По мере того, как она говорила, отчаяние Самуила сменилось безумной радостью, и он жадно внимал каж­дому ее слову. Она любила его, а не князя, одаренного красотой полубога, и перед этим сознанием все осталь­ное исчезло. Счастье вернулось, и надо только оградить его от всякого нового посягательства.

—   Валерия, жизнь моя, ангел мой! — воскликнул он, привлекая ее к себе и покрывая лицо жаркими поце­луями.

Он словно хотел задушить ее в страстном объятии, в котором чувствовались все пережитые им страдания.

Валерия тоже была охвачена страстью, забыв про­шлое и будущее. Забыв, для чего надела этот наряд, она безответно отдавалась чувству невыразимого бла­женства. Он любил ее и прощал, а все остальное не существовало для нее в эту минуту.

Вскоре после того, как Валерия вышла из дому, Ан­туанетта снова пришла в ее комнаты, чтобы передать ей поручение старого графа. Не найдя Валерии, моло­дая графиня встревожилась, позвала Марту и спросила, где ее барышня. Камеристка побледнела, и это ее сму­щение возбудило подозрение. Антуанетта заставила ее во всем признаться.

Дрожа и глотая слезы, Марта рассказала о разго­воре своем с Валерией, заявила при этом, что не знает, куда та девалась. В сопровождении камеристки Антуа­нетта торопливо вошла в гардеробную, и произведенным осмотром было установлено, что бурнус с капюшоном и черная вуаль исчезли из шкафа.

—  Полоумная дура! Видишь, что наделала твоя болт­ливость?— обратилась она к Марте.— Но куда она мог­ла уйти?

—  На загородную виллу, быть может. Я сказала ба­рышне, что банкир там,— отвечала трепещущая Марта.

—  Хорошо. Оставайся и сторожи здесь, чтобы никто не вошел сюда.

Когда расстроенная и испуганная Антуанетта вбе­жала в уборную мужа и сообщила ему о случившемся, Рудольф побледнел и крепкое ругательство сорвалось с его уст.

—  Надо немедленно добыть эту сумасшедшую,— го­ворил он, проворно одеваясь.— Я привезу ее живую или мертвую.

—   Возьми меня с собой,— просила Антуанетта,— я уговорю ее.

—   Хорошо, если обещаешь не падать в обморок и не задержишь меня. У нас в запасе еще час времени до приезда подруг. Накинь что-нибудь и выходи ко мне в переулок, я иду скорей нанять фиакр.

Через четверть часа, выходя из фиакра возле садовой калитки виллы, они заметили другого извозчика, кого- то ожидавшего.

—  Кого ты привез?—спросил Рудольф, давая ку­черу золотую монету.

—  Даму под вуалью и в белых атласных башмачках, она велела ждать ее,— отвечал кучер.

Рудольф вздохнул свободнее.

Приказав извозчикам дожидаться, он вошел с Ан­туанеттой в сад. Но они были в большом затруднении, не зная, в какую сторону направиться. Как вдруг из ку­стов вышел какой-то человек и подошел к ним.

—  Вы ищете графиню, ваше сиятельство — спросил он.

—  Да, где она?

—  Она разговаривает с барином, возле пруда. С тех пор, как господин Мейер покушался на свою жизнь, он в таком странном настроении духа, что мы день и ночь следим за ним. Я его камердинер Стефан, а другой слу­га караулит там, дальше.

—  Хорошо, веди нас скорей,— сказал Рудольф, и об­ратись к жене, злобно присовокупил вполголоса: — Вот, она во власти лакеев!.. Нет уж, эта возмутительная вы­ходка переходит всякие границы!

Между тем Самуил несколько пришел в себя. В пер­вые минуты восторга он сознавал лишь одно, что сокро­вище, которое он считал навсегда утраченным, снова вернулось в его объятия; но теперь в нем пробудилась вся его энергия. Теперь он хотел жить и до последней крайности защищать посланное ему судьбой счастье. Приподняв головку Валерии, покоившуюся на его гру­ди, он впился своим чарующим взглядом в глаза мо­лодой девушки.

—   Дорогая моя, ты любишь меня и останешься со мной, не правда ли? — шептал он тихим ласкающим го­лосом, силу которого он уже испытал.— Ты еще свобод­на и счастье в наших руках, Валерия; уедем из этого города, куда хочешь. Ты равнодушна к Раулю, поки­нуть его не будет для тебя жертвой, да, наконец, при­обретая тебя снова, я не потерплю, чтобы ты сделалась женой другого. Пусть там ищут тебя...

Эти слова вернули Валерию к действительности. Как бы очнувшись от опьянения, она поняла, каким нарека­ниям подвергла свою семью, какое оскорбление нано­сила Раулю, который так честно и открыто спрашивал ее о прошлом.

