Саше было четыре года, когда ему самому захотелось заставить звучать мелодии, знакомые, как сказка, которую мать рассказывала ему перед сном. И хоть к этому времени мальчик научился лепить птиц, рыб и даже лошадок, он все чаще оставлял бумажные игрушки и неуверенно нажимал на клавиши.

Однажды мать увидела Сашину фигурку в темной гостиной около фортепьяно. Чтобы развеселить сына, ома посадила его на колени и сыграла бойкую татарскую песенку. До чего же Саше стало весело! Звуки песенки оказались точь-в-точь похожими на те, что он запомнил и хотел найти. Клавиши перестали быть костяными игрушками, которые забавно подпрыгивали, когда мать поднимала пальцы. Каждая из них зазвучала по-своему, и все клавиши сделались такими знакомыми Саше, что, когда мать ушла из гостиной, он сам нашел нужные ему и, ударяя по ним пальчиком, составил мелодию.

Постепенно Саша научился подбирать па фортепьяно все, что он слышал. Сначала это были крымские песни и пляски. Потом, когда в 1877 году шестилетний Саша с семьей переехал в Симферополь, марши и бальные танцы, которые играла на симферопольском бульваре «военная музыка».

Трогательно было видеть шестилетнего, не по возрасту маленького Сашу Спендиарова сидящим за роялем на целой горе подушек. Он сосредоточенно разыгрывал полонезы и вальсы, под которые медленно двигались по красной плюшевой гостиной кринолины его матери и ее кузин.

Однажды в красную гостиную вошел старый знакомый Спендиаровых Иван Константинович Айвазовский. Саша отыграл уже свои полонезы и, соскользнув на ковер, старательно лепил из бумаги скачущую лошадь. Он хотел было подняться навстречу гостю и шаркнуть ножкой, но тот усадил его на место и стал наблюдать за его работой. Потом художник подошел к этажерке, на которой были расставлены Сашины бумажные изделия, и выбрал несколько фигурок, чтобы по приезде в Петербург показать их в Академии художеств.

— Помяните мое слово, Наталья Карповна: это будущий скульптор,— сказал Иван Константинович.

И все, находившиеся в гостиной, родственницы Натальи Карповым, восклицали, разглядывая давно знакомые им Сашины изделия:

— Будущий скульптор!

Даже сам Саша — всегда скромный и застенчивый — вдруг почувствовал себя будущим скульптором. Он притащил в палисадник целую кучу глины и с увлечением лепил из нее не только животных, но и людей.

И все-таки музыка оставалась его любимым занятием. Он уже сочинял маленькие вальсы, импровизировал, научился играть по нотам. Мальчик мог часами сидеть за роялем и играть пьесы, привезенные из Керчи, где мать училась когда-то в институте благородных девиц.

Прошло некоторое время, и музыка совсем вытеснила занятия лепкой. Саши-«скульптора» больше не существовало! Но тонкое чувство формы, появившееся у мальчика в самом раннем детстве, несомненно помогло Саше-музыканту.

В КАРАСУБАЗАРЕ

В маленьком городе Карасубазаре (в сорока верстах от Симферополя) находился дедушкин дом. Он был похож на все карасубазарские дома со стеклянной галереей и винным подвалом, в котором, кроме бочек с вином, хранились зимние запасы. Но была в дедушкином доме одна особенность: в нем всегда звучала музыка. На рояле, стоявшем в гостиной, играли дедушкины дочери, дедушкины внучки и, конечно, Саша, когда Наталья Карповна привозила детей в родной дом.

Обычно это бывало на праздники. А праздники проходили в Карасубазаре так весело! Особенно масленица, которую праздновал, казалось, весь город: русские, малороссы, армяне, греки, евреи, татары... Саша ждал масленицу с нетерпением, которое возрастало по мере того, как возок приближался к дедушкиному дому.

Сначала лошади бежали по ровной дороге: позвякивали бубенчики, ритмично стучали копыта, и вдруг Сашу как тряхнет! И еще, и еще раз! Значит, приехали в Карасубазар. Бот знакомая аптека, белый угловой домик и рытвины, рытвины, на которых переваливается возок, пробираясь по узким улицам.

Последний толчок — и остановка.

Нетерпеливее, всех мать. Она выскакивает из возка, подбегает к деревянной калитке в высокой стене, окружающей дедушкин дом, и изо всех сил дергает веревку колокольчика.

