Несколько голосов в зале сильно, вразнобой подхватили и, пропев немного, угасли. Общего восторга не было.

Заметив на подоконнике газету, Симон щелкнул пальцами, остановил пробегающего официанта и через полминуты получил несколько укрепленных на деревянной планке листков с "Вечерним временем". Увидев имя издателя, Нина сказала, что знакома с Борисом Сувориным. Симон кивнул, а потом хмыкнул и прочитал:

- "За невозможностью купить в городе мясорубку автоброневик "Доброволец" просит граждан города Феодосии уступить или пожертвовать таковую броневику". Какова картина? - произнес он саркастично.. Голодные защитники.

- Да, печально, - ответила Нина. - А что там на бирже?

- Давай посмотрим! - бодро отозвался Симон. - Интересно: здесь фунт и франк дорожают, а в Крыму падают. Ты бы могла купить в Феодосии по девяносто пять рублей за франк, а продать в Новороссийске по двести.

- Каким образом? - живо спросила она.

- Увы, никаким, - сказал он. - Но Крыму, видно, ничего не грозит.

- Пока не грозит, - уточнила Нина, вспомнив призыв "Добровольца".

Обед заканчивался. Симон расплатился с официантом франками и не ответил на его новые просьбы.

На улице официант догнал Симона, схватил за руку и стал совать толстую пачку денег с рисунком Царь-колокола. Он хотел избавиться от деникинских "колокольчиков", бедный человек. Только кому сейчас они нужны?

Симон отвел руку, но официант продолжал цепляться.

На противоположной стороне шли трое в белых погонах, с винтовками.

- Эй, патруль! - позвал Симон.

- Имейте совесть, мусью! - крикнул официант. - Я вам предлагаю дело.

Патруль подошел, потребовал документы.

- Это дезертир, - заявил Симон. - Я из французской миссии, вот паспорт. Дама со мной.

Молодой поручик, по виду - гимназист, холодно глядел на них, как бы говоря: "Все вы сволочи". Такие юноши, как знала Нина, были самыми упорными. Она помнила израненных кадетов, юнкеров и студентов, прибывавших в госпиталь на новочеркасском вокзале, где она была перед Ледяным походом сестрой милосердия.

- Я не дезертир! - вскрикнул официант.

Однако никаких документов при нем не оказалось, лишь бумажонка с печатью, свидетельствовавшая, что какая-то рота продала ему старые шинели.

- Спекулянт и дезертир, - сказал поручик. - У нас приказ расстреливать дезертиров на месте.

- Его надо к этапному коменданту, - вмешался Симон.

- Идите, господин! - равнодушно сказал поручик. - Это не ваша забота. Не мешайте нам.

Официант попятился, заискивающе улыбаясь.

- Стой! - велел поручик. - Подойди.

Официант продолжал пятиться, поручик схватил его за плечо и грубо дернул.

- Хотел бежать? - спросил поручик. - Мы там кровь проливали, а вы у нас в тылу все изгадили... Теперь не убежишь.

Официанта взяли и потащили за угол. Он упирался, выворачивал шею, кося глазами на Нину и кричал:

- Господа, что вы? Я не виноват!.. Что они делают?