—   Ты требуешь от меня невозможного, Самуил! —» проговорила она, вырываясь из его объятий.— Пойми, что приглашенные на свадьбу уже собираются у нас в доме и в церкви; я не имею никакого права, никакой при­чины бросить Рауля и бежать за час до свадьбы. Ах, Са­муил! Забудь меня после этой минуты примирения, ког­да я могла оправдаться в твоих глазах и вымолить твое прощение. Я счастлива, никакая тень не разделяет бо­лее нас, ты меня любишь и обещал жить.

—  Да, я обещал жить, но для тебя,— отвечал Са­муил, мрачно глядя на нее,— ужели ты в самом деле думаешь, что после этой минуты счастья я откажусь от тебя в угоду глупой толпе, которая все равно ничего не поймет и не узнает побудительных причин. Ты снова слабеешь и трусишь, Валерия, ты хочешь обмануть кня­зя, который Верит тебе, принести ложную клятву перед алтарем, когда твое сердце полно любви ко мне? Как это согласуется с твоей религией? Безумная! Ужели ты решишься отдаться этому человеку, когда на тебе горят мои поцелуи. Нет, теперь, конечно, ты принадлежишь мне!

Он обнял ее и прижал к груди.

—  Пусти меня, я не могу! — воскликнула Валерия, отталкивая его и ломая руки.— Я должна уйти, я не могу компрометировать честь Рауля, он этого не за­служил!

Раздражение, бушевавшее в груди Самуила, вдруг вырвалось наружу.

—   Истинная любовь не рассуждает, не думает о том, что скажут! — возразил он глухим голосом, свер­кая глазами.— А ты только и твердишь Рауль, Рауль! Или ты его действительно любишь? В таком случае, зачем же ты пришла сюда? Или ты хочешь, чтобы я был твоим любовником, так как стыдишься быть моей женой?

Валерия вспыхнула и отшатнулась.

—  Что ты позволил себе сказать? Какое ты имеешь право так оскорблять меня? Прощай! Опомнись, Саму­ил... я ухожу!

Она повернулась и сделала несколько шагов, как вдруг банкир схватил ее своей сильной рукой и удержал.

—   Нет! Ты не уйдешь! Ты любишь меня и оста­нешься со мной! До завтра ты в моей власти! —ска­зал он изменившимся голосом.

Неожиданное сопротивление Валерии и страх ли­шиться ее, туманили ему голову и отнимали всякое са­мообладание.

—  Пойдем! — говорил он, стараясь увлечь ее за со­бой.

Валерия в испуге отшатнулась: в припадке охватив­шей его страсти он был страшен. Его изменившееся ли­цо и пожирающий огонь, пылавший в глазах, так мало напоминали ей Самуила, сдержанного и любящего, ка­ким она его знала. Она поняла теперь, но слишком позд­но, как непростительно неосторожен был ее поступок.

—  Оставьте меня! — повторила она, вырываясь.

Ее вуаль, зацепившаяся за цепочку часов банкира, разорвалась в этой борьбе, но несмотря на ее сопро­тивление, Самуил поднял ее на руки, чтобы унести к дому.

В эту минуту из аллеи вышел Рудольф в сопровож­дении жены. Увидев, что Валерия вырывается из рук банкира, который, очевидно, против воли уносит ее, граф злобно вскрикнул и вынул из кармана пистолет. Это восклицание донеслось до слуха Самуила. Он повернул­ся, и увидев, что Рудольф бежит к нему, загораживая ему дорогу к дому, остановился, обезумев от бешенства: он понял, что теперь все кончено. Пользуясь этой мину­той, Валерия выскользнула из его рук, но Мейер про­ворно снова схватил ее и стал отступать назад, еще и еще. Наконец, крикнув:

—  Если нам нельзя жить вместе, так умри со мной! — он бросился с ней в пруд.

—  Гнусный убийца! — закричал Рудольф и, сбросив мундир, кинулся за ним.

Оба лакея выскочили тоже из чащи деревьев и бро­сились в воду в ту самую минуту, как Самуил и его жертва снова показались на поверхности воды. Платье Валерии из тяжелой шелковой ткани, слишком плотное, чтобы пропитаться водой, надулось как шар. Она всплы­ла на минуту, затем снова погрузилась, но граф, умев­ший отлично плавать и нырять, уже настиг и схватил ее, лакеи ему помогли. Оставив на их попечение Самуи­ла, которого эта холодная ванна после страшного воз­буждения лишила чувств, он выплыл с Валерией на бе­рег и положил ее на скамейку, где Антуанетта, дрожа как лист, оказала ей первую помощь.