Раздаются возгласы:

— Приехали! Приехали!

Калитка открывается, и перед Сашей дедушка Карп Иванович — его доброе лицо, седые волосы, начесанные по старой моде на виски, и ласковые, застенчивые глаза. Саша целует дедушку, и только потом замечает тетушек, дядюшек, кузин, усатого повара Мусу, и еще кого-то, и еще кого-то...

Детей ведут умыться, приглаживают им волосы и отправляют на галерею целовать руку бабушке Татьяне Ивановне.

Полная, в кружевной накидке и наколке, обшитой стеклярусом, бабушка сидит в глубоком кресле. Она протягивает внукам мягкую, в ямочках руку, и они целуют ее по очереди. Потом бабушка хватается за ручки кресла, с трудом приподнимает грузное тело и кричит резким голосом, сзывая помощниц:

— Савет-джа! Гаяна-джа! Солдат-Гаяна-джа!

Испуганные дети убегают, и уже из комнат Саша слышит топот ног в шерстяных чулках и властный голос бабушки, отдающий приказания.

На следующее утро Саша просыпается от пронзительных звуков и грохота «татарской музыки». Оживленный, радостный, он наскоро одевается и отворяет калитку. Продолжая неистово дуть в зурну[1] и бить в даул — барабан, — музыканты выстраиваются во дворе. Саше весело! Он хватает свой детский барабанчик и отбивает на нем ритм веселой, задорной пляски.

Получив от дедушки щедрое вознаграждение, музыканты уходят. Но Саша не может успокоиться. Сидя за завтраком, он бьет ложкой по тарелке, а когда после завтрака мать натягивает на него и на его старшего брата Леню бархатные костюмы, топочет ногами и, раздув щеки, подражает звуку зурны.

Но вот мальчики готовы. Мать нахлобучивает им шапочки с помпонами и ведет на площадь Караул-майдан.

Базарная площадь заполняется праздничной толпой.

Шум, гам, громыханье даул-зурны.

Вот сцепились в борьбе два широкоплечих молодца.

— Эй-хей!— кричат Саша и Леня.— Эй-хей!

Куда девалась Сашина робость! Толпа зевак, подбадривающих борцов, втягивает Наталью Карповну и мальчиков в свой круг. Но кто-то крикнул:

— Комедианты приехали!

И, собрав все силы, Саша вслед за Леней пробирается сквозь толпу.

Вот они все трое у каната, протянутого между двумя столбами. «Татарская музыка» уже тут как тут. Но где комедианты? Вдруг в самое небо взвился человек, усыпанный блестками. За ним другой, третий... Дети затаив дыхание следят за ловкими канатными плясунами. Что это? Вместо нарядных чувяк на их ногах чугунные казаны! Зрители замерли. Музыка стихла. Широко расставив руки, плясуны медленно движутся по канату...

Представление кончилось.

— Домой! Домой! — зовет Наталья Карповна своих сыновей.

Но Саша исчез.

— Где Саша? Саша!

Саша, окруженный карасубазарскими мальчишками, стоит на бугре. Его личико сморщила гримаса. Он, кажется, собирается заплакать. Что случилось? Куда он смотрит? Ах, вот куда... Хромая обезьянка в рваном пиджачке прыгает на одной ножке под заунывный мотив, который наигрывает на скрипке старый татарин.

Хоп, хоп!— прыгает хромая обезьянка, жалобно озираясь на детей.— Хоп, хоп...

Спускается ночь. Мать, Леня, Саша, дедушка, кузины выходят на галерею. За садовой стеной загораются факелы. По старому карасубазарскому обычаю, дедушка широко растворяет ворота. На их улице шествие ряженых. Идут друг за другом черти, короли, медведи, клоуны... Вереницей поднимаются по лестнице дедушкиного дома, заполняют комнаты, садятся за приготовленные для них столы, начинаются тосты, застольное веселье...

Саша за роялем. Вся жизнь праздничной площади звучит в его импровизациях. Отставив тарелки, гости пляшут татарский танец «Хайтарма», который лихо играет маленький Саша.

Потом музыка становится тише. Саша еле касается клавиш. Звучит печальная мелодия на фоне одной, бесконечно повторяющейся ноты.

— Хоп-хоп! — говорит Саша тоненьким голоском, ударяя пальцем левой руки по одной клавише — Хоп-хоп!..